— Что? Что? Я вас не понимаю…
— Ку-да-у-е-хал-мой-друт-Брай-ан-Ник-сон?
— Нет Брайан Никсон. Нет наркотики. Всё. Всё.
И мудак бросает трубку.
Уже поздно, а мне по-прежнему некуда податься в этом городе. Алкаш с явным акцентом уроженца Глазго выпрашивает у меня двадцать пенсов.
— Ты славный паренёк, сынок, послушай меня… — хрипит он.
— Отвянь, Джок, — говорю я с лучшим выговором кокни, на который только способен.
Нет ничего хуже для шотландца, чем встретиться в Лондоне с другим шотландцем. Особенно если это — чёртов уиджи. Люди из Глазго все как один — пронырливые засранцы, которые способны испортить мне настроение и в лучшие времена. Они думают, что их болтливость сойдет за дружелюбие, но последнее, что мне хочется прямо сейчас, — так это чтобы ко мне сел на хвост какой-нибудь вонючий неумытый протестант.
Я думаю, не сесть ли мне на тридцать восьмой или пятьдесят пятый, чтобы отправиться в Хакни и позвонить оттуда Мелу в Дайстон. Если Мела нет дома или он не подходит к телефону, то тогда у меня действительно будут сожжёны все мосты.
Вместо этого я оказываюсь на вокзале Виктория, где покупаю билет в ночной кинотеатр, в котором крутят порнуху до пяти утра. Это последний приют всех сомнительных элементов в этом городе. Алкоголики, торчки, бродяги, изврашенцы, психопаты — все они сползаются сюда. Я уже обещал, что никогда больше не проведу ночь в этом месте после того, что случилось со мной в прошлый раз.
Несколько лет назад я проводил здесь ночь вместе с Никси, и одного парня зарезали прямо в зрительном зале. Заявилась полиция и повязала всех, кто подвернулся, включая нас. У нас при себе была четвертинка гашиша, так что нам пришлось всю её съесть. К тому времени, когда нас вызвали на допрос, мы уже языком пошевелить не могли. Нас продержали в камере до утра, а на следующий день отвели к мировому судье на Боу-стрит, который сидит прямо рядом с каталажкой, и всем, кто не годился им в качестве свидетеля, впаяли штраф за нарушение общественного порядка. У нас с Никси при себе было тридцать монет — вот на эту сумму нас и оштрафовали.
И все же я снова здесь. За время, прошедшее с моего предыдущего визита, место пришло в ещё больший упадок. Все демонстрируемые фильмы были порнографическими за исключением одного документального, в котором показывалось, как дикие звери рвут друг друга на части на фоне экзотических пейзажей. Отличалось это от фильмов Дэйвида Аттенборо весьма существенно.
— Ах они, суки черножопые! Ах они, ниггеры сраные! — выкрикивает в зале какой-то голос с явным шотландским акцентом, когда кучка туземцев начинает втыкать свои копья в бока какого-то африканского бизона.
Шотландский расист, друг природы. Сто к одному, что он болеет за «гуннов».
— Грязные мартышки! — вторит ему голос какого-то угодливого кокни.
Ну и в блядское местечко я попал! Я пытаюсь сосредоточиться на фильмах, чтобы отвлечься от стонов и тяжёлого дыхания моих соседей по залу.
Самым лучшим фильмом оказывается немецкий, дублированный какими-то американскими актерами. Сюжетец так себе: какую-то клюшку в баварском народном костюме трахают самыми разнообразными способами все обитатели фермы в составе множества мужчин и нескольких женщин. Но ситуации придуманы с немалой изобретательностью, так что я смотрю на экран с большим интересом. Видно, что большинство посетителей именно ради подобных зрелищ сюда и явились, поскольку, как я уже упоминал, звуки, раздающиеся со всех сторон, однозначно свидетельствуют о том, что кое-кто из мужчин в зале трахается, кто с женщинами, кто с собратьями по полу. Я тоже возбуждаюсь и начинаю подумывать о том, чтобы подрочить, но следующий фильм полностью гасит мою эрекцию.
Разумеется, это британский фильм. Действие происходит в Лондоне во время сезона вечеринок и называется он, как и следует ожидать, «Вечеринка в офисе». В главной роли — Майк Болдуин, а вернее — актёр по имени Джонни Бриггс, который играет этого мудака в «Улице Коронации». Всё это похоже на «Ручной багаж», только юмора гораздо меньше, а секса гораздо больше. Майку, разумеется, все дают, хотя он этого совсем не заслуживает, поскольку большую часть фильма ведёт себя как последняя дешевка.
Я засыпаю тревожным сном и резко просыпаюсь, когда моя голова запрокидывается назад так сильно, что, кажется, вот-вот оторвётся от шеи.
Краешком глаза я вижу какого-то парня, который подсаживается ближе ко мне. Он кладёт руку мне на бедро, но я снимаю её.
— Вали отсюда в жопу! Руки тебе девать некуда, что ли?
— Извините. Извините, — говорит он с сильным континентальным акцентом.
Я вижу, что извиняется он искренне и что это — старик со сморщенным лицом, и мне становится его жалко.
— Извини, приятель, но я не голубой, — говорю я ему, тут же замечаю, что он меня не понял, и разъясняю, тыкая пальцем в себя. — Я не гомосексуалист.
Я чувствую себя полным идиотом. Что за чушь я несу.
— Извините. Извините.
Весь этот разговор заставляет меня задуматься. Откуда я знаю, что я — не гомосексуалист, если я ни разу в жизни не спал с парнем? Я имею в виду — как я могу быть вполне уверен? Мне всегда хотелось дойти до конца с каким-нибудь парнем, чтобы понять, на что это похоже. Надо же всё хоть раз в жизни попробовать! Но при этом я всегда имел в виду, что рулить буду я. Мысль о том, что кто-нибудь засунет болт в жопу мне, вовсе меня не вставляет. Однажды я подобрал шикарного молодого пидора в «Лондонском подмастерье» и отвёл его в моё старое логово в Попларе, но тут зашли Тони и Кэролайн и увидели, как я делаю этому мальчику минет. Приятного в этом было мало. Сосать член, на который надет кондом, всё равно что сосать фаллоимитатор. Мне было противно, но, поскольку парень перед этим отсосал у меня, я чувствовал себя в некотором роде обязанным. С технической точки зрения сосал он умело. Но член у меня был какой-то вялый, и я всё время с трудом сдерживался от хохота, глядя на выражение лица этого парня. Оно напоминало мне одну клюшку, в которую я был влюблен давным-давно, так что я слегка напряг воображение и все же сумел кончить в резинку.
Я выслушал немало говна от Тони по поводу этого эпизода, но Кэролайн решила, что это было круто, и призналась мне, что чуть не умерла от ревности. С её точки зрения, парнишка был ужасно хорошенький.
Короче, я не вижу ничего дурного в том, чтобы попробовать дойти до конца с каким-нибудь подходящим парнем. Просто так, из любопытства. Беда в том, что возбуждают меня обычно только телки. Парни никогда не выглядят так сексуально. Дело исключительно в эстетике, на мораль-то мне насрать в высшей степени.
Старый удод явно не тянет на то, чтобы оказаться в верхних строках моего персонального списка лиц, с которыми бы я хотел потерять мою гомосексуальную девственность. Впрочем, он тут же сообщает мне, что у него есть квартира в Стоук-Ньюингтоне, и предлагает мне провести там ночь. Что ж, это не так уж далеко от норы Мела в Далстоне, так что почему бы и нет?
Старый удод оказывается итальянцем, и звать его Джи (уменьшительное от Джиовании, надо полагать). Он рассказывает мне, что работает в ресторане и что в Италии у него есть жена и дети. У меня складывается ощущение, что он вешает мне лапшу на уши. Одно из преимуществ жизни торчка заключается в том, что ты видишь ложь с первого взгляда, поскольку сам врёшь мастерски и знаешь, как это делается.
Мы садимся на ночной автобус. В автобусе полно молодняка: кто пьян, кто удолбан, кто едет на вечеринку, кто — с вечеринки. Как бы мне хотелось оказаться в одной из этих компаний, вместо того чтобы ехать на дом к старому засранцу. И всё же…
Квартира Джи находилась в цокольном этаже одного из домов по соседству с Черч-стрит. Я не понял точно, в каком месте, но видно было, что вряд ли намного дальше Ньюингтон-грин. Внутри творился жуткий бардак. Огромный старый сервант, комод и латунная кровать занимали большую часть крохотной комнатки, лишенной гигиенических удобств.
Я ужасно удивился (учитывая все мои предшествующие размышления), что в комнате действительно много фотографий какой-то женщины с детьми.
— Это твоя семья, приятель?
— Да, это моя семья. Скоро они приедут и будут жить вместе со мной.
Я не поверил ни одному его слову. Возможно, я так привык ко лжи, что правда начала звучать для меня нестерпимой фальшью. И всё же.
— Ты по ним скучаешь.
— Да, конечно, — говорит он, а затем: — Ложись в постель, мой друг. Спи. Ты мне нравишься. Можешь у меня остаться ненадолго.
Я пытливо посмотрел ему в глаза. Физической опасности он не представлял, так что я подумал: «Да пошло оно все в жопу, я так устал» — и вскарабкался на кровать. Тут я вспомнил Денниса Нильсена, и в голове у меня промелькнуло сомнение. Я уверен, что многие его жертвы тоже считали, что он не представляет физической опасности, а потом он душил их, обезглавливал, а головы отваривал в большом котле. Нильсен работал в том же самом Центре трудоустройства в Криклвуде, в котором работал один парень из Гринока, которого я знал. Парень из Гринока сказал мне, что как-то на Рождество Нильсен принес карри, которое он приготовил для своих сослуживцев по Центру. Возможно, все это только треп, но кто знает? Как бы то ни было, я закрываю глаза, и усталость тут же берёт своё. Я слегка напрягаюсь, когда он садится на край кровати рядом со мной, но вскоре успокаиваюсь, потому что он не предпринимает никаких попыток прикоснуться ко мне — к тому же мы оба одеты. Я проваливаюсь в болезненный смутный сон.
Я просыпаюсь, совершенно не представляя себе, сколько времени я проспал. Во рту у меня сухо, а всё лицо почему-то мокрое. Я прикасаюсь пальцами к щеке. Все мои пальцы испачканы в липкой молочно-белой жидкости. Я поворачиваюсь и вижу, что старый козёл лежит рядом со мной абсолютно голый и сперма капает с конца его толстого и короткого члена.
— Мерзкий старикашка! Ты дрочил на меня, пока я спал! Гнусная старая перхоть!
Я чувствую себя полным ничтожеством, использованным носовым платком или чем-то в этом роде. Я прихожу в бешенство, бью старого ублюдка по морде и спихиваю его с кровати. Он похож на отвратительного толстого гнома с отвислым брюхом и лысой головой. Я попинал его немного, но вскоре завязал, потому что услышал, что он плачет.