Интересно, навещает ли его во сне Луна? Думаю, что нет.
Хотя моим предкам никогда не хватало духу сказать это вслух, они подозревают, что проблемы с наркотиками у меня связаны с моей дружбой «с этим парнем Мерфи». Это потому, что Кочерыжка неопрятен, ленив, постоянно не в себе и выглядит удолбанным даже тогда, когда трезв как стеклышко. На самом деле он очень добрый и не способен вывести из себя даже отвергнутого любовника, страдающего жутким похмельем. С другой стороны, этого блядского отморозка Бегби, полностью больного на голову, они считают образцовым шотландским мужчиной, примером для подражания. Да, разумеется, когда Франко впадает в дурное настроение, кое-кому потом приходится доставать из лица осколки от пивной кружки, но зато парень пашет как проклятый, ловко пинает мяч и т. д. и т. п.
После того как предки в течение битого часа обходились со мной как с последней пиздой, они покидают комнату, окончательно убеждённые в том, что Кайфолом чист как слеза ребенка и не снабдит меня из жалости дозой порошка.
— Как в доброе старое время, а? — говорит он, рассматривая плакаты.
— Погоди, я сейчас достану «Суббутео» и книжки с грязными картинками.
Подростками мы вместе онанировали над порнографическими журналами. Теперь Кайфолом мнит себя крутым жеребцом и не любит вспоминать об этом этапе в своем сексуальном развитии. Обычно в этом случае он быстро меняет тему беседы.
— Ну и видок у тебя! — говорит он.
Интересно, что ещё ожидал увидеть этот говнюк в подобной ситуации?
— Разумеется. Меня ломает по полной программе, Ломми. Вмажь меня, прошу.
— Ни за что, Марк. Я завязал всерьёз. Если я опять начну таскаться по таким конченым людям, как Кочерыжка, Свонни и вся эта шушера, я моментально подсяду снова. Так что прости, приятель, — говорит он, не разжимая губ, и качает головой.
— Спасибо, приятель. Век твоей доброты не забуду.
— Завязывай скулить! Я знаю, как это тяжко. Я через это несколько раз прошёл и всё помню. Ты уже пару дней держишься. Самое тяжелое уже позади. Я знаю, как тебе плохо, но если ты снова начнешь колоться — считай всё, дело пропало. Продолжай принимать валиум. В конце недели я занесу тебе немного гашиша.
— Гашиша? Гашиша! Не ломай комедию. С таким же успехом ты можешь попытаться накормить всех голодающих «третьего мира» банкой зелёного горошка.
— Да, но послушай меня, чувак: самое страшное начинается, когда боль уже позади. Депрессия. Скука. Тебе становится так хреново, что ты готов руки на себя наложить. Ты должен чем-то догнаться. Когда я слез с иглы, я начал бухать по-чёрному. На каком-то этапе я дошёл до бутылки текилы в день. Даже Гроза Ринга чувствовал себя неуютно в моем обществе! А теперь уже и с этим завязал и завел себе несколько курочек.
И тут он мне сунул фотку, на которой он стоял рядом с какой-то шикарной клюшкой.
— Фабианна. Типа, француженка. Приехала на каникулы. Это мы у памятника Вальтеру Скотту снялись. На следующий месяц собираюсь навестить её в Париже. Затем махнем на Корсику. У её предков там есть домик. Когда ты трахаешь девушку, а она стонет по-французски, это так возбуждает, чувак! Охуительное воздействие на подсознание.
— А откуда ты знаешь, что там она говорит? Может, типа «У тебя болт такой маленький, что я никак не могу понять, начал ты уже или нет?». Я готов поспорить, что это именно так.
Кайфолом улыбается мне снисходительной улыбкой, словно спрашивая «Ну что, ты уже закончил или как?».
— Этот вопрос я обсуждал, в частности, с Лорой Макюэн на прошлой неделе. Она дала мне понять, что у тебя имеются существенные проблемы как раз в этой области. Сказала, что в последний раз, когда она была вместе с тобой, у тебя даже не шевельнулось.
Я пожимаю плечами. Я думал, что об этой истории никто не узнает.
— Сказала, что ты и сам-то себя удовлетворить не можешь с тем напёрстком, который ты смеешь называть своим членом, не говоря уже о ком-нибудь ещё.
Я не могу дать Кайфолому достойный ответ по вопросу величины члена. Его член, несомненно, гораздо больше, чем мой. Подростками мы снимали наши причиндалы в кабинках фотоавтоматов на вокзале Уэйверли, а затем засовывали фотографии под грязные стёкла на автобусных остановках, чтобы их видели люди. Мы называли это занятие «организацией фотовыставок». Уже тогда я знал, что у Кайфолома член больше, и поэтому подносил свой как можно ближе к объективу. Увы, этот засранец скоро понял, в чём дело, и начал поступать таким же образом.
Что же касается истории с Лорой Макюэн, то тут я ещё меньше могу сказать. Лора — девушка больная на всю голову. У меня осталось больше шрамов на теле после одной ночи с ней, чем следов от иглы за всю жизнь. Я же перед ней тогда как только не извинялся. Но некоторые люди абсолютно не умеют держать язык за зубами. Я понимаю, что Кайфолом не успокоится, пока последняя собака не узнает, какое я дерьмо в постели.
— Ну да, — признаюсь я, — я тогда провалился с треском. Но я же был совершенно бухой и удолбанный, а она взяла меня и сама потащила в койку — вот так вот. Какого хера она ожидала?
Кайфолом усмехается. Этот ублюдок всегда делает вид, что у него на тебя компромата гораздо больше, чем тебе кажется, просто не наступило ещё время обнародовать его.
— Ладно, приятель, просто задумайся о том, что ты упускаешь. Я тут шастал вчера в парке — кругом сплошные школьницы. Стоит тебе закурить косяк, и они слетятся стаей, как мухи на говно. Богатый выбор прошмашювок. А тут ещё импортные дырки прямо напрашиваются на приключения. Я видел несколько хорошеньких заек даже в Лейте! А если уж говорить о хорошеньких зайках, то Мики Уэйр показывал высокий класс в субботу на Истер-роуд. Все парни спрашивали, почему тебя не было. А тут ещё скоро будут концерты у Игги Попа и «Зе Поугз». Блядь, самое время тебе взять себя в руки и жить этой блядской жизнью в полный рост. Ты же не собираешься прятаться в тёмной комнате весь остаток жизни?
Впрочем, мне совсем было неинтересно слушать весь этот трендеж.
— Ломми, мне очень нужно вмазаться один самый последний раз, чтобы слезть потихоньку. Или хотя бы метадоном дай закинуться…
— Если будешь пай-мальчиком, получишь немного разбавленного «Тартан спешиал». Твоя мама сказала, что может взять тебя в Клуб докеров в пятницу вечером при условии хорошего поведения.
Когда самодовольный говнюк свалил, я понял, что его визит меня разволновал. Все было почти как в доброе старое время, но только именно «почти», потому что слишком многое изменилось. Что-то случилось. В частности, героин. Жил ли я с ним, умирал ли от него, или мучался без него, я знал, что моя жизнь уже никогда не будет такой же, как прежде. Мне следовало свалить из Лейта, свалить из Шотландии. Навсегда. Не просто отъехать на шесть месяцев в Лондон, а потом приползти назад. Моим глазам открылось, в каком убогом и ограниченном мирке я живу, и теперь мне уже никогда не удастся видеть свои родные места в прежнем свете.
В течение следующих нескольких дней боль слегка унялась. Я даже начал кое-что готовить. Каждая жопа в нашей деревне считает, что моя мама — лучший повар в мире. Я тоже так думал, пока не начал жить отдельно. Тогда-то я и понял, что повар из моей мамы — как из дерьма пуля. И вот я встал к плите. Мой предок постоянно называет все эти блюда кроличьей едой, но, как мне кажется, в душе он обожает все эти чили, карри и овощные рагу. Моя прародительница как будто слегка расстраивается, что я вторгаюсь на её территорию, и что-то блеёт о необходимости мяса для организма, но я чувствую, что и ей это приятно.
Как бы то ни было, боль улеглась, и её сменила ужасная, беспросветная, черная тоска. Я никогда прежде не испытывал такой полной и абсолютной безнадёжности, нарушаемой только приступами столь же необъяснимого беспокойства. Они парализуют меня до такой степени, что я сижу в кресле и смотрю телевизионную программу, которая вызывает у меня изжогу, но я не могу встать и переключить телевизор на другой канал, потому что мне кажется, что, если я это сделаю, случится нечто ужасное. Или я сижу, чувствуя, что у меня вот-вот лопнет мочевой пузырь, но не могу встать и пойти в сортир, потому что мне кажется, что кто-то подстерегает меня на лестнице. Кайфолом предупреждал меня об этом, да и я сам в прошлом уже сталкивался с такими штуками, но никакие предупреждения посторонних, ни даже собственный опыт не способны подготовить к этому состоянию. Самое тяжелое алкогольное похмелье кажется невинным эротическим сном в сравнении с этим.
Моё сердце до сих пор болит, у-у-у… Щелчок выключателя. Слава Богу, что существует пульт дистанционного управления. Стоит нажать на кнопку, и попадаешь в иное измерение. Когда я увидел, как она держит Замена изношенного спортивного оборудования и этот парень говорит нечто насчет вопиющего отсутствия детального учёта доходов и расходов, который позволил бы оценить и подтвердить размер накоплений на уровне региона в плане их эффективности, и это то, что налогоплательщик, который, в сущности, за всё расплачивается и будет…
— Марк, кофе? Хочешь кофе? — спрашивает мама.
Я не могу ответить. Да, пожалуйста. Нет, спасибо.
И да, и нет. Ничего не говори. Пусть мама сама решает, хочу я кофе или нет. Я перепоручаю ей принимать решения такого уровня за меня. Сохранить власть можно только путем отказа от неё.
— Я тут купила очаровательное платьице для Анджелиной малютки, — говорит она, показывая мне действительно очаровательное платьице.
Мама не понимает, что я не знаю, кто такая Анджела и уж тем более кто такая её малютка, которой предназначается это очаровательное платьице. Я просто киваю и улыбаюсь. Жизни, моя и мамина, разошлись разными курсами несколько лет назад. И тем не менее что-то прочно связывает нас друг с другом, хотя что именно, догадаться сложно. С тем же успехом я мог бы сказать маме: «Я тут купил очаровательный героинчик у приятеля Сикера, ну, этого, такого козла с лошадиными зубами, забыл, как звать». Так мы и живём: мама покупает шмотки для людей, которых я не знаю, я затариваюсь ширевом у людей, которых не знает она.