– Я снова чемпион! – говорит он. И смотрит на меня так, словно только что заметил.
– Юлаби, это Хью, – говорит Мария Фабиола. – Хью, это Юлаби, сюрприз из прошлого.
Мы жмем друг другу руки. У Хью загорелые пальцы с гладкими отполированными ногтями.
– А где вы познакомились? – спрашивает он, и на миг я теряю дар речи. Мой муж услышал имя Марии Фабиолы на нашем третьем свидании.
– Росли по соседству, – отвечает Мария Фабиола.
Так вот к чему все свелось. Я для нее – соседка из детства, не больше.
– Ну да, ну да, – говорит он, – опасные улицы Си-Клиффа! Очень рад, что вы выжили. Говорят, оттуда немногие выходят живыми!
Я вежливо улыбаюсь и вглядываюсь ему в лицо, ища следы иронии. Следы того, что он знает о наших фальшивых похищениях, знает о смерти Джентл. Но лицо Хью спокойно и безмятежно. Похоже, он не в курсе.
Смотрю на Марию Фабиолу – и вижу лишь собственное отражение в ее солнечных очках.
Он спрашивает, живу ли я по-прежнему возле Залива, я отвечаю, что да. Говорю, что я переводчица. Тут Мария Фабиола снимает очки и переспрашивает, прищурившись:
– Кто-кто?
– Надо же, умирающая форма искусства! – говорит Хью. – И надолго вы на Капри?
– Завтра уезжаем, – говорю я. – Я здесь со свекровью. А вы?
– Проживем еще несколько дней, – отвечает он. – Мы каждый год сюда ездим на неделю или на две.
– Как мило, – говорю я, и собственный голос кажется мне чужим.
– Детка, что хочешь на обед? – спрашивает Хью у Марии Фабиолы. – Заказать тебе как обычно?
– Надоела мне здешняя еда, – со вздохом сообщает Мария Фабиола и, повернувшись ко мне, добавляет: – Четыре дня подряд один и тот же салат!
– Не хочешь сходить со мной на пьяццу[8] и перекусить? – предлагаю я.
– Да, я бы прошлась, – соглашается она. – Не возражаешь, Хью?
Он не возражает; но, пока Мария Фабиола поднимается с шезлонга, не спускает с нее глаз с каким-то странным выражением лица. Не сразу мне удается понять, что это такое. С такой тревогой родитель смотрит на ребенка, идущего на экзамен, к которому он не подготовился.
Мария Фабиола натягивает ярко-голубое платье, сует ноги в белые эспадрильи. Я, вернувшись к своему шезлонгу, надеваю шлепанцы и белую пляжную тунику: ей уже несколько лет, она выгорела на солнце и приобрела оттенок топленого молока.
Мы выходим из отеля и пускаемся в путь по аллее. Мария Фабиола предлагает зайти в магазин «Миссони».
– Тебе понравится! – обещает она.
Продавщица улыбается Марии Фабиоле, как старой знакомой. Я говорю, что ищу пляжную тунику, и мне тут же приносят несколько вариантов на выбор. Пока я переодеваюсь, слышу, как продавщица расхваливает цвет платья Марии Фабиолы.
– Цвет знаменитого Голубого Грота! – говорит она.
Лесть срабатывает: Мария Фабиола примеряет длинную струящуюся зелено-голубую юбку.
– Что думаешь? – спрашивает она у меня, любуясь собой в зеркале.
– Выглядит невероятно, – искренне отвечаю я. – Ты похожа на русалку.
Она немедленно покупает юбку. Я невольно слежу за тем, с какой легкостью она протягивает свою кредитную карточку.
– А ты что-нибудь возьмешь? – спрашивает Мария Фабиола.
– Зайду сюда попозже, – вру я.
Мы идем дальше, вниз по склону. Легкий ветерок с моря прогоняет жару. Проходим мимо двух карабинеров, разговаривающих с фотографом.
– А ты знаешь, что здесь запрещено фотографировать без разрешения? – говорит Мария Фабиола. – Вчера мы с Хью плавали в море, а вокруг было невероятное количество рыбацких лодок, и в них люди с камерами. Папарацци. Хотели снять вечеринку на яхте какого-то рэпера.
Не знаю, что на это ответить, и наконец говорю:
– Да, это неприятно.
Мы проходим мимо церкви, где сейчас начнется венчание. У ограды выстроились с букетами подружки невесты: на них шелковые платья цвета темной фуксии, слишком тяжелые для такой жары.
Мы с Марией Фабиолой подходим к пьяцце. Выбираем неброский и относительно пустой ресторан, садимся за столик на веранде, в тени. Подходит официант: мы заказываем по бокалу вина, прошутто, дыню и салат капрезе на двоих. Посреди пьяццы мальчуган пинает мяч, а потом бежит за ним; я провожаю его глазами.
– У тебя есть дети? – спрашивает она.
– Один, – отвечаю я, – мальчик. – И почему-то чувствую необходимость объясниться. – Я поздно стала мамой, – рассказываю я. – Первый брак продержался недолго. Потом было два выкидыша, и оба раза это было очень тяжело. Но наконец у меня есть ребенок, и я так счастлива!
Я рассказываю о Габриэле – о том, как он обожает поезда.
– Такой уж возраст, – говорю я и тянусь за телефоном, чтобы показать ей фотографию.
– Нет-нет, не надо этих клише! – говорит она. – Давай попробуем быть европейцами. Не будем доставать телефоны во время еды.
– Хорошо, – отвечаю я и убираю телефон обратно в сумку. Заставить меня почувствовать себя вульгарной – это Мария Фабиола всегда умела. – А ты? У тебя есть дети?
Она колеблется, затем смотрит на меня, и лицо ее озаряется улыбкой.
– Три дочки! – отвечает она.
– Надо же, как в сказке! – говорю я.
Ее улыбка меркнет.
– О чем это ты? – спрашивает она.
– Ну, знаешь, в сказках всегда фигурирует число «три». Три медведя, три поросенка, три дочери. Волшебное число.
– Ты всегда чересчур увлекалась чтением, – говорит она.
«А ты – сочинительством!» – хочется ответить мне. Но мы обе давно выросли, так что я прикусываю язык.
Мы пьем вино и смеемся.
Скоро за соседний столик садятся несколько очень красивых девушек.
– Модели, должно быть, – шепчу я Марии Фабиоле.
Она отвечает: «Да», даже не глядя на них.
Столики вокруг моделей тоже быстро заполняются. По всему миру люди верят, что красота заразительна.
Мы слушаем, как модели болтают друг с другом – по-английски все они говорят с акцентом, – и пытаемся угадать, кто они по национальности. Русские, словачки, датчанки? Три из четырех курят. Проходящие мимо люди останавливаются, смотрят на них, идут дальше. Но скоро внимание к ним угасает; тогда одна из моделей встает и прохаживается по пьяцце, словно по подиуму, шагая от бедра.
– Эй, девки, – кричит она слишком громко, – как я вам?
Остальные начинают громко ее хвалить. Теперь к ним приковано внимание всей пьяццы, добрых две сотни глаз устремлены на них. Модели отводят взгляды и морщатся с таким видом, словно вовсе этого не хотели.
– Надеюсь, мои девочки не станут моделями, когда вырастут, – говорит Мария Фабиола.
Но что-то в ее голосе подсказывает, что на такой исход она не особенно надеется – словно к карьере моделей ее девочек влечет сила, перед которой невозможно устоять.
Приносят еду, и за обедом Мария Фабиола рассказывает о своих дочерях. Зовут их Симона, Клео и Мирабелла. Младшая интересуется балетом, а две старшие играют в теннис, как их отец.
Над пьяццей плывет звон колоколов. Мы видим, как из церквушки, держась за руки, выходят жених и невеста. Все в ресторане и на пьяцце встают и приветствуют их аплодисментами. Жених и невеста моргают, словно новорожденные, у которых глаза не привыкли к свету.
– А много времени ты тратишь на свои переводы? – спрашивает она, повернувшись ко мне.
– Немало, – отвечаю я. – Это ведь моя работа.
– Настоящая работа? – повторяет она. – Профессия?
– На визитке у меня написано так, – пожимаю плечами я.
– Можно посмотреть? – спрашивает она.
– Визитку? – удивленно переспрашиваю я. – Конечно, я как раз напечатала новые.
Я открываю сумочку и протягиваю ей визитку. Мария Фабиола рассматривает карточку, затем поворачивает и смотрит на свет. Я вдруг замечаю, что бумага тонкая и не лучшего качества. Она отодвигает визитку от себя и смотрит издалека.
– Извини, что я так погружена в себя, – говорит она вдруг. – Видишь ли, я здесь по делу.
Явно ждет, что я спрошу, по какому делу. Так я и поступаю.
– Я подумываю купить этот отель.
– Отель, в котором мы живем?
– Да, – отвечает она. – Может быть, и фестиваль тоже.
– Разве фестиваль продается? – спрашиваю я.
– О, Юлаби! – отвечает она. – Все на свете продается.
Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она опускает глаза и начинает рыться в сумке. Наконец говорит: «Вот, нашла!» – и достает губную помаду.
Обратно в отель нужно возвращаться тем же путем. Мы идем рука об руку; я зачарована тем, что перед нами расстилается аллея, а далеко внизу – сияющее синее море. Сколько раз мы ходили вот так в детстве! И теперь все повторяется – на иных утесах, над иным океаном.
– Как ты считаешь, – говорю я, – что произошло в тот день, когда мы шли в школу и увидели ту белую машину.?.. – Стараюсь говорить как ни в чем не бывало, но голос меня выдает. По голосу понятно, что этот вопрос я долго обдумывала.
– Что? – говорит она.
– Помнишь белую машину? В ней сидел мужчина. А потом в школу приезжала полиция… – Я смотрю на нее и пытаюсь понять, неужели и правда забыла?
Еще минуту мы идем в молчании.
– Ах да, – говорит она наконец. – Странная вышла история.
– Ну да, – говорю я.
Она: «Ах да». И я: «Ну да». И все.
Я смотрю на нее, пытаюсь поймать взгляд сквозь солнечные очки. Но ее молчание и напряженный разворот плеч говорят мне: я снова ее потеряла.
Когда мы возвращаемся в отель, Мария Фабиола снова берет меня за плечи и целует в обе щеки – как здоровалась, так и прощается.
За завтраком я встречаюсь с Хью. Сегодня на нем рубашка персикового цвета, и ест он с серебряных приборов один. Мария Фабиола пропустила завтрак – не хочет со мной встречаться.
– Доброе утро, – здороваюсь я с ним.
– Доброе утро, – отвечает он и вытирает губы салфеткой.
Встает и жестом приглашает к нему присоединиться. Я сажусь, он помогает мне придвинуть стул, а затем возвращается на свое место.
– Сегодня уезжаете? – спрашивает он.