— Я молчал, наверное, слишком долго, но мне казалось, что ты так сильно увлечена учебой… ты казалась мне такой правильной, что я не знал, с какой стороны к тебе подойти. А вышло… — его голос опускается, он почти хрипит последние слова, и теперь меня одолевает чувство стыда, как будто Дима должен сейчас продолжить и противопоставить моему образу настоящую меня — безответственную и плохую. Это так напоминает Венино осуждение, что я снова злюсь.
— Что вышло?
— Ты с ним, да? С Громовым?
Я распрямляю плечи, вытягиваюсь струной, напрягаюсь всем телом.
— Не думаю, что это твое дело.
— Надо было догадаться об этом, когда я увидел вас на баскетболе.
Он видел нас?
— Наверное, я надеялся, что ты окажешься выше него… — Дима запинается и перебирает в голове то, что сказал. — Если говорить образно. Ты казалась мне неглупой.
Ауч.
— Это все прекрасно, но я, пожалуй, пойду.
Мне почти хочется всхлипнуть, поэтому я ретируюсь, не хватало еще плакать перед Воронцовым! Но когда я его обхожу, он перехватывает меня за руку и смотрит так внимательно, будто изучает крапинки на моих глазах.
— Прости, Викуль, я погорячился, — извиняется, настойчиво приближаясь ко мне. И я снова вижу в его взгляде только нежность, как прежде. Он меня не пугает, потому что это именно тот парень, которого я знала. — Просто увидел фотографию и… Извини, я думал, у нас будет еще уйма времени. Все шло… как-то правильно, что ли?
Нет, безумно медленно, и точно оказалось не по мне — пикантная история с Громовым тому подтверждение.
— Вик! — Дима внезапно толкает меня к себе, и я врезаюсь ладошками в его грудь, чувствую запах кофе и сразу же слегка отталкиваюсь, чтобы сохранить для себя возможность свободно дышать, но он все равно заполняет собой пространство вокруг. Он слишком большой и широкий, и его лоб, коснувшийся моего, кажется мне неприятно давящим и многотонным.
— Не нужно с ним, ты ведь и сама это знаешь, да? Он обязательно сделает тебе больно. Ты потрясающая, ты знаешь это?
«Охуенно. Ты охуенная, Булочка»
— Ты самая потрясающая девушка из всех, кого я встречал.
Дима гипнотизирует меня взглядом. Он говорит так пылко и, кажется, так искренне, что я теряюсь. Поэтому, когда Воронцов тянется ко мне, я упускаю всего одно-единственное мгновение, в которое он очень легко касается моих губ.
Нет, нет.
Сирена тотчас звенит в ушах, оглушая меня, все загорается красным, а внутри растет понимание, что это чертовски неправильно. И я отскакиваю от Димы вместе с тем, как из-за спины доносится громкое и знакомое «какого хуя».
Глава 37
Арсений
Не понимаю, что со мной не так, но валяться в постели дома, пока моя Булочка грызет гранит науки в универе, мне не нравится. Постоянно хочется знать, что она делает, что ест, пахнет ли, как утром, нашим сексом, улыбается или грустит. Обычно мне наплевать, что там происходит с девчонками, которых я трахаю, но с ней как-то все изначально идет не по плану. Хер пойми, как объяснить эту удивительную аномалию, в которую меня загнала вселенная. Предпочитаю считать, что мы оба лишили друг друга девственности. Я ее реально, она меня — фигурально. Ну, серьезно, она во многом для меня первая. Первая такая вся целиком моя и первая, ради которой я совершаю поступки, из-за которых сам бы поднял на смех Саню и Руслана. Например, строчу ей тексты, на которые она не отвечает. Стерва дикая.
Охуенная.
Протянув на пошлых неотвеченных сообщениях до обеда, я решаю взять свою судьбу, то есть Булочкину задницу, в собственные руки. Закинувшись лекарствами и наплевав на рекомендации врача по соблюдению постельного режима, пру в студгородок.
Нет, я, конечно, не думаю, что Огнева после ночи секса подастся во все тяжкие… Хотя… А вдруг она двадцать лет ждала принца, который разбудит ее сексуальность, а теперь готова исследовать дивный мир плотских утех? Рисковать мне не хочется. Она моя. По крайней мере, пока я ей не наемся. Правда, сейчас у нас обратная картина — сколько бы мы с ней ни экспериментировали, голод только растет. Сука, да я себя ощущаю, будто вечность не жрал нормально, хотя накануне кончил дважды.
В универе, несмотря на выходной, оказывается многолюдно. Все лезут ко мне с приветствиями, будто год не видели, а я сразу топлю на второй этаж, где у Булочки пары. Да уж, ее расписание я теперь лучше, чем свое, знаю. Каблук, короче.
Перепрыгивая через ступеньки, несусь вперед на всех парусах, предвкушая, что сожму Булочку в объятиях, как вдруг на последней стопорюсь. Будто в сказке, блять, толпа студенческого планктона передо мной расступается, и я вижу огненную задницу, обтянутую джинсами, в компании бугая Воронцова. Мысль, что она может быть с ним, вызывает болезненный спазм в солнечном сплетении. Внутри нарастает противное чувство, горечью разливающееся во рту. Это собственнические инстинкты, — объясняю себе эту херню. Это ревность, — проносится в воспаленном мозгу.
— Какого хуя! — рычу, срываясь с места, чтобы оторвать мою Булочку от боксерского шкафа, который тянет к ней свои губы, руки и член.
Ее оторвать, его выебать. Фигурально выражаясь. Он, может, и боксер, но я тоже железки в зале тягаю не просто так.
— Руки от нее убрал! — высекаю отрывисто за секунду до того, как дергаю Огневу на себя, прячу ее к себе за спину, а сам, выпятив грудь колесом, бросаюсь на Воронцова.
— А ты ей кто, чтобы приказы раздавать? — цедит ушлепок, сжимая кулаки, и с вызовом смотрит на меня.
Драться хочет? Отлично. Я давно его отмудохать хочу, еще с тех пор когда он с вареньем к моей Булочке подкатывал. Карлсон, бля.
— Арсений, прекрати, — маленькие ладошки цепляются за рукав моей ветровки. — Не надо.
Не надо было с ним тереться. А въебать ему, чтобы не зарился на чужое, очень даже надо. А потом и ей пиздюлей выписать, чтобы неповадно было вылезать из моей койки и с бугаями всякими одним воздухом дышать.
— Дим, прошу тебя, — теперь она к нему обращается. Из-за моей, сука, спины линяет и протискивается в узкое пространство между нами. — Будь умнее.
Это она ему, блять, говорит? Это он у нас умнее? Да, бляяяяяяяяять! Я же его растерзаю, чтобы она даже думать о нем не смела в моем присутствии. Никогда не смела думать. Вообще никогда.
— Слушай сюда, боксер, — выдаю яростно, поверх сладко пахнущей макушки моей Булочки. — Еще раз яйца свои к ней подкатишь…
Понижаю голос для устрашения, но моя угроза глохнет в громком приветствии Руслана:
— Гром, ты что тут устроил?
— Съебись, Руслан.
— Руслан, — облегченно выдыхает Огнева. — Забери его.
Забери его??? Хуй меня кто заберет. Не в этот раз. Я собираюсь разъебать боксера у всех на глазах. Но у Руса с Саней, очевидно, противоположные моим планы. Потому что они на пару оттесняют меня от Воронцова и, разогнав притихшую в ожидании драки толпу, тащат меня к лестнице.
— Вика! — рычу я, бросая взгляд через плечо на потрясенную Булочку. Надеюсь, пойдет за мной, но она лишь качает головой. Сука. Она с ним останется? С ним??? После всего, что между нами было?
Рвусь к ней, но ребята валятся на меня, не позволяя даже шагу ступить, а я чересчур ошарашен всем этим: внутренним раздраем, дикой ревностью, но главное — глазами Булочки, полными слез, когда она без слов мне отказывает, что ничего толком и сделать-то не могу.
— Ну какой ты Ромео? — Рус издает снисходительный смешок, когда мы оказываемся на улице. — Ты Отелло, блять, местного разлива.
— Захлопнись, — ищу по карманам ветровки сигареты и опять обламываюсь. Что за день такой, пиздец.
— Ты реально в нее вмазался! — не унимается Платонов. — Ну, Гром, блять, как так?
Как так — я бы и сам хотел знать. Хотел бы знать и предотвратить, пока было возможно. Потому что сейчас в моей груди зияет черная дыра, а я в полном ступоре, потому что не знаю, какими чудодейственными нитками ее латать. Как представлю ее с ним…
— Как это вообще между вами произошло? — подает голос Саня.
Временами он реально тупит. Вот как сейчас. Бухал бы меньше, может, раньше меня заметил тревожные звоночки. Он же меня со школы много раз от беды отводил. Где, блять, он был, когда я поддался мучному безумию? Из-за него! Из-за него на лузера наехал. Из-за него Огневу вынудил мне прислуживать. На хуя, на хуя…
— Арсений!
Одно короткое мгновение я думаю, что дрожащий голос звучит в моей голове. Но я все же оборачиваюсь, заранее готовясь к разочарованию. А нет. Булочка. Стоит тут. Глаза покраснели, щеки бледные, жмет к себе сумку, будто щит от меня. Пришла, значит. Не осталась с Воронцовым.
Моя.
Черная дыра в груди, как по взмаху волшебной палочки, начинает стремительно затягиваться, в окружающий мир возвращаются краски, даже курить не хочется, а вот трахаться — очень. Вытрахать Огневой мозг, как она мне его изо дня в день трахает.
— Поехали отсюда, — говорю без предисловия, игнорируя застывших в недоумении друзей.
— Серьезно? После того, что ты устроил? — Булочка хмурит брови и дует губы. Злится. Чувствую это по тому, какие волны ярости от нее исходят. Такую ее — злую и сексуальную — я хочу еще сильнее.
— У меня поговорим, — начинаю терять терпение.
— Я к тебе не поеду.
— Ну, если хочешь выяснять отношения перед всем универом — давай. Мне по хуй, — для убедительности я даже рукой взмахиваю.
— Тебе на все по хуй.
— Если бы мне было на все по хуй, я бы валялся сейчас в постели, как мне врач говорил, а не говорил бы с тобой после того, как ты терлась с боксером.
— Я с ним не терлась! — Кажется мне или она реально готова расплакаться? — Мы разговаривали.
— Он свои губы к тебе тянул. И лапы. Это ты называешь разговором?
— С тобой бесполезно спорить, когда ты в таком настроении! — взрывается Булочка.
— А ты попробуй. Дома. Или хотя бы у меня в машине.
Булочка фыркает. Секунду-другую что-то размышляет. В конце концов, морщит аккуратный нос. Дерзко задирает подбородок. Не идет даже — парит мимо меня к тачке. Сука. Охуительная.