пор здесь и, представь себе, по-прежнему кашляет. – Он понизил голос. – Конфуций притворяется, потому что ему очень не хочется возвращаться на Землю. Вся его семья погибла.
Конфуций взлетел на оливковое дерево и уютно устроился в ветвях. Матильда бы сейчас запищала от восторга, в этом я не сомневался.
– А почему эти… нексы вели себя так враждебно с фиолетовым человечком? – спросил я. – Кстати, меня зовут Лассе.
«Надеюсь, это не слишком необычное имя для здешних мест».
Эмилиан улыбнулся:
– Ты и вправду так юн, как кажется. И, сдаётся мне, Лассе, всё детство тебя оберегали от потрясений. Тебе ещё никогда не доводилось встретить живого гибрида?
Я кивнул.
– Несмотря на то что они теперь вне закона и на них разрешена охота, по ту сторону их ещё довольно много. – Эмилиан вздохнул. – Хотя аркадийцы, конечно, охотнее всего забыли бы об их существовании.
Аркадийцами здесь называли всех существ, которые внешне походили на людей? Не считая фей, которые тоже выглядели как люди. Я вспомнил, как Фея и Кассиан сказали мне, что кто-то из моих предков тоже был аркадийцем. И аркадийцы явно обладают на Грани определённой властью.
Мне очень хотелось спросить у Эмилиана, прав ли я в своих рассуждениях, но не хотелось себя выдавать. Ни Эмилиан, ни нексы, которых я встретил до этого, не заподозрили во мне чужака. Фея, или, вернее, фей, просто хотел меня защитить. Поэтому лучше мне соблюдать осторожность. Может, это такая фейская уловка – располагать к себе каждого, кто к ним приближается.
Под рукавом у меня что-то зашевелилось, и на ладони показалось щупальце с маленькими присосками. Девятиног, моё родимое пятно, снова был рядом. Сначала осторожно высунулся кончик его головы, а потом на тыльную сторону ладони выплыло всё тело, будто он хотел меня поприветствовать. Как и в прошлый раз, в библиотеке, меня охватило чувство безграничной симпатии к этому маленькому существу с девятью лапками. Эмилиан находился рядом, поэтому я старался не слишком умильно разглядывать своё волшебное родимое пятно и ненароком не выдать, что это всего лишь наша вторая встреча с моим милым спутником, и мы так и не успели как следует познакомиться.
– А эти гибриды?.. – начал было я.
– Об этом лучше поинтересуйся у своих родителей, – любезно ответил Эмилиан. – И если уж будешь их расспрашивать, то упомяни также великанов, тёмных эльфов, людоедов и других существ, которые обречены на бессрочное изгнание. Надеюсь, справедливость ещё можно восстановить. Особенно теперь, после выборов в Верховный Совет. Самое время пересмотреть эти аркадийские порядки и превосходство одного вида над другими, которое они установили.
– Э-э-э, да, конечно, – пробормотал я. Девятиног снова исчез под одеждой. – Самое время!
– На этот раз наши шансы возрастают. Я не большой поклонник ректора Темис, но, по крайней мере, она не боится ни Фрея, ни Морены и их сумасшедших приспешников. К тому же у неё достаточно власти, чтобы настоять на своём.
– А проф… э-э-э… Кассиан? – осведомился я, назвав единственное знакомое мне имя.
Эмилиан одарил меня широкой улыбкой:
– С тех пор как Кассиан в Верховном Совете, всё стало налаживаться, правда ведь? Я рад, что после такого долгого перерыва он всё-таки решил вернуться в политику. С ним и Маквинной у Верховного Совета снова появились два сильных голоса в пользу природы.
Я понимающе кивнул, отчаянно пытаясь запомнить как можно больше из этого потока информации. Постепенно некоторые вещи всё-таки прояснялись. Кажется, эти аркадийцы не только выглядели как люди, но и вели себя соответствующе, если не считать того, что они умели колдовать и были бессмертными. Здесь существовало какое-то правительство, которое каким-то образом избиралось, несколько партий, каждая гнувшая свою линию, а эта ректор Темис, похоже, являлась кем-то вроде президента или премьер-министра. Профессор Кассиан считался здесь, на Грани, какой-то крупной шишкой и отстаивал интересы природы, похоже, боролся с такими ребятами, как те, которые поймали фиолетового человечка и хотели выселить всех его сородичей куда подальше, а также не имели ничего против вырубки тропических лесов. Эта группировка называла себя нексами и вроде как следила за порядком и исполнением закона, а также лупила при этом слабых и беспомощных.
На самом деле ничего сложного, довольно похоже на то, что происходит у нас на Земле. Я не понял лишь одного – почему Кассиан, Фея, Гиацинт и дедуля в шляпе так сильно мной заинтересовались. Это был первый вопрос, который мне задала Матильда.
Дракон, сидевший на дереве, поднял голову и сладко зевнул, затем устроился поудобнее на своей ветке и закрыл глаза.
– Он такой симпатяга, – сказал я. – В вашем питомнике есть и другие… – Я чуть не сказал «странные существа», но вовремя сдержался.
«Было ли какое-то общее название у этих животных?»
Эмилиан прекрасно меня понял:
– Тебя интересуют звероподобные? Пойдём, я проведу тебе небольшую экскурсию. Мы здесь заботимся не только о карликовых драконах, но и о других существах, которые остались без поддержки. Я покажу тебе светящихся улиток, мух-оленей и бабочек-вампиров. Кроме того, у нас живут несколько летающих червей и древесных кузнечиков. Все они находятся под угрозой исчезновения и очень важны для экосистемы. Могу побиться об заклад, в школе тебе о них ничего не рассказывали.
«Тут он прав. Интересно, существуют ли на Грани школы для местных граничных детишек?»
– С радостью на всех посмотрю! – ответил я.
» 18 «Матильда
Сначала всё шло хорошо. Тётя Бернадетт и Марихен вернулись в церковь, чтобы найти шаль, которую забыла Марихен. Они подозрительно посмотрели на меня, но предположили, что я пришла, чтобы помолиться и поставить свечку за мир во всём мире. И случайно нашла их розовую шаль.
После этого в идеальной реальности события развивались бы следующим образом: я передаю им шаль, они радуются, прощаются со мной и выходят из церкви, чтобы я могла спокойно продолжить увлекательный разговор с каменной горгульей.
Но с каких это пор Матильде должно везти. Вместо этого в моей пропащей реальности произошло вот что: я передала им шаль, они обрадовались, но не ушли – Марихен захотела тоже зажечь свечку за мир во всём мире и тут же обнаружила инвалидную коляску Квинна. Как настоящая ябеда она сразу учуяла, что здесь происходит что-то подозрительное, и обязательно об этом надо поставить в известность маму:
– Мама! Там возле окна стоит инвалидная коляска.
Ей уже исполнилось четырнадцать, а голос до сих пор оставался детским и писклявым, будто у шестилетней девочки. Хорошо хоть шепелявить перестала.
– Как странно, – проговорила тётя Бернадетт.
«Да уж, если бы она только знала, насколько странно».
Пока Марихен с возрастающим интересом сканировала взглядом церковь, я взвешивала все возможные варианты. Их оказалось два. Первый: я прикинусь, что не знаю, кому принадлежит эта коляска. Тогда тётя Бернадетт быстро возьмёт её в оборот, и Квинн окажется в очень дурацком положении, когда вернётся обратно. И второй: я признаюсь, что инвалидная коляска здесь со мной, но тогда надо срочно искать объяснение, почему в ней никто не сидит. Я решила всё же выбрать вторую версию, потому что очень живо представила, как тётя Бернадетт передаёт коляску Квинна в дом престарелых, и отвоевать её обратно будет уже невозможно. Да и как мне всё это объяснить потом маме Квинна?
– В исповедальне тоже никого нет, – безжалостно сообщила Марихен.
Она полностью вошла в свою роль.
– Это инвалидная коляска Квинна. – Я говорила очень медленно, надеясь, что, пока произнесу предложение до конца, мне в голову придёт какое-то удачное объяснение.
– Ты имеешь в виду сына фон Аренсбургов? – спросила тётя Бернадетт, а Марихен задала самый логичный следующий вопрос:
– А где же сам маленький хулиган… э-э-э… то есть Квинн?
«Ах да. Он всего лишь пролез сквозь триптих в пограничный мир. Когда он вернётся, вы сможете всё увидеть собственными глазами и, скорее всего, грохнетесь в обморок от страха. Но у меня для вас хорошая новость – туннель и свет, на который души идут после смерти, это правда».
– Я… Э-э-э… Я здесь без Квинна, – сказала я. – А только с его коляской.
«О господи! И что дальше? Зачем бы мне было тащить в церковь его инвалидную коляску?»
Тётя Бернадетт раздражённо глядела на меня, наверное, задавая себе эти же вопросы. Но затем она присела на другую сторону скамьи и сказала:
– Понимаю.
«Что, правда? Тогда она соображала гораздо быстрее меня».
– Твоя мама уже начала волноваться, что ты слишком рьяно взялась за это задание, – продолжала тётя Бернадетт.
Марихен присела рядом и с сочувствием заглянула мне в глаза:
– Значит, ты пришла вовсе не для того, чтобы зажечь свечку за мир во всём мире, так ведь? Ты молилась за Квинна.
– И в этом нет ничего предосудительного, – добавила тётя Бернадетт. – Тебе следовало только… знаешь, мы можем просить Бога о помощи, но никогда не нужно забывать, что у него есть план. И что его помощь, возможно, проявится не таким способом, на который мы надеемся.
«Ах, вот оно что. Кажется, они подумали, что я притащила сюда эту коляску для того, чтобы с ней помолиться, для полноты эффекта так сказать».
Никакого смысла в этом не было, так мог бы поступить только сумасшедший, но лучшего объяснения я так и не придумала, поэтому лишь рьяно закивала.
– Вы как в том мультике про Хайди и Клару, – с восхищением прошептала Марихен. – Квинн стал твоей Кларой.
– Что-что?
– Хайди и Клара! Одна девочка заботилась о другой. На лето Клару, которая всю жизнь просидела в инвалидной коляске, привезли в Альпы к Хайди и её дедушке, и вдруг случилось чудо: Клара встала на ноги. – Марихен была вне себя от возбуждения, я уже испугалась, что она вот-вот начнёт напевать вступление к этому мультику. – Папа говорит, что исцеление Клары формирует в нас неправильное представление о болезни и уходу за больными.