Грачев промолчал. Он был угрюм уже второй день, бодрость духа, никогда не покидавшая его, вдруг сменилась молчаливым недовольством. Это было понятно: газеты сообщили, что генерал Пауль Даргель после тяжелого ранения и контузии находится в госпитале на излечении. Операция не была сорвана, но она и не была выполнена в соответствии с заданием командования отряда. К тому же, занимаясь разработкой плана операции, мы почти ничего не сделали для спасения Георгия. А теперь было уже поздно что-либо предпринимать. В тюрьме готовился очередной расстрел.
Мы сидели молча, каждый уставившись в свою тарелку. В дверь кто-то постучал. Стук был осторожный и неторопливый. Немцы так не стучат.
Грачев встал, подошел к окну и осторожно выглянул из-за шторы на улицу. Но там никого не было. Значит, не немцы. Постучали вторично, более нетерпеливо.
Надя, прикрыв за собой дверь в комнату, пошла узнать, кто пришел. В коридоре послышался взволнованный голос Софьи Войцеховны:
— Нельзя терять ни минуты, — с этими словами она вошла в комнату, но, увидев немецкого офицера, опешила.
Я быстро встал из-за стола, взял ее под руку и вывел на кухню.
— Что случилось, Софья Войцеховна? — спросил я, видя по ее раскрасневшемуся лицу и нервным движениям, что она очень взволнована.
— Случилось, Коля. Слава богу, что я тебя нашла. Георгия вывели на работу… — Сбиваясь, теряя дыхание, она рассказала мне все, что узнала от Петра Мамонца и что сегодня утром видела сама.
— Спасибо, Софья Войцеховна. Сейчас идите туда, я приеду на место. Говорите, работают возле казино?
— Да, во дворе копают…
Я уже не слушал ее. Мысленно намечал, какими улицами можно быстро и безопасно добраться до казино, а потом, когда Георгий и Петр сядут в машину, выехать из города. Посоветовавшись с Грачевым, выработали план действий.
— Я останусь в машине. Ты пойдешь к Петру. Он, наверное, уже придумал, как вывести Георгия и уйти самому. Ему виднее, он знает обстановку, — говорил мне Грачев, пока мы мчались по улицам города. — Главное потом выехать на Млыновский перекресток. Там часто бывает патруль. Если благополучно проскочим, считай, что с нами сам бог заодно. Но только действуйте расчетливо, хитро, чтобы немцы не сразу поняли, что кто-нибудь из узников исчез. Пусть Петр уведет Георгия под каким-то предлогом…
Оказавшись близ казино, мы остановились. Оставив Грачева в машине, я поспешил за угол. Одетый в форму немецкого солдата, я уверенной походкой направился во двор, где под усиленным конвоем полицейских работали заключенные.
Петра я заметил сразу, Георгий стоял чуть поодаль, прислонившись к дереву, и держался за живот. Его лицо выражало страдание, причиняемое нестерпимой болью. Увидев меня, он застонал и сморщился.
Я подошел к Петру. Он поднял руку в приветствии и громко крикнул:
— Хайль!
— Вы скоро закончите работы? Единственное место в этом городишке, где можно посидеть, и то запаскудили, — я говорил повышенным тоном, чтобы слышали все полицейские.
— Здесь-то работы на один-два дня. Но, видимо, придется потрудиться дольше. Посмотрите, каких нам работников дали, — Петр указал при этом на Георгия, корчившегося у дерева. — Что с таким поделаешь?
Мы отошли в сторону.
— Выводи его за угол под предлогом отправки в тюремную больницу. Я разверну машину, и как только подъеду — сразу садись. Понял? — сказал я скороговоркой.
— Нет, Николай, ты спешишь, — тихо возразил Петр. — А о семьях ты подумал? Я не могу оставить их, ведь их сразу же арестуют.
Он был прав. Сначала следовало обезопасить семьи, а потом браться за Георгия и Петра.
— Ты успеешь?
— Успею. Через час ожидайте. — Мы сверили часы.
Оставив Грачева около банка, куда через час я должен был подъехать, погнал машину к дому Мамонца. «Куда же их переправить и где им будет безопаснее?» — размышлял я. Главное, Марию застать дома. На сборы должно уйти минут десять-пятнадцать, не больше. Ее с дочкой перевезу к Антону: у них годовалый ребенок и жена сейчас наверняка дома. Да, это самый надежный вариант. Что же делать с бабушкой? Оставлять ее на квартире нельзя… А на перевозку уйдет много времени, она ведь прикована к постели. Да и куда ее перевезти? За час я не управляюсь. А надо все успеть за это короткое время!
Мой «адлер» послушно свернул к базару. Вдруг мне показалось, что среди прохожих мелькнуло знакомое лицо. Быстро взглянул в смотровое стекло: улицу переходила Мария Левицкая. Я дал задний ход и резко затормозил возле нее.
— Садись, Мария, быстрее, — сказал я, открыв дверцу. Лицо у нее было перепуганное.
Это была женщина, много сделавшая для нашего подполья: укрывала и лечила бежавших из лагерей советских военнопленных, отправляла их в отряд, выполняла другие наши поручения. В ее доме находилась явочная квартира разведподполья, руководимого Грачевым. Марию Левицкую все мы знали как волевого, рассудительного человека и отличную разведчицу.
«Смертельной казнью будет наказан каждый, кто прямо или косвенно поддерживает членов банд, саботажников, преступников или бежавших из плена, дает им пристанище, продукты или же оказывает любую другую помощь», — значилось в приказах ровенского гебитскомиссара Беера. И тем не менее она, не страшась смертной казни, помогала нам всем, чем могла.
— Мария, мне нужна сейчас ваша помощь, — сказал я, когда она села в машину. — Кажется, нам удастся освободить Георгия. Но прежде надо обезопасить семью Петра Мамонца, иначе их арестуют, как только немцам станет известно, что Георгий похищен. Слушайте внимательно. У меня осталось меньше часа времени. Отвезти Марию с девочкой в один конец города, а больную бабушку — в другой я не успею. Вы остановите сейчас дрожки, поедете к Петру на квартиру и заберете бабушку. Только делайте все очень быстро: времени совсем мало, немцы могут кинуться за нами сразу после побега, я ничего не обещаю… Так вот, бабушку везете до этого базара, отпускаете дрожки и пересаживаетесь в другие. Через час вы обе должны быть дома. Пусть она поживет у вас некоторое время, я вернусь из отряда — и решим, что делать дальше. Вы все поняли? Ну, счастливо!
Я не спрашивал у Левицкой, согласна ли она нам помочь. Мы были тесно связаны одной работой, риском и опасностью. Все поручения, как в армии, давались ей в приказном порядке, и она выполняла их беспрекословно.
— Господи, что случилось, Коля? — увидев меня, заволновалась Мария Мамонец.
— Даю вам пять минут на сборы. Немцы вот-вот должны быть тут, за вами… — Это было жестоко с моей стороны, но придумать что-либо другое, чтобы заставить Марию действовать с максимальной быстротой, я не мог. Посвящать же ее во всю историю было некогда. Всегда готовая к худшему, Мария ни о чем не расспрашивала.
Когда все были собраны, бабушка Елена спросила тихо, срывающимся от волнения голосом:
— Коля, а что мне делать?
— Не беспокойтесь, — сказал я, — сейчас за вами приедут.
Пока Мария одевала бабушку, приехала Левицкая. Я посмотрел на часы. Через двадцать минут на углу у перекрестка, неподалеку от немецкого казино, меня будут ожидать Петр и Георгий.
Я отвел Левицкую в сторону:
— Мне пора ехать, — сказал я ей. — Вы сделайте все так, как я просил. Только не задерживайтесь. Ну, все, счастливо.
Оставалось семнадцать минут. Я еле сдерживал себя, чтобы не гнать машину и тем самым не привлечь внимание патрулей. Мария несколько раз спрашивала, куда я ее везу и что с Петром. Я отвечал, что через несколько дней все выяснится. Оставалось четырнадцать минут…
Оставив Марию с дочуркой в машине, я поднялся к Антону Марциняку. Дверь открыла его жена. В двух словах рассказал ей, что произошло и что требовалось теперь от нее, вернулся к машине, выгрузил вещи Мамонцев. Несколько прохожих остановились, подозрительно разглядывая немецкого солдата и возившуюся с поклажей женщину с ребенком.
Оставалось пять минут… Через пять минут Петр выведет Георгия на угол. К этому времени мой «адлер» должен уже стоять на месте.
16
Заключенные сочувственно наблюдали за Георгием, который, корчась от боли, время от времени стонал.
— Видно, нет сил терпеть больше. Знает же, что лечить его никто не будет, расстреляют — да и делу конец… Потерпел бы чуть-чуть…
— Здорово его прихватило. А эта собака ему еще лопату тычет. Человек при последнем издыхании, а он…
— Молчать! Я вам сейчас поговорю! — прикрикнул полицейский, заметив, что заключенные переговариваются между собой.
Мамонец взглянул на часы. Пора!
— Возьмите у него лопату, — кивнув в сторону Георгия, приказал он одному из полицейских. — Придется его в тюремный госпиталь везти. Пусть там подыха́ет, а не тут! Ты что, совсем не можешь стоять? — обратился он к Георгию.
Тот застонал в ответ и почти шепотом произнес:
— Совсем невмоготу. Мне бы воды попить…
— Воды? Тебе бы пулю в лоб, а не воды, — громко заржал Мамонец. — Останетесь вместо меня старшим, — обратился он к высокому полицейскому. — Через час вернусь. Головой отвечаете! Головой! — нарочито громко, чтобы слышали все, повторил он.
Я успел. Грачев стоял на условленном месте. Он сел в машину, и мы помчались.
Тени от молодых кленов и лип исчертили улицу длинными полосами. Желтые сухие листья мягко шуршали под колесами. Ноябрьское солнце слепило глаза, в машине было жарко. Я опустил боковое стекло. Холодный воздух обдал горячие щеки.
Более чем за сто метров от казино мы заметили, как Георгий и Петр с винтовкой наперевес пробирались через лаз в заборе. Наступили самые ответственные минуты. Окинув быстрым взглядом улицу — как назло, прохожих много, среди них военнослужащие, гестаповцы, — я, грубо нарушая правила уличного движения, развернул машину и оказался рядом с беглецами. Резко затормозил. Грачев открыл дверцу. Петр втолкнул Георгия на сиденье и сам тяжело плюхнулся рядом с ним.
На нас обратили внимание, но все произошло так быстро, что никто из гитлеровских офицеров не успел поднять тревогу. Машина рванула с места и, набирая скорость, понеслась в направлении пригородного села Тютькевичи.