– «Калгон, унеси меня прочь!» – шепчу я ему на ухо.
В этот миг Аксель наклоняется ко мне, и я невольно касаюсь его уха губами. Он отвернулся от меня, но я чувствую, как его тело напрягается от удовольствия.
Остаток речи Арабеллы мы пропустили. Когда Аксель отдает мне чашку и мы поворачиваемся лицом к залу – все уже сидят молча, устремив взгляды на лестницу.
На верхней ступеньке появляется Мария Фабиола.
Все ахают еще до того, как увидели ее целиком, – ахают, едва из-за поворота лестницы показывается край платья и нога в белой шелковой туфельке.
Мария Фабиола в длинном белом платье, как невеста. И выглядит сказочно – как дебютантки на фотографиях из «Ноб-Хилл Газетт». На вид совсем взрослая. Волосы зачесаны наверх, и вьющиеся пряди обрамляют лицо. До меня вдруг доходит, почему ее сегодня не было в школе: она весь день провела в салоне красоты.
Мария Фабиола медленно спускается по лестнице. Лицо серьезно, затуманенный взгляд неторопливо обводит восхищенную толпу. Должно быть, прикидывает, сколько гостей сюда явилось: сто пятнадцать, сто двадцать? Все молчат, и она, просияв улыбкой, вскидывает руки над головой, словно после блестящего выступления – как будто только что исполнила сложное па или окончила на высокой ноте арию. В ответ гости взрываются аплодисментами.
Когда наконец стихают хлопанье и свист, сверху так же неторопливо спускаются отец и мать Марии Фабиолы, останавливаются по сторонам от нее, на ступеньку выше. Похоже, у них тут каждый шаг продуман и отрепетирован, как на церемонии вручения призов! Папа и мама Марии Фабиолы заранее знали, где им остановиться и как встать. Это впечатляет.
Арабелла снова звенит треугольником, и Мария Фабиола начинает свою речь.
– Хочу поблагодарить вас всех за поддержку в это трудное для меня время, – говорит она мягко, со сдержанным волнением в голосе. Это волнение она тоже отработала заранее, думаю я. – Знаю, многим из вас не терпится узнать, что же со мной произошло…
Гости смеются, но этот неуместный смех быстро стихает.
– Что ж, я не имею права пока рассказывать все подробности, поскольку обещала эксклюзивное интервью телеканалу Эй-Би-Си. – Говоря все это, она поворачивается направо, прямо, налево и слегка наклоняется, точь-в-точь добрая фея Глинда, беседующая с жевунами. – Но могу сказать, что меня похитили иностранцы. Похитили и увезли на корабле. Поначалу со мной дурно обращались – я едва не умерла взаперти! – но потом один из матросов сжалился надо мной, и дальше со мной стали обращаться лучше. Вблизи от островов корабль потерпел крушение. Мне удалось добраться до ближайшего острова вплавь и бежать.
Гости аплодируют.
У меня кружится голова. Я прикусываю язык – буквально вцепляюсь в него зубами, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Вроде незваного гостя на свадьбе, который посреди церемонии вдруг выкрикивает что-нибудь ужасное и все портит.
Отец Марии Фабиолы произносит краткую бессодержательную речь о том, как все мы рады видеть ее целой и невредимой. Мать Марии Фабиолы благодарит Арабеллу за то, что та устроила для ее дочери праздник в своем чудесном доме. Та пользуется случаем, чтобы вставить:
– Хоть мой бывший муж и живет теперь в Женеве, но разводились мы вовсе не по-швейцарски. Никакого мира и нейтралитета! Что ж, по крайней мере, этот дом ему отобрать не удалось! – И все смеются.
Снова она ударяет палочкой по треугольнику – видимо, знак, что представление окончено. Мария Фабиола поворачивается и поднимается по лестнице вверх. Тут я вижу, что платье у нее со шлейфом; белоснежный шлейф тянется за ней и мягко опадает, словно океанская волна.
– По-моему, она себе сиськи увеличила, – говорит загорелый.
– Ее похитили, чудик, – отвечает Аксель.
– А может, это похитители ей сделали новые сиськи? – вставляет прыщавый.
– Это платье, – говорю я. – Из-за него грудь кажется больше.
Все понимающе кивают, разглядев во мне эксперта по женским платьям. Желая подтвердить свою новую репутацию, я беру со стола альбом Дианы фон Фюрстенберг и небрежно его перелистываю.
– Хочешь на улицу? – спрашивает меня Аксель. – Тут есть тайный балкон. Леон мне как-то раз показывал.
– Конечно, хочу! – говорю я.
Аксель ведет меня в глубь кабинета. Все взгляды одноклассниц – на нем, на мне, на нас. Я стараюсь не показывать радости, но уголки губ сами собой приподнимаются. Аксель открывает дверь, с виду больше всего похожую на дверь в стенной шкаф, и я спотыкаюсь о порог.
– Под ноги смотри! – запоздало предупреждает Аксель, и мы оба смеемся.
Он помогает мне встать, и я неуклюже поднимаюсь, опираясь на его руку. Никогда еще мне не случалось напиваться, но, должно быть, это и есть опьянение: нетвердо держишься на ногах, тебе тепло и весело. Ты словно в коконе, защищающем от мира. В коконе, где мы с Акселем вдвоем.
Балкон маленький и выходит на залив. Сейчас пейзаж затянут туманом. На белых небесах, словно хвостики нот на нотном стане, проступают черные мачты кораблей. Солнце уже село, и влажный ночной воздух приятно холодит мне разгоряченное лицо.
– Только не упади вниз! – говорит он.
– Постараюсь! – отвечаю я.
Он снова лезет во внутренний карман пиджака и достает флягу. Только теперь я вижу, что она вовсе не серебряная, да и гравировок на ней нет. Просто пластмассовая бутылочка.
– Это что, из-под шампуня? – говорю я.
Он пожимает плечами и наливает мне в чашку еще немного золотистой жидкости. Я глотаю – и теперь, когда знаю, откуда Аксель наливает спиртное, вдруг ощущаю в нем привкус мыла.
Остаток Аксель наливает себе, а потом закрывает опустевшую бутылочку и прячет во внутренний карман.
– Что думаешь? – спрашиваю я, вглядываясь в туман, в ту сторону, где в ясную погоду обычно виден мост.
– О чем?
– Об этом выступлении на лестнице.
– А-а, – откликается он, словно речь о чем-то маловажном, не имеющем отношения к вечеринке. – Ну, по-моему, как-то уж слишком официально. – И, переступив с ноги на ногу, интересуется: – А т-ты что думаешь? – похоже, от выпитого у него заплетается язык.
Я хочу ответить: да это же полная чушь, вранье от первого и до последнего слова, Мария Фабиола все это выдумала, чтобы привлечь к себе внимание, а на самом деле пряталась во флигеле на заднем дворе балетной студии… но смотрю на Акселя, который сейчас икает, и понимаю, что с ним об этом лучше молчать. На миг мне хочется, чтобы вместо него рядом был Кит. Вот он бы понял. Кит со мной бы согласился – и, уверена, никому не выдал бы меня с моими подозрениями.
Дует ветер, и я хватаюсь за шляпу. Запах одеколона снаружи, тепло внутри: тепло спускается из горла в желудок, разливается по телу. Я глубоко вдыхаю. Мы снова вдвоем в коконе, надежно огражденные от мира.
– Хочешь еще? – спрашивает он.
Я киваю: не знаю, что он предлагает, но хочу. Хочу от него всего чего угодно, особенно теперь, когда мы вдали от всех и со всех сторон меня окутывает запах его «Поло». Надеюсь, мое платье будет пахнуть этим одеколоном и сегодня, и завтра, и на следующей неделе. Хочу поделиться этим запахом с Евой. Представляю себе, как подношу платье к ее носу, даю вдохнуть и жду ее вердикта – разумеется, одобрительного. Пожалуй, Ева – лучшее, что случилось со мной за последние месяцы. Не считая сегодняшнего дня. Не считая Акселя, который наклоняется ко мне и ищет мои губы своими. Мы целуемся, и что-то происходит: сперва мне кажется, что кто-то из нас поранил губу, что это кровь. А потом понимаю, что происходит – это он делится со мной виски, изо рта в рот. Я глотаю и отступаю на шаг. Он улыбается – и я в ответ выдавливаю улыбку, хоть и чувствую разочарование. Мне хотелось настоящего поцелуя, а не этого обмена жидкостью.
Я наклоняюсь к нему и накрываю его губы своими. Хочу снова ощутить эту связь, этот кокон. Он кладет обе руки мне на грудь и сжимает. Потом смотрит вниз, на свои руки, и улыбается так, словно гордится тем, что делает.
– Потрогай меня, – говорит он, и я обхватываю его за шею, хоть и понимаю, что он имеет в виду другие прикосновения. – Там, внизу.
Я кладу руку на бугор под его ширинкой. Смотрю вниз, на Бульвар Марина – удостовериться, что нас никто не видит. Но кому увидеть нас здесь? Улица на удивление пустынна. Одинокий прохожий гуляет с собакой на поводке, да еще проходит мимо, прихлебывая пиво из бутылок, группа французских туристов.
– Merde![5] – громко говорит один.
Аксель кладет ладонь поверх моей руки и начинает двигать моей рукой вверх-вниз – не в том направлении, как хотела я сама: я предпочла бы гладить его слева направо. Мне хочется, чтобы он снова положил руки мне на грудь. Не понимаю, как все это случилось: миг – и мы уже стоим на балконе, вдали от всех, и я держу его за ширинку. Как будто после вступительных титров фильма прокрутили пленку вперед и оказались сразу на середине.
Но так и есть – мы здесь, и Аксель, придерживая мою руку своей рукой, показывает, как гладить его член, когда балконная дверь открывается. Изнутри до нас доносятся взрывы хохота и праздничная музыка. Это Арабелла: она перешагивает порог и входит к нам. Мы с Акселем поспешно и неловко отстраняемся друг от друга.
– О, любовь с первого взгляда! – говорит она.
– Добрый вечер, мэм, – говорит Аксель.
Я впечатлена тем, как быстро он овладел собой и сообразил, что делать – как ни в чем не бывало вести светскую беседу.
Арабелла внимательно смотрит на него.
– Какой красивый мальчик! – говорит она. С таким выражением, быть может, королева посвящает в рыцари юного пажа. Жакет снова на ней; ни треугольника, ни палочки.
Потом она переводит взгляд на меня – и я машинально улыбаюсь, словно готовлюсь фотографироваться или получать комплимент.
– Тебе не холодно? – спрашивает она, меряя взглядом мои голые руки и вырез платья.
– Нет, у меня горячая кровь! – отвечаю я.
– Да я уж вижу! – говорит она.