— Умный, весь в меня, — похвалил батюшка Середу за эти расчёты.
Брат гордо ходил, на меня свысока поглядывая, но как только маменька с отцом-настоятелем всё решили по поводу моей учёбы, его гордость тут же исчезла. В глазах обоих братьев появилась зависть. Они-то дома останутся, а я в свои тринадцать лет отправлюсь далеко, мир увижу, ещё и освою редкую профессию.
Конечно, учеба выйдет дороговато, почти тысяча золотых за год. Но батюшка решил не экономить, разумно предположив, что это окупится в будущем. Всё равно больше некуда меня устроить.
Жаль, что никто из родни не мог сопроводить в такой долгий путь. В Холмогорье встретит Ивин, племяш дядьки Митро, но добираться до него я буду обозом, который храмовые служащие отправляют по окрестным деревням и селениям.
Не каждую весну, но примерно раз в три года набирают сирот мужского пола для приюта в Холмогорье, где их содержат и обучают за счет храма. Меня решили присоединить к этому обозу. Батюшка пообещал, что вместе с детишками скучно не будет.
Сомнения насчет этого появились сразу, как я увидел тех самых «детишек». Оно понятно, что сироты одежку имели скудную, но взгляды некоторых больше напоминали злых волчат, чем обещанных мне «детишек» и развлечения.
Лысые головы сирот наглядно показывали, что их жизнь была полна приключений и трудностей. Старые шрамы, свежие синяки, грязь по всему телу — это был явный след жизни на улице. Хотя одежда скрывала многое, но я не сомневался, что перед отправкой их не мыли, разве что подстригли и переодели.
— Вот здесь, сразу за возницей, посадим в первой повозке, — показал старший сопровождающий, указывая на моё место. — И пылью дышать не будет, и под моим присмотром.
Повозка имела высокие бортики почти до моего пояса. Для удобства поездки её заполнили сеном. В нем, наполовину зарывшись, сидели семеро мальчишек примерно моего возраста. Сено было свежим и ароматным, так что поначалу запах немытых тел не почувствовали ни я, ни мой родитель.
Батюшка с натугой перевалил через высокий борт повозки корзину с припасами для дороги. Следом подкинул мешок и подсадил меня так, чтобы я оказался в углу, прямо за местом возницы. Напоследок чмокнул меня в затылок, и мы поехали.
Стайка молодых волчат разглядывала меня с нескрываемым интересом. Знакомиться никто не спешил, но один из пацанов все же провел небольшую разведку, пнув меня ногой в бок. Было больно. Это у меня башмаки кожаные с наборной подошвой, а сироты имели на ногах нечто грубое с деревянным низом.
Не дождавшись второго пинка, я быстро сдвинулся в сторону, чтобы меня прикрыл мешок. Пацан вцепился в него руками. Я еле вырвал его обратно. Вещей в нём немного, но маменька положила туда сверток для племянника дядьки Митро.
Пока я отбивался от одного пацана, защищая свой мешок, с правой стороны подполз другой мальчишка. Он засиял щербатой улыбкой и вытащил из-под сена дрын. Палка сразу же была испытана на моих ребрах. Я попытался перехватить её, но неудачно. Оружие пацана сорвалось и стукнуло возницу по спине.
— Ах вы ж сопляки! — взревел мужчина, оглянулся и, не особо разглядывая, щелкнул плетью по принципу «на кого попадет».
Он явно делал это не в первый раз, и пацаны успели среагировать, быстро нырнув в сено. Мне же не досталось, потому что я сидел в углу, и для плети возницы я не был доступен.
Так и продолжалась наша поездка. Сначала пацаны пытались достать меня, я как мог «отстаивал свою честь». Потом возница обращал внимание на наше копошение и пару раз щелкал плеткой. Сироты прятались и где-то с четверть часа вели себя смирно, а затем всё повторялось.
Хуже всего пришлось на первой остановке в середине дня. Мы все спрыгнули на землю, и меня сразу окружили мальчишки с первой и второй повозок.
— Купечишка…
— Маменькин сынок…
— Вырядился-то как… — послышались насмешливые восклицания со всех сторон.
Повезло, что никто не осмелился меня открыто бить, раздевать или лишать одежды. Всё же охрана у обоза была. Две повозки с ребятней сопровождал целый десяток верховых с копьями. Они присматривали, чтобы никто из сирот на мою одежку не претендовал. Зато с корзиной с провизией и свертком для племянника дядьки Митро получилось не так красиво.
— Чего ты с сиротами не делишься? — со смехом вытащил из повозки корзину один из стражников.
На ту корзинку косились все без исключения. Особенно пацаны, сидящие рядом с ней. Ароматы из корзины доносились непередаваемые. Там от одной копченой рыбы можно было слюной захлебнуться. Маменька ещё три десятка свежеиспеченных пирожков запаковала в плетёную коробку. Сало было двух видов, туда же положили колбаски и ветчину. Подозреваю, что и в свертке для племянника дядьки Митро были матушкины острые колбаски к пиву.
Многие из городских кумушек пытались выведать секрет тех колбасок, но маменька всегда отшучивалась, отнекивалась и не раскрывала, что именно она добавляет. Наверное, только я знал, что на вкус колбасок влияла щепотка перетертого кадыша лесного. От него колбаски слегка искрились, если смотреть на них особым взглядом. Правда, люди этих искорок не видели, а я, когда всматривался внимательно, всегда замечал огоньки.
В общем, колбаски маменькины были почти так же знамениты, как рыба из Мендалья. Вот и саму рыбу охранники с возницами сожрали в первую очередь на привале. Правда, сиротам тоже выделили долю, кинув в корзину объедки и всё, что не привлекло их внимания. В основном остались пирожки и сало простого соления. Мне ни одного пирожка не удалось урвать — все съели. А потом еще и посмеялись надо мной.
Обиду на сирот я не затаил, лишь вздохнул и молча собрал распотрошенные вещи — коробочки, полотенца и баночку из-под меда. Мед мужчины вылизали подчистую, но на баночку никто не позарился. Я забрал её и положил в мешок с вещами, в котором охранники тоже покопались, но вещей там почти не было. Батюшка решил, что не стоит тащить с собой лишнее барахло. Он написал письмо племяннику дядьки Митро, обещая передать деньги.
— Пусть купит тебе новые вещи, когда из Холмогорья в столицу поедете, — сказал он. — Чтобы ты в школе появился не как сынок купца, а как кто-то чуток повыше рангом, в новом «столичном» наряде. — Одежку пусть справную берет, не жалеет денег. — Диктовал батюшка письмо для Ивина.
Гувернантка мне «поставила руку», и почерк был такой замечательный, что я переписал многие документы батюшки и красиво разложил по папочкам. Письмо же для Ивина запаковал в маленький мешочек и повесил на шею. Это была такая захоронка от чужих взглядов. Кроме того, у меня имелся секретный поясок, который матушка сшила, положив в него немного денег — медяшки и пару монет серебра на всякий случай, если в дороге понадобятся.
Больше никаких ценных вещей с собой не было. Охранник, перетряхивающий мои вещи, небрежно откинул писчие принадлежности, пузырек с чернилами и пенал с перьями, бросив их обратно в мешок. Пара полотенец, мыло и расческа также не привлекли его внимания. Наверное, сироты и хотели бы что-то припрятать, но это было бы откровенным воровством.
Зато по поводу еды никто не стеснялся. Охрана до вечера грызла карамель под завистливыми взглядами пацанов из повозок. Маменька, зная, что мне предстоит долгий путь, дала сладостей с запасом. Надеялась, что хватит на весь путь до столицы. Не хватило…
Не скажу, что это меня сильно расстроило. Куплю себе чего-нибудь сладкого в Холмогорье или в столице до того, как попаду в школу. Западная застава, конечно, не рядом со столицей, но туда мы перейдем через самый настоящий портал! Я когда об этом услышал, чуть не задохнулся от восторга. Потому в поездке я был поглощен мыслями о предстоящем проходе через магический портал. Всё остальное казалось неважным. Что мне тут эта проза жизни с мелкими неприятностями.
До столичного портала, конечно, ехать было и ехать. Пять дней с сиротами до Холмогорья, потом ещё столько же до столицы. Долго, но стоит того. Поэтому батюшка не поехал меня сопровождать. Ему б пришлось оставить лавку на месяц, а это уже было расточительством.
Занятый мыслями о батюшке, учебе и магическом портале, я не заметил, как мы добрались до какого-то поселения, где встали на постой. Хозяин явно не первый год принимал такие обозы.
— Пацанва, углы мне не зассыте, в туалет ходите по назначению. Увижу, кто мочится в другом месте, отведаете плети. Ночевать будете на сеновале, ясно? Кто лестницу вниз сбросит — тому тоже не поздоровится, — сказал хозяин, строго оглядывая нас.
Зря он про лестницу сказал. До того момента мальчишкам такая идея и в голову не приходила. Но как только он произнёс эти слова, пацаны начали толкать друг друга локтями, переглядываться, а некоторые ещё и на меня поглядывали. Ну точно, затеяли какую-то проказу. Хм… У меня же два старших брата, я хорошо знаю такие взгляды и сразу начинаю думать, как избежать подставы.
Сообразив, что лучше совсем избежать ночёвки на сеновале, я заявил старшему охраннику, что буду спать в повозке. Как ни крути, а меня не как сироту к ним прикрепили. Батюшка ведь не зря всю поездку оплатил.
— Ну, если так, — пожал плечами мужчина, — тогда иди в повозку.
Радостный, я побежал к своему месту ночёвки. На восьмерых пацанов места не так много, а для одного — просто императорское ложе. И сено точно такое же, как и в том месте, куда мальчишек спать определили.
Единственное, что я забыл на радостях, так это про ужин. Поездка оказалась настолько утомительной, что я уснул моментально и проснулся только перед рассветом, ощущая утреннюю прохладу и голод. Желудок, который получил сытный завтрак сутки назад, напомнил о себе, ведь пищи он с тех пор не видел. Вернее, я видел, как она исчезла в животах охранников, а мне осталась лишь пустая корзина, пропахшая ароматом копченостей.
Понятно, что на завтрак я бежал чуть ли не первым, быстро выяснив у одного из соседей по повозке, куда нужно идти за едой.
— Этого не кормим, он не из сирот, — преградил мне путь к навесу, где стояли стол и лавки, старший охранник.