Пашуня обрадовалась Ядзе до слез. Варфоломей Иванович по-мужски сдержанно, но искренне и радушно принял гостью. И только один вопрос, заданный Пашуней как бы невзначай, напомнил Ядзе о том, что эти люди прекрасно осознают, какую опасность таит в себе ее визит.
— Надолго ли к нам в город? — спросила Пашуня, хлопоча у плиты. В этом вопросе были и страх за детей, и тревога за мужа, и за нее, Ядзю. Но Ядзя и без того понимала, что все дела необходимо решить как можно скорее, чтобы покинуть этот дом и город.
Пашуня расспрашивала о родных — о матери, Петрике, отчиме. Ядзя отвечала сдержанно и, поймав удивленный взгляд Пашуни, показала глазами на детей, которые примостились возле тети и жадно ловили каждое ее слово.
— Люда, Володя, а ну быстренько одевайтесь и на воздух. Скоро ужин, а вы еще не гуляли. Давайте, давайте, побегайте во дворе. А увидите, что кто-то идет к нам, скажете.
Ядзя рассказывала о тех событиях, которые произошли на хуторе после убийства их брата Николая, о том, как семья перешла на нелегальное положение.
Варфоломей Иванович сидел мрачный, подавленный. Пашуня изредка кончиком платка вытирала слезы. И только когда дети вернулись с прогулки, она встрепенулась и воскликнула:
— О боже, Ядзя, ты же голодная! — и побежала на кухню.
А утром Ядзя попросила Варфоломея Ивановича, который работал участковым ветврачом, достать некоторые дефицитные медикаменты, перевязочные материалы, в которых так нуждались в отряде. Так семья Баранчуков начала помогать партизанам. Ими были собраны данные о злодеяниях фашистов в Луцке, о массовых расстрелах советских военнопленных в лагере, расположенном на территории средневекового замка Любарта, серой громадой повисшего над водами Стыри.
Но главное — были установлены связи с местным подпольем, которое успешно действовало в городе. Им руководили коммунисты Виктор и Вячеслав Измайловы. Через Антона и Надю Ковпак, Нину Карст Марфе Ильиничне и Ядзе удалось связаться с Измайловыми. Теперь подполье должно получить конкретные задания. Это помогло бы согласовать действия разрозненных групп и луцкого подполья с отрядом «Победители». Важный разведматериал собрала Марфа Ильинична с помощью Григория и Марии Обновленных.
Настало время отправляться в обратный путь, который был намного опаснее, чем путь сюда. Теперь сумки женщин наполнены медикаментами, а это прямое доказательство их связи с партизанами. Главное — выйти незамеченными из города и добраться до Киверец, где их должна ожидать группа Фролова. В условленное место Марфа Ильинична и Ядзя добрались без опоздания. Их встретили Семен Еленец, Павел Банацкий, Ростислав Струтинский и Сигизмунд Котиевский.
— Остальные наши под руководством Фролова за несколько часов до вашего прихода срочно направились выполнять полученное по радио задание командира, — сообщили партизаны. — Мы оставлены, чтобы сопровождать вас в отряд.
Всю ночь шли лесом, часто останавливаясь, прислушиваясь, не идет ли кто следом. А с рассветом группа вышла к одинокому лесному хутору, на котором никого, кроме хозяев, не оказалось.
Пока хозяйка варила картошку, партизаны принесли несколько охапок мягкой соломы, расстелили в хате, приготовив все к отдыху. Позавтракав и назначив посменно дневальных, улеглись спать.
Отдежурив свое время, Павел Банацкий передал пост Ростиславу, а сам направился к дому, намереваясь сразу же уснуть. Он еле стоял на ногах. Обернувшись вполоборота, чтобы закрыть за собой дверь в сенях, Ростислав вдруг заметил между деревьями женщину, бегущую к хутору. Весь ее вид с растрепанными волосами, какие-то нелепые движения были настолько необычны, что Ростислав подумал — сумасшедшая. Никакой видимой опасности не было, поэтому он ничего не предпринимал. Вбежав во дворик, женщина крикнула:
— Немцы! Спасайтесь!
Ростислав внимательно присмотрелся к деревьям и увидел, как короткими перебежками к хутору приближались немцы, окружая его со всех сторон.
— Гитлеровцы! — что есть мочи закричал он.
В сени выбежал Банацкий, не успевший даже прилечь.
Ростислав прицелился и выстрелил в крайнего гитлеровца. Из дома застрочил пулемет.
— Отходить! — скомандовал Банацкий. — Живьем собираются нас взять.
— Женщин прикроем, пусть уходят задворками, — крикнул Ростислав.
Гитлеровцы заняли позицию за ближними кустами и стреляли, боясь ближе подойти к хутору. Вдруг пулемет в хате смолк.
— Почему они не стреляют? Что случилось? — прокричал Банацкий с тревогой.
— Убиты Еленец и Котиевский… — сообщил Ростислав. — Будем прикрывать женщин, а затем уйдем сами…
Они еще отбивались некоторое время, сдерживая натиск карателей, иногда оглядывались, ушли ли мать и Ядзя. Затем пробежали через поляну, спрятались на мгновение за скирдой соломы, а там — в лес, спасительный лес…
Опускались сумерки. Лес наполнялся тенями, и деревья с кустарниками сливались в темную массу. Банацкий и Ростислав сидели молча на поваленном дереве.
— Надо искать их, пока не стемнело, — нарушил тишину Ростислав.
Банацкий пристально посмотрел на него:
— Кого их?
— Мать и Ядзю.
Банацкий молчал. Что было делать? Как сказать Ростиславу, что его мать — Банацкий сам это видел — погибла во время перестрелки. Но сказать надо, иначе Ростислав не уйдет отсюда — будет ждать, будет искать…
— Мать не ищи, Ростислав… Она там осталась…
— Где там? — испуганно спросил Ростислав. — Я же видел собственными глазами, как они с Ядзей к скирде бежали!
— Там, у скирды, ее и подкосило… Я видел…
Над лесом зависла ночь. Куда идти, где искать Ядзю? Вдруг они услышали треск валежника под чьими-то осторожными шагами.
— Ростик, слышишь, вроде кто-то идет… — насторожился Павел.
Неподалеку опять раздался легкий треск веток. Павел приложил палец к губам и бесшумно опустился на землю, изготовившись к бою.
Ростислав последовал его примеру. Слышно было, как кто-то шел, останавливался и снова трогался с места.
— Каратели в одиночку не пойдут, — сказал Павел. — Может, окликнем?
— Ядзя, — позвал негромко Ростислав.
— Я… — отозвался приглушенный женский голос.
Это была Ядзя. Две недели пробирались они, обессилевшие, загнанные, к отряду «Победители».
Весна на Волынь в этом году пришла рано. Уже в марте на деревьях набухали почки, белым ковром стелились подснежники, весело щебетали птицы. Просыпалась от зимней спячки земля, украшаясь нежной зеленью.
Основная часть отряда «Победители» в конце марта 1943 года передислоцировалась в район Цуманских лесов. Стоянку облюбовали в старом сухом бору, где сосна изредка перемежалась с дубняком, березой и ольхой. Невдалеке пролегала узкоколейка, петлявшая промеж лесистых болот к лесопильному заводу.
Партизанские подразделения, ознакомившись с обстановкой, приступили к сооружению жилья. Нас — меня, Володю Ступина и Петра Мамонца — послали в разведку.
Мы скакали на оседланных конях в юго-восточном направлении. Сверяясь с картой, установили, что в нескольких километрах от стоянки отряда лес кончается и дальше простирается небольшое село Пендыки. Курс взяли напрямик и вскоре очутились на опушке леса.
Путь нам преградило болото, покрытое осокой, порослью ольхи и ивняка, кое-где виднелись раскидистые кусты калины. За болотом лежало вспаханное поле, разделенное межами. А вдали, в самом конце этого поля, должны были быть хаты.
Но перед нами предстала ужасающая картина: мы увидели дым от догорающего села и печные трубы.
— Вот оно… село… Пендыки, — с горечью в голосе проговорил Мамонец. — Эх, как же свирепствуют сволочи!
— Кто? — спросил Володя.
— Оуновцы, — пояснил Петр. — Наверное, село оказывало помощь советским партизанам… Вот он «новый порядок».
— Давайте ближе подойдем, — предложил Ступин. — Может, кто остался в живых?
Мы почти одновременно вскочили в седла и поскакали рысью по чуть заметной тропке, вьющейся через открытую заболоченную местность. Въехав в село, мы никого из жителей не встретили. По обеим сторонам на бывшей улице дымились пепелища, во дворах лежали окровавленные трупы детей, седобородых стариков, женщин. Жалобно выли собаки…
— Настоящая варфоломеевская ночь, — проговорил Мамонец, ни к кому из нас не обращаясь. — И сколько еще так будет продолжаться?
Подобного никто из нас раньше не видел. По возвращении в отряд обо всем этом было доложено командованию.
— Значит, понимаете, товарищи, сложность обстановки, в которой мы очутились, — резюмировал Лукин. — Наша бдительность должна быть утроена. Обстановка в здешних местах еще не разведана, и мы даже не можем предугадать, какая опасность таится в этих краях…
После доклада Лукин, отпустив моих товарищей, велел мне остаться.
— Ну как, Николай, готов? — спросил он, когда все вышли. — Завтра ты и Ядзя должны уйти в Луцк.
— Конечно. Помню, готов, — ответил я. Всего два дня назад Александр Александрович говорил мне о новом задании, возложенном на нас с Ядзей.
Володя Ступин, Юзеф Курята и другие партизаны сопровождали меня и Ядзю до хутора Бодзячив, расположенного в лесу невдалеке от бывшего районного центра Киверцы. Договорившись со Ступиным и Курятой о бесконтактных пунктах связи, мы с Ядзей здесь остановились и готовились к дальнейшей отправке в Луцк. Теперь только вдвоем.
Станислав, новый наш подпольщик, житель этого хутора, запряг пару лошадей, мы с Ядзей уселись на заднем сиденье, вымощенном ржаной соломой и застланном домотканым ковром.
Благополучно миновав все дорожные посты, мы вскоре добрались до Луцка. На подступах к городу вдоль шоссе тянулись двухэтажные казармы, в которых, как пояснил Станислав, проживали гитлеровские летчики. Мы пересекли линию железной дороги и въехали в город.
— А вот и железнодорожный вокзал, — показал на кирпичное здание Станислав.
В этот момент впереди, на повороте, мы заметили офицера гестапо, стоящего с двумя чемоданами на краю тротуара. Мы явно привлекли его внимание, и как только приблизились к нему, он взмахом руки приказал остановиться. Станислав натянул вожжи. Офицер что-то сказал ему, указывая рукой на чемоданы. Зная, кого везет, Станислав испуганно взглянул на нас, но, увидев наше спокойствие, соскочил на тротуар, схватил оба чемодана и уложил их аккуратно между сиденьями. Я понял, что должен уступить место офицеру, и пересел на переднее сиденье. Гестаповец уселся рядом с Ядзей и сразу же завопил: