На Пресидио мы пересаживаемся на сорок третий номер, идущий в Хайт. Аксель с друзьями сидит сзади, я в середине. Держу на коленях «Невыносимую легкость бытия» и не забываю переворачивать страницы, чтобы, если кто-нибудь на меня посмотрит, он не сомневался, что я в самом деле читаю. Но никто не смотрит. Я прислушиваюсь к разговору мальчишек – как обычно, он крутится вокруг Марии Фабиолы. Но вот что интересно: Аксель говорит, что тоже пойдет на эту ее вечеринку!
– Давай, подсыпь им слабительного в салатики! – говорит один из его друзей.
– Точно, и подлей спиртного в компот! – добавляет другой, у которого волосы подлиннее.
Уже вблизи Хайта, выглянув в окно, я вижу девушку с волосами мышиного цвета, в розовом меховом жакете, клешах и круглых очках. Она разговаривает с двумя мужчинами намного ее старше. У одного ботинки на высоких каблуках, другой в коричневой кожаной куртке и круглой вязаной шапке.
– Глядите-ка! – говорит один из друзей Акселя. – Это та долбанутая, что голой на турнике качалась!
Все выглядывают в окно.
– Наркоша конченая, – говорит второй друг.
– Да, с головой у нее точно непорядок, – говорит Аксель. – Но мне ее жаль. Ее мамаша бросила и умотала в Африку.
«В Индию!» – хочу поправить я, но вовремя останавливаюсь. Незачем им знать, что я слушаю их разговоры.
Доехав до Хейта, все мы выходим. Парни сворачивают налево, к табачным лавкам, где возле парковки продают с рук марихуану. Я поворачиваю направо, к более крупным магазинам. Прохожу мимо нескольких оборванцев с собаками. Похоже, еще недавно они ездили в летние лагеря – у некоторых на запястьях ветхие, пожелтелые скаутские браслеты, – а теперь сидят перед магазинами и просят милостыню.
В магазине грампластинок полно народу, в основном парни лет на пять постарше меня. Девушка только одна, да и она здесь со своим кавалером. Я просматриваю уцененные пластинки, но той, что мне нужна, среди них нет, так что отправляюсь в отдел «Новые записи». Вот они – «The Psychedelic Furs»! Два диска. Нет, даже три! Не знаю, за какой хвататься. Пожалуй, я могу себе позволить только один. В марте день рождения Свеи, и деньги лучше приберечь, чтобы купить ей что-нибудь, что она через неделю сунет поглубже в шкаф и забудет.
Я выбираю самый свежий альбом: на обложке – человек с рыжеватыми волосами и в голубом смокинге. Держу пластинку в руках и смотрю на этого незнакомца нежно, словно в лицо любимому.
Лысеющий мужчина в футболке с «Blondies» (надеюсь, это ирония?), стоящий за кассой, кивает, когда я протягиваю альбом.
– Классный выбор! – говорит он.
Я не знаю, что ответить: «спасибо» прозвучит как-то глупо. Вместо этого стараюсь взглядом выразить: «Еще бы!» Кладу пластинку в ярко-желтый фирменный пакет и выхожу на улицу, стараясь не размахивать руками, чтобы никого не задеть.
В витрине соседнего магазина стоит манекен, облаченный в черное платье в белый горошек. Повинуясь какому-то импульсу, я вдруг захожу туда.
В магазине работают две девушки, тоненькие и гибкие. У одной алый галстук-бабочка, другая в юбке-карандаше с золотистой молнией спереди, на всю длину.
– У вас в витрине платье… – начинаю я.
– О, на тебе будет смотреться сказочно! – подхватывает та, что с бабочкой.
– У нас такое только одно, – добавляет та, что с молнией. – Сейчас сниму с манекена.
Она подходит к окну, снимает оттуда манекен. На секунду кажется, что кружится с ним в каком-то неловком танце. Затем кладет манекен на пол и начинает расстегивать на нем платье, словно готовясь делать ему искусственное дыхание. Тут я невольно замечаю, что эта неподвижная кукла на полу очень на меня похожа. Замечает это и продавщица в галстуке.
– Смотри-ка, – говорит она, – этот манекен – точь-в-точь ты!
– Надеюсь, я выгляжу более живой, – отвечаю я.
– Конечно! – говорит она.
– Приятно слышать, – отвечаю я.
Обе внимательно на меня смотрят. Затем та, что возилась с манекеном, наконец снимает с него платье и протягивает мне.
– Примерочная у нас там, – говорит она. – За розовой шторкой.
На стене в примерочной висит бумажная репродукция «Рождения Венеры» Боттичелли, где Венера появляется на свет из раковины. Не знаю, может, дело в картине – но, надев платье и взглянув в зеркало, я, кажется, вижу новую и лучшую версию себя. Себя будущую. «Вот так я буду выглядеть, когда вырасту!» – думаю я, и это очень меня подбадривает. Может, стоит всегда носить платья в горошек?
– Давай-ка посмотрим! – окликает меня одна из продавщиц.
Я выхожу из примерочной, надеясь, что волшебство не рассеется от чужих взглядов.
– Ух ты! – восклицают обе разом.
Нет, не рассеялось!
– Твое тело словно создано для этого платья! – говорит Молния.
– А вырез не слишком глубокий? – спрашиваю я, очень надеясь услышать отрицательный ответ. Самой мне кажется, что вырез открывает слишком много.
– Определенно нет, – отвечает она.
– А чего тебе скрывать? Гордись тем, чем природа наградила! – подхватывает Бабочка, и я смеюсь в ответ. Никогда прежде я об этом не думала – и тем более не гордилась!
– А шляпы-котелка у вас случайно нет? – спрашиваю я.
Продавщицы переглядываются, потом смотрят на меня и согласно качают головами. Однако то, что я спросила о чем-то еще, побуждает их проявить инициативу.
– А туфли тебе не нужны? – спрашивает Бабочка. Сама она в туфлях с очень высокими каблуками.
– Наверное, я пойду в этих, – отвечаю я, посмотрев на свои «мартенсы».
– Нет-нет! – хором восклицают они.
– Какой у тебя размер ноги? – спрашивает Молния.
– Шесть с половиной.
– Отлично. – И она поворачивается к полкам с обувью. – Ну-ка, примерь! Это уцененные.
С этими словами она протягивает мне нежные серебристые туфельки – полную противоположность моим «мартенсам».
Я присаживаюсь на низенькую бархатную кушетку и примеряю туфли. При этом пластыри слетают, но я приклеиваю их на место и встаю, стараясь уверенно держаться на каблуках.
Бабочка присвистывает.
– Хотела бы и я засвистеть! – говорит Молния. – Но это врожденное: либо умеешь, либо нет.
Я смотрюсь в зеркало.
– Ты посмотри, какие у тебя стали красивые ноги! Эти туфли их у-дли-ня-ют! – говорит Бабочка, и само это слово, произнесенное нараспев, удлиняется в ее устах.
– Боюсь спрашивать, сколько все это стоит! – В этот миг я вдруг понимаю, что и правда очень боюсь.
Молния достает калькулятор, нажимает на кнопки, а потом сообщает мне общую стоимость вместе с налогом – сумма немаленькая, но все же не такая огромная, как я боялась. Денег хватит – при мне все, что я скопила на подарок для Свеи! Если сейчас их потрачу, останется всего три доллара. Но ничего, выполню несколько поручений для старушек по соседству и заработаю еще. Я расплачиваюсь, платье и туфли аккуратно заворачивают в ткань, а затем уже без всякой деликатности кидают в бумажную сумку.
Я благодарю продавщиц и иду к дверям, по дороге обходя неподвижный голый манекен. Меня провожает звон дверного колокольчика.
Выхожу на одну остановку раньше, чтобы пройти пешком по кварталу Кита. Он здесь, на улице, вместе со своим скейтбордом. И один. Подхожу к нему, старательно делая вид, что это случайная встреча, и держа пакет из магазина грампластинок к нему лицом.
– Привет, – говорит он.
– Привет.
– Что купила?
– «The Furs», – отвечаю я.
– Да ладно!
– Ага, – говорю я. – И знаешь что? У меня есть одна подруга, она старше, и она отдала мне два билета на их концерт!
– Серьезно? Круто!
– Ага, – повторяю я. А потом, помолчав и собравшись с храбростью, перехожу к главному: – А ты не хочешь пойти?
– Прошу прощения? – Вместо «что» он, когда переспрашивает, говорит «прошу прощения», и мне это так нравится! Как будто он с Юга или из прошлого. Или и то, и другое сразу.
– Хочешь пойти со мной? – повторяю я. – У меня два билета.
– Может быть, – отвечает он. – А когда?
Я называю число, и он говорит, что спросит у родителей и мне скажет.
– Классно! – говорю я.
И, страшась что-то испортить, поворачиваюсь к нему спиной и иду прочь. Шагаю по тротуару, с пластинкой, платьем, туфлями и тремя долларами в кармане. Чувствую, что пластырь съехал и слетел с пятки, но не останавливаюсь, чтобы его поправить. Сейчас я богиня – и такие мелочи меня не волнуют.
19
За ужином я заговариваю о походе на концерт.
– По-моему, хорошая мысль, – говорит мама.
Я понимаю, что она имеет в виду: «Хорошо, что у тебя появился новый друг твоего возраста!» Она довольна, что мы с Евой так хорошо сошлись, но явно переживает из-за того, что теперь мне никто не звонит.
– Грета, подожди секунду, – говорит папа, откладывает вилку и поворачивается ко мне. – Ты пойдешь на концерт с парнем?
– Да какой же это парень? – говорит мама. – Это сын Бонни и Фреда, знаешь, тех, с Си-Вью.
Мне хочется ее поправить. Разумеется, Кит – парень, и еще какой! Но сейчас, пожалуй, лучше об этом помолчать.
– А что за группа? – спрашивает папа.
– Британская, – отвечаю я.
– Прежде чем я на что-то соглашусь, я хотел бы их послушать, – говорит он.
– Ладно. У меня есть альбом.
После ужина Ева с мамой моют посуду, а папа поднимается следом за мной наверх. В прошлом году он купил мне в «Сирс» проигрыватель. Логотипа «Сирс» я стыдилась и придумала, как его прикрыть. У меня есть особая печатная машинка, позволяющая вытиснить печатные буквы на красной клейкой ленте. Я напечатала на ленте «НАЗВАНИЕ ФИРМЫ» и этим заклеила логотип.
Папа садится на мой вертящийся стул, поворачивается к проигрывателю. Надеюсь, билетов не заметил – вряд ли ему понравится, что это я пригласила Кита на концерт.
Бывать на рок-концертах папе случалось. Однажды, когда ему было немного за двадцать, поехал на другую сторону залива, в Ричмонд, чтобы послушать Литтл Ричарда – и, как говорит, был одним из двух белых в зале. Однако в его карьере любителя рока есть значительные пробелы. Как-то раз, когда я спросила, кто из битлов ему больше нравится, папа ответил: «Знаешь, боюсь, этот тренд я пропустил». «Пропустил этот тренд! – подумала я тогда. – «Битлз» – это для него «модный тренд»!» Так что не знаю, что он подумает о «The Psychedelic Furs».