– Кто там? – недовольно спросил Рок.
– Червь, – услышал он нетрезвый голос боцмана.
– Чего тебе?
– Разговор есть… – ответил Череватенко.
– Я хочу побыть один, – упрямо заявил Рок.
– Только на минуту…
– Ладно, входи, – подумав, сказал Рок.
В каюту ввалился Череватенко. Он с легкой усмешкой окинул взглядом стол и перевел обеспокоенный взор на Рока.
– Так не годится, – качнул боцман своей похожей на бильярдный шар головой.
– Пришел мораль мне читать? – высокомерно посмотрел на него Рок.
– Не, кэп, щоб мэни рэпнуться, гакнуться и перекандыбачиться! – воскликнул боцман. – Там, в кают-компании, слишком шумно, а мне тишины захотелось, – схитрил он.
– Тогда сиди молча, – с этими словами Рок подвинул к боцману свой наполненный наполовину стакан.
– За тебя, кэп! – Боцман взял стакан.
– За удачу, – поправил его Рок, – за меня пить не надо, я не девушка.
Боцман махом осушил стакан и шумно выдохнул.
– Ой, дэржите мэни шестеро, бо витдамся з кры!
Он вытер губы и внимательно посмотрел на Сергея.
– Тебя грызет что-то, кэп, щоб мне триста лет рому не пить!
– А ты – знаток человеческих душ! – судорожно рассмеялся Рок.
– Ты из-за этой подставы переживаешь? – проницательно предположил Череватенко.
– Ага, – у Рока дрогнули углы губ. – И как только ты догадался? – поддел он боцмана.
– Ну, я-то человек бывалый, мне ты можешь довериться, меньше уважать я тебя от этого не буду, – обиженно-доверительно пробубнил боцман.
– Противно, когда какая-то баба тебе такой подвох устраивает! – вздохнул Рок. – А если бы нас всех замочили?
– Не пойму я тебя: что переживать, когда все уже позади?
– Запоздалое раскаяние, – горько усмехнулся Рок. – Понимаешь, когда действуешь, не переживаешь, вся энергия уходит на это самое действие, а когда остаешься один, думаешь: какого черта?
Он отстраненно посмотрел в иллюминатор.
– Это я понимаю, – вздохнул боцман, – но твоей вины тут нет. Откуда ж тебе было знать, что она такая сучка?
– Все равно глупо получилось, – упрямо проговорил Рок, – я должен все предвидеть.
– Этого даже бог не может, иначе дал бы он человеку свободу, забодай ее комар! – изрек боцман.
– Что-то тебя на философию потянуло, – Рок бросил на Череватенко ироничный взгляд, – давай лучше еще выпьем.
Они по очереди выпили – бутылка оказалась пустой.
– Я еще сгоняю, – вызвался Червь.
– Хватит, – остановил его Рок.
– Да не морочь ты себе мозги, – принялся снова утешать Рока боцман, – Морган сказал, что эта чертовка с Михеем снюхалась. Видать, шуры-муры у них, или должок какой у нее перед ним. Все равно как-то не верится, чтоб вот так человека сдать…
– Не успокаивай меня, – отстранился от налегавшего на стол боцмана Рок, – я сам успокоюсь.
– А о чем с тобой Захаров в «Параллели» шептался? – не смог сдержать любопытства боцман.
– Сотрудничество предлагал, – скривил губы Рок, – хочет, чтоб мы япошек у архипелага грабили и с ним делились. Только я такой процент заломил, что он навряд ли еще пристанет.
– А он не дурак, этот мичман, – разразился ехидным смешком боцман, – не дурак, трезубец ему в яйца! Это не те ли япошки, у которых на тральщике не меньше четырех пушек и прочего барахла навалом?
– Они самые, на «Оницуре» плавают, – улыбнулся Рок. – Так вот, я пятьдесят процентов затребовал с мичмана.
– На это погранцы никогда не пойдут, рею Дрейка им в задницу, – прогромыхал Череватенко, – они привыкли жар чужими руками загребать.
– Мало им того, что оброк платим, так еще вздумали нас под пушки толкать, – подхватил Рок.
– Так мы бы все равно этих япошек уложили, а? – Будучи в подпитии, боцман зачастую позволял себе фамильярность, поэтому толкнул плечом Рока. – Эх, – мечтательно продолжил он: кроме всего прочего, алкоголь делал его сентиментальным, – давненько я не посещал моей русалки. Если б можно было паром двинуть да в «Кураже» загудеть!
– В нынешней ситуации не уверен, что это так легко осуществить, – ухмыльнулся Рок, – так что крепись, Степан Ильич. Мало ли других казино и борделей в порту?
– Нет, в «Кураже» я себя свободно чувствую, – закатил глаза боцман. Окурок сигары стал таким коротким, что уже обжигал ему губы, но он словно этого не замечал. – Если что, там всегда можно драчку устроить да на катере слинять. В порту – дело хлопотное. А в «Параллели» не тот класс, не те девочки!
– А ты гурман, – насмешливо посмотрел на боцмана Рок, – тебе изыски подавай!
– Что есть, то есть, – ухмыльнулся боцман и наконец вынул изо рта окурок, чтобы вмять его в пепельницу. – А ты разве, кэп, не таков?
Его глаза излучали задиристое лукавство. Он достал из кармана своей огромной бесформенной робы новую сигару и, откусив кончик, со смаком вставил в угол рта и запалил. Потом на миг вынул и, повертев удовлетворенно в пальцах, снова вложил себе в рот.
– Хороший товар, – медленно проговорил он. – Нет, жизнь у нас вкусная, щоб мэни рэпнуться! Ну, бывают, конечно, проколы, – озабоченно посмотрел он на Рока, – а с кем их не бывает!
– Ну ладно, – дружелюбно улыбнулся Рок, – иди к ребятам.
Боцман тяжело поднялся и перед уходом еще раз кинул на Рока внимательный и добродушный взгляд.
Оставшись один, Рок снова лег на люлю. В голове поселилась какая-то свинцовая ясность – наступило время тупой тяжелой трезвости. Конечно, Рок понимал, что все бывает, что за Кристиной стоит фигура Михея, но от этого легче на душе не становилось. Усилием воли он запретил себе вспоминать Веру, но образ сестры по-прежнему витал перед ним. Как только сожаление о допущенном легковерии чуть поослабло, его место заняли тягостные картины прошлого. К воспоминаниям о сестре, о ее такой бессмысленной смерти примешивались опаленные войной пейзажи Чечни, рваная чернота разрухи, стоны раненых, покореженные дома, подорванные бэтээры. Потом, когда горячее липкое дыхание сна дунуло Сергею на веки, из темной бездны возник оскал сатанинской улыбки. Вслед за улыбкой всплыло похожее на омертвевшую маску лицо. Это было лицо Кристины.
Луганов-старший сидел напротив Коваля в крутящемся офисном кресле, нервно постукивая пальцами по столу. Кабинет губернатора, наряду с официальным шиком, с портретом президента и семейным фото в рамке на столе, имел ряд специфических особенностей, как то: макеты торпедного катера и парусника, декоративный штурвал, размещенный на специальном постаменте, большой компас-сувенир, прикрученный к стене словно часы, указующие время, и в шкафу, за стеклянной дверцей – кубки, грамоты и медали (Коваль в юности был чемпионом области и Союза в парусной регате), белая капитанская фуражка, фото областной команды на фоне яхты, еще одно фото на свежем воздухе, относящееся к периоду активной трудовой деятельности Коваля в качестве старшего стропальщика, где панорамой выступали гуськовые краны и пришвартованные грузовые суда, рабочая каска и – на красной подушечке, в серой коробке – Звезда Героя Соцтруда. Сам того не зная, шкаф стал вместилищем морской спортивной романтики и портовых трудовых будней, являя образ некоего жизненного синтеза, которым так дорожил Коваль и распад которого представлялся ему полной разрухой.
– Я предлагаю все же задействовать Кочеткова, – с озабоченным видом сказал Луганов, – иначе мы ничего не добьемся, а если и добьемся, то ценой грандиозных усилий.
– А у тебя самого никаких подходов к Суровой нет? – приподнял свои кустистые брови Коваль.
– Боюсь, что нет… – задумался Федор Николаевич.
– Я все думаю: сколько он запросит за свои услуги? – почесал лысоватый затылок Коваль.
– Нас сейчас не это должно беспокоить, – возразил Луганов-старший, – а то, как нам гендиректора сменить. За Кириллова – рабочие.
– Предложить ему отступного или компромат нарыть, – небрежно пожал плечами Коваль, – методы стары как мир. – Он сипловато рассмеялся.
– Да и вообще, если у нас будет контрольный пакет, если надавить на акционеров, то, думаю, проблем не будет, – Федор Николаевич бросил на губернатора вопросительный взгляд.
– А что, если Кочетков захочет своего гендиректора? Сможем ли мы убедить, – Коваль сделал упор на слове «убедить», как бы заставляя собеседника вслушаться в подтекст, – мэра, что наш представитель – лучший? Тот, кто окажется максимально полезным на этом месте?
Коваль вздохнул.
– Если б мы могли сами приватизировать этот заводик! – после затяжной паузы воскликнул он и от досады стукнул ладонью по столу.
– Если мы пустим в огород Кочеткова, это, конечно, чревато… Но у нас нет иного выхода. А под Кочетковым – Феклистов и Чеботарев, – поморщился Луганов-старший.
– Тот самый Чеботарев, – ткнул Коваль в свернутую пополам газету, лежавшую на углу стола на горке прочей печатной продукции, – которого в щепки разнесло?
Он криво усмехнулся.
– Я еще не читал, – забеспокоился Луганов, – в самом деле?
– Не знаю, как случилось, но объявился новый пират… голодранец какой-то, – презрительно поджал нижнюю губу губернатор, – куролесит на море, ничего никому платить не хочет. Откуда он, Федор Николаевич?
Губернатор приковал к побледневшему лицу Луганова вопросительный взгляд, в котором сквозило раздражение.
– Я и сам хотел с вами поговорить об этом, но думал, не время… – растягивая слова, произнес Федор Николаевич.
– А вот он, этот гаденыш, так не считает! – воспламенившись гневом, воскликнул Коваль. – Делает что хочет! Нам все эти баталии ни к чему. Будет тут комиссия или нет – не важно! Знаешь, сколько трудов стоит сдерживать аппетиты этих ушлых корабельщиков?
– Эта публикация прошла только в местной прессе? – встревожился Луганов.
– В местной, – с победоносным видом усмехнулся Коваль, – у меня все же контора работает. Писаку к ногтю прижали, весь тираж еще в типографии уничтожили к едрене фене. На тебя – никакой надежды. В последнее время я тебя не узнаю. Где твоя былая прыть? Думаешь, легко вс