Дверь открылась так быстро, что я даже не успела придумать, что скажу. Передо мной стоял господин фон Аренсбург в пижаме и наброшенном поверх халате. В чашке, которую он держал, дымился кофе.
– Доброе утро, – дружелюбно поприветствовал меня он и улыбнулся.
На первый взгляд он вовсе не походил на человека, чей сын бесследно исчез прошлой ночью. Хотя, может, он просто пока ничего не заметил и думает, что Квинн спокойно лежит в своей кровати. Мне нужно во что бы то ни стало выяснить правду.
– Доброе утро, – сказала я, покраснев от стыда. Отступать было некуда. – Я… Луиза Мартин из дома напротив. Хотела спросить, нет ли у Квинна, случайно, лишних тетрадей в клетку. У нас завтра на первом уроке контрольная по математике, а все мои тетради сестра использовала для своих поделок.
– Ах, вот оно что… – Господин фон Аренсбург растерянно оглянулся и крикнул вглубь дома: – Квинн! У тебя есть тетради в клетку?
– Тетради в клетку? Зачем тебе? – отозвался со второго этажа Квинн.
У меня от облегчения чуть не подкосились колени, так я обрадовалась, услышав его голос.
– Не мне, а… – Господин фон Аренсбург вопросительно повернулся ко мне.
– …Луизе, – подсказала я.
– Луизе! – повторил за мной господин фон Аренсбург.
– Кому-кому?
Наверху что-то хлопнуло и стукнуло. Кажется, Квинн вышел в коридор. На костылях.
– Я тут вдруг вспомнила: кажется, у меня всё-таки есть тетради, – поспешно залопотала я. – Забыла проверить в письменном столе, в ящике, который запираю на ключ на всякий случай. Но спасибо большое, что вы… Передавайте привет Квинну от Луизы, ладно?
Последние слова я прокричала уже на бегу. По дороге к церкви я почти кружилась в танце, так у меня было легко на душе оттого, что с Квинном ничего не случилось. Первый псалом, который мы пели в церкви, я никогда ещё не исполняла настолько искренне.
Во время проповеди пастора Петерса я во все глаза глядела на стену под разноцветной мозаикой в боковом нефе, на которой была изображена святая Агнесса в огне, и пыталась угадать, где именно скрыт портал, о котором упоминал Клавиго. Может, за пасхальной фреской из трёх частей? Или в исповедальне, в которой я часто сиживала в детстве. Не то чтобы я так много грешила, просто пастор Петерс был превосходным слушателем, с отличным чувством юмора. Когда речь заходила о моих родителях, наши беседы становились особенно весёлыми, ведь он считал их святее святой воды. Вот чудеса, если в задней стенке этой старинной исповедальни скрывается портал в другой мир.
Но даже такие размышления не смогли надолго меня отвлечь. От проповеди я, как обычно, начинала клевать носом, и мои веки вдруг сами собой захлопнулись. В сущности, надо же было компенсировать недостаток сна.
» 13 «Квинн
– Вот как, значит, с недавних пор ты интересуешься надписями на могильных плитах?
Госпожа Раскоряка поднесла к глазам какой-то листок. В сочувственном взгляде, который она мне послала, не было никакой необходимости, как и в очках, которые украшали её круглое лицо. Готов поспорить, в оправе у неё обычное оконное стекло, и носила она эти очки лишь для того, чтобы придать себе вид невинной овечки.
– Почему же с недавних пор? Надписи на могильных плитах всегда меня интересовали, – из принципа соврал я. – К тому же это отличный способ подтянуть латынь. («Если бы у меня в школе на самом деле были уроки латыни».)
– Гм, – хмыкнула госпожа Рас-Корак.
Я сидел напротив её письменного стола. Она даже не предложила мне пересесть из инвалидной коляски на диванчик, который казался вполне удобным, а уж тем более лечь на кушетку, стоявшую под безвкусной абстрактной картиной. Такие сеансы, когда лежишь на кушетке и болтаешь, а психотерапевт молча кивает и изредка вставляет пару ободряющих фраз, встречаются, наверное, только в кино. Госпожа Раскоряка явно не относилась к таким психотерапевтам. Она не тратила времени ни на молчание, ни на ободряющие фразы.
– Понимаешь ли ты, чем твои родители так обеспокоены? – спросила она. – И каково это – осознавать, что из-за тебя им так плохо?
Таким же приёмом она воспользовалась и в прошлый раз – забросала меня упрёками, замаскированными под вопросы. Наверное, все эти хорошие отзывы в интернете госпожа Раскоряка сама написала о себе.
Что она ожидала услышать в ответ? Конечно, мне жаль родителей, очень горько от того, что им приходится переживать, но я же не нарочно попал в эту аварию и уж точно не собирался таким образом причинить им дополнительные хлопоты. Так уж устроен мир: когда детям плохо, их родители тоже страдают.
– Так уж оно обычно бывает в семье, – ответил я. – У вас есть дети?
– Хм. Значит, тебя не волнует, что твои родители страдают. – Она что-то записала в своём блокноте и снова полистала лежавшие перед ней документы. Если у неё и были дети, они, наверное, сами просились в приёмные семьи. – Может, хочешь поделиться, почему ты избегаешь своих друзей?
«Нет, не хочу. Снова вы будете коверкать мои слова, доктор Раскоряка. Думаете, я полный дурак? С меня хватит».
Я, конечно, пообещал маме, что попробую сходить к ней ещё раз. Но насчёт откровений с Раскорякой мы не договаривались, так что до конца этой встречи я решил просто молчать. Скрестив руки на груди, я принялся рассматривать книжные полки на противоположной стене. Книги с названиями из нескольких строк перемежались грамотами и сертификатами. А в углу расположился искусственный череп, из которого можно было вынуть и рассмотреть глазные яблоки и разные части мозга. Окрашенная в жёлтый цвет височная доля висела немного криво.
– Может, всё дело в том, что ты до сих пор не в состоянии смириться с тем, что твой статус в группе сверстников изменился? – Госпожа терапевтка – мне даже в уме лень было произносить её длинную фамилию – уже атаковала меня очередным вопросом. – Это ведь очень сложно, вдруг осознать, что ты больше не самый яркий, сильный и обожаемый парень в классе, а, скорее, несчастный, которого все жалеют. Я права?
Я широко раскрыл глаза. Но не из-за бесцеремонного вопроса, а потому что череп, стоявший на полке, вдруг задвигал нижней челюстью, будто копируя госпожу Раскоряку.
«Может, это такая жуткая игрушка на батарейках, которую она купила, чтобы доводить до сумасшествия своих пациентов? Если нет, значит, у меня снова начались галлюцинации, либо мы в этой комнате были не одни».
Госпожа Раскоряка пододвинула ко мне коробку с бумажными салфетками:
– Я понимаю, тебе сложно об этом говорить, – добавила она елейным трагическим голосом. – Давать волю своим чувствам – совершенно нормально, ты можешь грустить о потере физических возможностей точно так же, как грустят о потере любимого человека. А в твоём случае это действительно чудовищная потеря.
Она снова принялась листать документы, лежавшие перед ней. Череп беззвучно щёлкал зубами и закатывал глазные яблоки. А потом улыбнулся мне, будто напрашиваясь на аплодисменты.
«Отличненько. Как там выразилась Фея? “Обострённое восприятие, которое распространяется на тонкие материи”. Лучше пусть мои магические способности проявляются как-нибудь по-другому. Если они вообще у меня есть. Пока что ни одна из них так и не проявилась».
Проснувшись вчера утром, я силился вспомнить, каким образом вернулся из библиотеки профессора Кассиана обратно в свою кровать. Затем я откинул одеяло и увидел свои босые ноги, облепленные комьями грязи. Значит, по крайней мере ни ночная прогулка по кладбищу, ни Грань мне не приснились. К сожалению, затем я совершил целых две роковые ошибки. Первая – я подумал, что могу ловко спрыгнуть с кровати и побежать в ванную, и вторая – тут же попытался это воплотить. В результате я грохнулся на пол и до крови разбил локоть о край кровати. Мало того что вернулись все позабытые за ночь прелести: головокружение, подкашивающиеся ноги, бесконтрольно моргающие глаза – к ним добавились новые симптомы: ужасная головная и мышечная боль, тошнота и чувствительность к свету. Фея говорила, что может случиться что-то подобное, после того как я выпью Ангелику, и что наутро меня ждут некоторые неприятные последствия. Что надо будет денёк-другой отдохнуть. Но на тяжёлое похмелье я никак не рассчитывал.
Всё воскресенье мне действительно пришлось провести в кровати, я спускался в гостиную только поесть, всеми силами стараясь, чтобы мои родители не заметили, как отвратительно я себя чувствую.
Только к вечеру мне немного полегчало, ровно настолько, чтобы открыть ноутбук. Но ещё не настолько, чтобы ясно соображать. Я бесцельно перескакивал с сайта на сайт, читал что-то о Ницше (это совершенно точно был он!), посмотрел видео об околосмертном опыте и безуспешно пытался найти что-нибудь о сказочных существах и драконах. В поисках синеволосой я тоже не особо продвинулся. Имени и профессии матери было явно недостаточно для того, чтобы найти в этом городе нужного человека.
Поход из моей комнаты в туалет до самой ночи оставался тяжёлым испытанием.
«Как действовал этот напиток Ангелика? Как он влил в меня столько энергии и здоровья, что я даже смог перепрыгнуть через кладбищенскую ограду?»
Сколько я ни старался найти этому хоть какое-то логическое объяснение, у меня ничего не получалось.
«Может, мне всё-таки всё показалось? Или, наоборот, я настолько не хотел или не мог поверить в эту историю с потомками и Гранью, что моё подсознание не желало признавать, как быстро я выздоровел».
Чувство, что я могу вырвать дерево с корнем, сделать сальто без разбега и перепрыгнуть через любую стену, было таким опьяняющим, и я прекрасно его помнил. Всё было настолько реальным, что стереть это из памяти не получалось.
– Скажите, а что, если мои травмы и увечья мне только кажутся? – спросил я госпожу Раскоряку. Последние несколько минут её слова пролетали мимо меня.
Она откинулась на спинку стула и посмотрела так, будто я сообщил ей какую-то очень радостную новость.
– То есть тебе кажется, что твоё состояние вызвано психосоматическими причинами? – тихо спросила она. – И на самом деле ты можешь ходить и бегать?