Приближаясь к нам, они замедлили шаг, как бы ожидая действий с нашей стороны, но не остановились. Мы разминулись. Никто из нас не оглянулся.
— Кажется, пронесло, — облегченно вздохнул Михаил Шевчук, когда мы удалились от них на приличное расстояние.
— Пронесло? — переспросил я, удивляясь, как он не заметил, что из крайней, самой ближней к нам, хаты вышли несколько солдат и офицер. — По-моему, только начинается. Вероятно, на хуторах облава. Эти точно нас задержат.
— Шагу не сбавлять, — сказал Петр, — они за нами наблюдают. Мне кажется, что и те трое остановились. Не оборачиваться! Вот это капканчик. Здорово мы попались. А? Теперь никаким боем не прорвешься. Документ бы не подвел.
— Высокомерней держитесь, холоднее, — шептал Шевчук.
— Хальт! — окликнул офицер и направился с солдатами к нам.
Мы остановились.
— Хайль Гитлер! — прокричал Петр, пружинисто выбросив вперед правую руку.
— Хайль! — послышалось в ответ. — Кто такие? — спросил офицер на ломаном польском языке.
— Выполняли особое задание шефа СД доктора Пютца, теперь возвращаемся в город, — ответил Петр на немецком.
— Прошу предъявить документы.
— Пожалуйста, — Петр извлек из внутреннего кармана мундира небольшой лист бумаги и протянул его офицеру.
Тот развернул его и быстро пробежал глазами. В левом углу документа синел продолговатый штамп управления СД. Далее сообщалось, что Болеславу Соколовскому, Петру Зданевичу и Николаю Станишевичу поручено выполнить в районе Клевани ответственное поручение. Под текстом стояла заверенная гербовой печатью подпись доктора Пютца.
Один из солдат попытался заглянуть через плечо офицера в документ, но Петр заслонил его.
— Помогите нам как можно скорее добраться в город, — попросил Петр, когда офицер протянул ему документ обратно.
— Зайдите вон в ту крайнюю хату, — он махнул рукой в сторону одинокого хутора. — Это наш штаб. Там вам помогут.
Миновав хату, у которой стояли легковой автомобиль и несколько грузовиков, мы вышли на шоссе. Мимо нас проносились машины, следующие в направлении города Ровно. Мы шли твердым шагом, будто на самом деле выполняли особое поручение доктора Пютца.
Оказавшись в Ровно, Петр отправился на южную окраину города, к своему дальнему родственнику Генриху Бытнеру. Необходимо было достать лошадей, чтобы отвезти Марию с детьми в лес.
Генрих Бытнер отвел взгляд от иконы и начал пристально разглядывать свои руки. Это все, что осталось после того, как дом был сожжен бандитами. А у него голодные дети, больная жена! Только эти вот усталые руки да пара лошадей! У пресвятой Марии холодный и безразличный взгляд!.. Случись что с лошадьми — что будет с его детьми!
— Я возмещу убытки, — сказал Петр.
— А жена что скажет? «У тебя дети от голода пухнут. Твои родные дети, а ты, такой добренький, чужим решил помогать?» Она наверняка это скажет и расплачется. И еще добавит: «Вот, смотрите, какой у вас отец!» А что мне ответить на это?
Петр чувствовал себя неловко. Он не имел права требовать у Бытнера лошадей. Он мог только просить. И все равно это было похоже на то, что он отнимал кусок хлеба у чужих голодающих детей, чтобы отдать его своим. Он бы и не пришел к Бытнеру, но положение Марии становилось критическим.
Час тому назад Петр встретил Эмилию. В глазах испуг, слезы. Она схватила его руку и умоляюще сказала:
— Петрик, прошу тебя, забери Марию. Мы все погибнем. Они что-то узнали. К нам сегодня три раза незнакомый человек приходил, я не открывала. У меня тоже дети. — Она готова была разрыдаться.
Петр взял ее под руку и, прохаживаясь с ней по улице, обо всем расспросил. Оказывается, утром к ним во двор заходил какой-то человек. Называл приметы Марии и расспрашивал соседей, не знают ли такую женщину или ее родственников.
— А соседям известно, что ты ее сестра?
— Что ты? Никто не знает этого. Они три раза приходили. Я не открывала. Мы с детьми в комнате закрылись, молила бога, чтобы малыши не заплакали.
Расставаясь с Эмилией, Петр попросил ее помочь Марии подготовиться в дорогу.
Теперь он сидел у Бытнера, ожидая ответа. Бытнер молчал.
— Ну, я пошел, Генрих. У каждого теперь своя правда и каждый судит по-своему. — Петр направился к двери. Он уже открыл ее, когда Бытнер крикнул:
— Петрик, бери их! Дня через два вернешь. За это время мы не помрем.
Сани стояли во дворе, озябшие лошади били копытами. И Мария решилась. Эмилия и Петр усадили ее, подали новорожденного. Сани тронулись с места. Петр направился на окраину, куда Иван Приходько должен был прибыть вместе со своей женой Соней.
За городом было холоднее. Ветер бил снегом в лицо, и Петр повернул лошадей на обочину дороги. Хутора исчезли за снеговой завесой. Ехать становилось все труднее. Мария прижимала к себе одной рукой Владзю, на другой держала маленького. Проехав село Бронники и поднявшись на гору, сани свернули с шоссе на заснеженную, пролегавшую через Грабовские хутора дорогу. Миновать еще железнодорожное полотно, а там уже лес.
— Стой! — послышался вдруг окрик. Петр увидел несколько фигур, приближавшихся к саням.
— Оуновцы! — шепнул он Ивану Приходько.
— Кто такие? Документы! — потребовал тот, который подошел первым.
— Из одного леса хлопцы. А документ, вот вам и документ, — Петр протянул ему пистолет. — Самый надежный. На любую власть. Он засмеялся: — Давай, Иван, трогай. Хлопцы, видно, свои. Партизан там не встречали? — и махнул рукой в сторону леса.
Местный говор Петра, видимо, успокоил бандитов.
— А куда это вы собрались в такую погоду с бабами да детьми?
— К теще Новый год встречать! — отшутился Петр.
— Да не спешите, а то баб перевернете…
Они еще что-то кричали, но ветер заглушил их слова.
Переправившись через железную дорогу, группа Мамонца очутилась в Клеванском лесу.
— А здесь намного теплее, чем там… — повеселевшим голосом сказала Мария.
— Ветра нет, тишина, — оглянувшись вокруг, добавила Соня. — Господи, скорее бы добраться до своих…
Они еще долго петляли по лесам в поисках «зеленой почты». От нее зависела их дальнейшая судьба. Женщины молчали, надеясь, что скоро, совсем скоро закончатся их муки и страхи.
Петру показалось, что вот то самое дерево, где разведчики оставили записку, — пункт бесконтактной связи. Он разгребал снег, листву. Нет, ошибся… И снова начинал поиски.
Женщины ожидали в напряженном молчании. Еще одно дерево… Нет, не оно… Наконец, у самых корней сосны он отыскал дупло. В нем лежал маленький коробок с запиской.
«Мы находимся в двух километрах», — прочел Петр. Это означало, что надо ждать.
Петр, написав ответ, в котором сообщал о своем прибытии с женщинами и детьми в лес, возвратился на прежнее место, где его с нетерпением ждали Мария, Соня и Иван.
— Мы к ночи успеем добраться до лагеря, как ты думаешь, Ваня? — услышал он Сонин голос.
— Должны успеть… — неопределенно ответил Иван и вопросительно посмотрел на подошедшего Петра. — Ну, как? Нашел почту?
— Да, почту-то нашел. Только… — Петр никак не мог решиться сказать, что он узнал. — Только придется нам заночевать здесь, в лесу…
Наступило молчание.
— А дети? — упавшим голосом произнесла Мария. — Они же не выдержат холода. На погибель мы их сюда привезли! Сами спасаемся, а детей губим!
Соня тихо заплакала. Иван что-то сказал невнятно и замолчал, безнадежно поглядывая то на свою жену, то на Марию, то на Петра.
Петр понял: если что-нибудь случится с ними, виноват во всем будет он. Постояв молча еще с минуту, он круто повернулся и пошел в гущу леса. Пока совсем не стемнело, хотел найти укрытие от ветра и снега.
Когда Петр возвратился, женщины уже успокоились. Иван ходил, постукивая ногой об ногу, иногда останавливался, прислушивался. С наступлением вечера мороз стал крепчать.
— Что будем делать? — спросил Иван. — Давай устраиваться на ночлег.
— Только не здесь. Я нашел густой соснячок, там и заночуем. Веди лошадей за мной, — скомандовал Петр.
Все молча двинулись за Петром по проторенной им в снегу тропинке.
— Вот здесь, — остановившись на тихой маленькой полянке, сказал Петр. — Здесь и устроим наш ночлег.
Мужчины разгребли снег, наносили хворосту, расстелили его ровным толстым слоем, сверху положили солому из саней. Сняв с себя теплые полушубки, укрыли ими жен и детей. По очереди несли охрану.
Длинной как никогда казалась эта ночь. Когда наконец начало светать, разожгли небольшой костер. Кипяток немного согрел промерзших за ночь людей, но их мучила неопределенность, страх за детей. Хозяев маяка все еще не было. И никто не знал, когда они придут. Оставалось одно — ждать.
Так прошел день. Казалось, этому ожиданию не будет конца. Снова наступили сумерки. Приближалась ночь. Новогодняя ночь 1944 года.
Продукты, взятые из города, закончились. У Приходько остался еще небольшой кусочек хлеба. Женщины время от времени плакали, как могли, утешали детей.
Иван в создавшейся ситуации обвинял Петра: он не имел права везти их в лес, заранее не подготовив встречу с партизанами.
Петр чувствовал, что Иван расстроен: он не смотрел на него, отводил глаза в сторону. Каждый искал выход из сложившейся ситуации и не мог найти. Петра беспокоило молчание товарища. Иван доверил ему своих детей и жену. Если с ними что-нибудь случится, он не простит… Никто его не простит… Мамонец думал об этом, рассматривая свой пистолет, и вдруг обратился к Ивану:
— Странно, сколько ношу этот пистолет, первый раз обратил внимание на номер. Что-то уж очень велик. Я еще таких не встречал. Не врет ли заводской номер? А у тебя какой, интересно?
Иван поглядел на Петра удивленно — нашел, мол, время заниматься исследованием, и равнодушно извлек свой пистолет, назвал номер.
— Нет, брат, ты что-то путаешь. Немецкое короткоствольное оружие вообще таких номеров не имеет…
— На посмотри, — сказал Иван и протянул ему свой пистолет, — посмотри сам, если не веришь…