— Мария, вам больше нельзя оставаться здесь ни одной ночи. Не сегодня-завтра они могут придти. Береженого бог бережет. Поедемте с нами, Мария, не упрямьтесь, — упрашивал ее каждый раз хозяин хутора.
— Пан Тайхман, вы зря беспокоитесь. Нас с Владзей никто не тронет. А в Квасилове немцы. Там я скорее могу попасть в беду, — отвечала Мария.
Наступала глухая ночь. Утомленная за день Мария старалась уснуть, но в голове одна за другой проносились страшные картины. В испуге она открывала глаза, прислушивалась к шорохам за окном. Вот и сейчас почему-то всплыл образ покойной Рыси. Уже год, как похоронили семью Белинских. Мария хорошо знала их всех, они жили в селе Рысвянке. Эдика убили, когда он шел домой от родственников, нес детям продукты, а Рысю позже…
Об этой трагедии Мария узнала подробно от Рысиных односельчан. А было так: сосед Рыси — оуновец Жук вошел в хату и прямо заявил, что хочет убить ее и детей, ведь они жидовское отродье.
Женщина кинулась к нему:
— Пан Жук, я вам все отдам, только не трогайте моих детей. Вы хотели часы взять? Берите, берите же. Я сначала пожалела, это подарок мужа, память, но вы забудьте об этом. Раз они вам так приглянулись, берите, чего уж там! Я вас сейчас угощу, у меня бутылка «Монополевой» припасена. Хорошая водка, вам понравится. Садитесь, пан Жук, вот здесь удобнее. Ну, зачем, скажите убивать моих детей? Они еще крошки, несмышленыши, одной девочке четыре годика, другой пять!
— Все равно вас немцы убьют. Какая тебе разница…
— Что плохого мы сделали немцам? Они даже не знают, что здесь живут такие Белинские, — она улыбнулась сквозь слезы.
— Убьют… Они всех таких, как вы, убивают! Лучше уж я. У меня приказ!
— Пан Жук, нет у вас никакого приказа. Мы люди неприметные, никто нас не знает, и никому мы не нужны. Вы хотите убить меня и моих деток, чтобы что-нибудь взять себе? Берите все, что хотите…
Жук выпил стакан водки, закусил. Выпил еще один, не слушая, что говорит Рыся. Обе девочки подглядывали в щелочку из-за двери. Он встал и направился к этой двери.
— Нет! Не дам! Пан Жук, умоляю, не трогайте детей! Остановитесь! — Женщина бросилась к двери, за которой стояли дети, и, раскинув руки, преградила ему дорогу.
— Люди, помогите! — кричала она срывающимся голосом. — Детей моих убить хотят! Не дам!!!
— Тише! — зашипел Жук. — И знай, раз я тут, никто сюда не войдет!
— О господи! Помогите же кто-нибудь! Пан Жук, умоляю вас, не убивайте! — Но в ответ отзывалось шумом деревьев лишь кладбище, расположенное рядом с домом.
Жук возвратился к столу, быстро схватил бутылку и замахнулся ею на Рысю. Она вскинула руки, пытаясь прикрыться, но не успела. Ее обмякшее тело медленно сползло на пол. Жук переступил через него и вошел в соседнюю комнату. Дети, прижавшись друг к другу и широко раскрыв от ужаса глаза, стояли за дверью.
Жук подошел к старшенькой:
— Ты чего испугалась? Дяди испугалась? Иди, покатаю…
Через несколько минут в доме наступила тишина.
Мария спрятала лицо в подушку и, затаив дыхание, прислушалась. «Нет, нет, — думала она, — дольше я здесь не останусь! — И бросилась к Владзе, которая, обхватив ручонками подушку, спокойно спала. — «Сегодня не придут, завтра — обязательно», — вспомнила слова Тайхмана. — Нет, не могу так. Уйду… Сегодня же…»
…За окном светало. Мария осторожно, чтобы не разбудить ребенка, встала и принялась собирать вещи. За стеной послышался скрип подводы. На хутор возвращались Тайхманы.
— Ну как вы здесь? — спросил Валентин Тайхман и твердо сказал: — Хватит, последнюю ночь вы были здесь. Мы сегодня особенно переживали, я не спал, все смотрел на хутор, не горит ли… А вы тоже измучились, вижу. Не спали, верно? Нет, нет, больше здесь я вас не оставлю. Две недели вас бог миловал, боюсь, что может случиться непоправимое…
— Пан Тайхман, действительно мне страшно здесь оставаться. Скоро роды. Мне бы в город, к сестре. Может, Миша отвезет ей записочку? Я ей напишу, чтобы она меня забрала…
— А вы не боитесь, что немцы в городе вас могут опознать?
— Там немцы, здесь бандиты… Я не знаю, кто страшнее. Там все же сестра. У меня на душе будет спокойнее…
— Ну, смотрите, раз вы так решили, Миша вас сразу и отвезет.
Только сейчас, собираясь в дорогу, она подумала о том, как ее, разыскиваемую карателями, примет сестра. А что, если кто-нибудь, узнав ее, жену партизана, донесет в гестапо? Она вспомнила расклеенные по городу распоряжения, призывы гебитскомиссариата: «Кто своим сообщением поможет поймать или уничтожить членов какой-нибудь банды, преступников, саботажников, бежавших из плена, в награду получит 1000 марок или заимеет право первоочередного получения продуктов питания или же надела земли». У сестры дети, муж… «Смертной казнью будет наказан каждый…» Стоит мне переступить порог ее дома — и…»
И все же Мария решилась ехать. Тайхман усадил ее с Владзей в повозку и отправил в город.
Доехали без происшествий.
— Мишенька, теперь езжай прямо до пивзавода, там свернешь налево. Улица Пенькна совсем недалеко.
Наконец вкатили во двор, и Миша, спрыгнув на землю, принялся сгружать вещи — чемодан и узелок.
— Погоди, Миша, не спеши, — сказала Мария, сдерживая волнение, — погоди, чтобы нам не пришлось укладывать все снова.
Сестра Марии — Эмилия, вышедшая во двор, чтобы посмотреть, кто приехал, всплеснула руками и, не веря своим глазам, воскликнула:
— Мария, боже мой, это ты! А я тебя и не ждала…
— Так что не принимаешь, Миля? — тихо спросила Мария, не отходя от подводы.
Эмилия молча подбежала к Владзе, взяла девочку на руки и, укоризненно посмотрев на сестру, вошла в дом.
— Вещи не поднимай, я сама занесу, — кинула она через плечо.
— Ну, теперь ты можешь ехать, — облегченно вздохнув, обратилась Мария к Мише. — Только скажи отцу, где нас оставил! — Она поцеловала мальчика в вихрастую макушку и перекрестила.
И в эту ночь Мария спала неспокойно. Во сне вскрикивала, а когда открывала глаза, постоянно видела склонившуюся над ней Эмилию.
— Что с Петриком, Миля? Он жив?
— Не знаю…
— Ты знаешь, Миля, что люди говорят? Я должна знать… Я должна пережить это сейчас. Позже будет еще труднее! Хозяин хутора слыхал, что его поймали в лесу…
— И ты веришь? Не плачь, для твоего маленького это вредно. Выпей воды, у тебя пересохли губы. Выпей и постарайся уснуть. Ты просто измучена… Петр жив! Он обязан жить!
Немного успокоившись, Мария уснула.
20
Партизанский отряд «Победители» жил своей суровой партизанской жизнью. Ему часто приходилось менять место стоянки, партизанские подразделения беспрерывно выходили на боевые задания. В составе штабной разведки отряда выполнял отдельные задания и Петр Мамонец. Он часто рвался в город, но ему не разрешали идти туда. И лишь спустя некоторое время поручили выполнить задание непосредственно в городе. Собрался он быстро и двинулся в путь сразу же после получения инструктажа.
Петр сошел на обочину дороги и присел немного отдохнуть. До села, где проживал Борис Баньковский, хозяин явочной квартиры, рукой подать. Но идти туда сейчас не следовало: надо было дождаться темноты. Петр поспешил, вот и пришел к селу засветло.
Полковник Медведев не хотел отпускать Петра в город, так как его еще разыскивает полиция. Сам Петр тоже хорошо это понимал, но там жена и дочь, которых тоже ищут. Он должен их повидать и что-нибудь предпринять. Они скитаются по чужим углам, ничего не знают о нем. Медведев говорит, что рано еще появляться в городе. Он, конечно, прав, но можно опоздать…
Уже стемнело, когда Петр вошел в село. Двери закрыты на засовы, на окнах плотные занавески. Мальчуган лет семи обогнал его и побежал дальше, шлепая босыми ногами по холодной земле. Хатка Баньковского стояла в центре села. По мере приближения к ней шаг Петра становился торопливее. Ему не терпелось очутиться под крышей, обещавшей отдых и безопасность. Собака залаяла во дворе, но, как только хозяин вышел на крыльцо, замолчала.
— Борис, это я, Петр, придержи собаку, — сказал тихо Мамонец.
Борис старался рассмотреть его в сумерках. Петр огляделся и, никого не заметив, быстрым шагом вошел во двор.
На столе разбросаны инструменты, куски кожи, на полу валялся старый сапог.
— Обувь чиню, — сказал хозяин и одним движением сгреб все со стола. Вынул из шкафчика хлеб, завернутый в полотенце, отрезал кусок, поставил соль и налил в чашку молока, придвинул к Петру, а сам сел напротив и занялся своей работой.
— Пять годков носил, подправлю и еще годик послужат. А ты что — в город? Это же безумие! Тебя ищут там везде. Немцы с ног сбились! Новые подачки обещают тем, кто выдаст партизан. Они, знаешь, как — где рублем, где пулей! А тебя кто в город отпустил? Ты уже сколько раз возвращался с того света? То из плена бежал, то Жоржа освобождал, а теперь снова хочешь туда угодить? Ну, скажи, за каким лешим тебя в город несет?
— Марию надо повидать, — сказал Петр, запивая молоком хлеб. — Она вот-вот должна родить. Все как-то плохо получилось: она по чужим дворам да квартирам скитается под страхом смерти, а я в отряде отсиживаюсь. Хватит, отсиделся уже…
— Ты смотри, храбрец-удалец какой нашелся… Отсиделся! Надоело в отряде, захотел попасть в гестапо! Неужели никому у вас в голову не пришло, что тебя могут схватить?
— У меня задание от самого полковника. Это тоже одна из причин, почему я направился в город. Надо кое-какие указания передать Николаю. Понял, Боря?
Петр замолчал, потому что в кухню вошла Юзя, жена Бориса. Она радостно обняла Петра, заговорила:
— А я все слышала, вы не обижайтесь на меня. Невольно… По-моему, Петр прав. Знаете, как в жизни бывает? Сейчас не встретится с Марией, а потом окажется, что поздно, и всю жизнь будет себя корить…
— Пусть лучше не увидит ее, чем попадет в руки палачей, — сказал Борис.
— Ты, Петр, не слушай его. Но будь осторожен. Знаешь, я тебе советую так сделать: напиши записочку Марии, а я завтра утречком занесу Эмилии и предупрежу о твоем приходе, все разузнаю. Ну как? — И, не дожидаясь ответа, выбежала из кухни, в соседнюю комнату.