Кроты внизу в тревоге переглянулись, услышав старческие шаги по тоннелю.
— Это бывший гвардеец Додцер! — прошептал Хей. Шаги приближались к входу в нору, а Кроссворт, в истерике от гнева и растерянности, бежала сзади, крича на старого крота, чтобы он остановился и не выставлял себя дураком.
Но было поздно. Додцер ворвался в узенький проход, подняв сморщенные лапы, выставив хрупкие когти, сощурив глаза в темноту, где, по его мнению, должен был скрываться соперник. Бичен заметил, что некогда это был большой красивый крот, ставший теперь старым и близоруким.
— Срам! Мерзость! Обманщица! — кричал Доддер, кружась на месте, готовый к бою.
Но когда его глаза привыкли к темноте, вместо одного он увидел семь кротов, с приветливыми улыбками уютно расположившихся на полу, и среди них не было видно врагов и обманщиков.
Возникла долгая пауза, потом Доддер спрятал когти и медленно принял обычную стойку.
— Вижу, ты была права, и я сам выставил себя дураком. Хуже того, я, старый заслуженный воин, проявил ужасную невоспитанность.
Подавленный, но сохраняя важность и достоинство, Доддер повернулся к Кроссворт и проговорил:
— Ударьте меня, мадам, ударьте по голове. И посильнее, если вам угодно. Тогда я уйду и больше не буду вам мешать. Стукните меня, мадам! Увидите, я не дрогну!
Ко всеобщему удивлению, Кроссворт повела себя весьма достойно.
— Ни за что, — сказала она. — И раз уж ты пришел, то лучше оставайся, хотя и не зря тебе стыдно. Да, Доддер...— И проницательный наблюдатель, кое-что понимающий в кротах, заметил бы в глазах Кроссворт нечто вроде глубокого уважения, словно проявление гнева со стороны Доддера и его ревность убедили ее в чем-то, в чем раньше она сомневалась...
Эта трогательная сцена благополучно разрешилась, и, вероятно, паре предоставили бы возможность исследовать свои чувства друг к другу, если бы Хизер не высунулась из тени в дальнем конце зала и, указывая лапой на Доддера и судорожно схватив Бичена за плечо, не заголосила:
— Посмотри, Бичен! Посмотри на мерзавца, послушай его надменный голос, познай его подлую натуру! Да будут его глаза ослеплены твоей мощью, о Камень, его уши оглушены твоим Безмолвием, а его Слово раздавлено, как плющится медлительный червяк под гневными лапами твоих приверженцев! Не подведи нас, Бичен! Вырасти сильным и неси мщение! Накажи неверного, ибо на твоей стороне сила и многие ждут твоего праведного гнева как знака следовать за тобой. Не обмани наших надежд!
Когда это словоизвержение закончилось, Доддер, который слушал и не верил своим ушам, спросил:
— Это она, случайно, не меня имеет в виду? — А потом, осознав, кто такая Хизер, пробормотал: — Сумасшедшая, ничего не соображает.
— «Сумасшедшая»? — недоверчиво повторила Хизер и, отпустив Бичена, с угрожающим видом приблизилась к Доддеру.
Но Триффан не дал перепалке перейти в драку, напомнив, что близится Середина Лета, время для примирения, к тому же все устали. Еще несколько историй, несколько песен, и пора спать. Утром можно будет пойти еще куда-нибудь, а поскольку Кроссворт оказала всем такое гостеприимство, то ей и выбирать, куда пойти.
— Дай нам чего-нибудь поесть, Бичен! — попросил он, и, когда Бичен сделал это, все сошлись в одном: Бичен симпатичный, воспитанный крот и всеобщая надежда.
Но день был долог, он принес много впечатлений, и Бичен уснул вскоре после того, как принес червей, под продолжающиеся с прежней живостью разговоры, начиная понимать своеобразную натуру общины, в которой родился.
Когда настало утро и кроты, разнеженные прошедшей ночью, почистились и погуляли по поверхности, Кроссворт объявила, что раз уж решать ей, то все должны отправиться к Мэддеру, соседу и врагу Доддера, и что она не хочет слышать никаких возражений ни от кого, а особенно от бывших гвардейцев.
— К Мэддеру! — возмутился Доддер. — Пойти в гости к Мэддеру! Ничего себе!
Но день был теплым и ясным, и все в веселом настроении отправились наверх, в Истсайд.
Настроение у Додцера улучшилось, и в начальной части пути он не выказывал недовольства, вел себя вполне дружелюбно и даже пригласил встретившихся по пути Смитхиллза и Скинта присоединиться к компании. Но, приблизившись к своим и Мэддера тоннелям, опять принял воинственный тон и стал рассказывать всем, кто соглашался слушать, какой ужасный крот этот Мэддер.
— Будь осмотрителен, Бичен, — сказал он тихо, не желая, чтобы Кроссворт услышала его жалобы. — Когда начнешь устраивать собственные тоннели, сначала выясни, кто будет твоими соседями и каковы у них привычки. Мэддер — это образец того, что я называю недисциплинированным кротом. Впрочем, сам увидишь, сам увидишь.
И они увидели. Приблизившись к участку Доддера — к тому, что он называл своим участком,— все увидели двух кротов. Один самозабвенно жевал червяка, а другой озабоченно смотрел на него.
— Это Флинт, его тоннели примыкают к тоннелям Доддера,— шепнул Хей.— И он никак не может решить, чью сторону принять.
Его прервал Мэддер, который, увидев Доддера и кротов с ним, подпрыгнул и завизжал:
— Мы знали, что ты вернешься, несчастный ублюдок, и вот ты здесь! Бывшим гвардейцам и прочим подобным негодяям лучше не ступать на мой участок, иначе им придется пожалеть об этом! Остальным, конечно, добро пожаловать, а ты... Катись в свои тоннели, пока не изведал моих когтей!
В ответ Доддер выпрямился и принял угрожающую позу, высокомерно взирая на врага. Мэддер последовал его примеру, тщетно пытаясь отряхнуться и пригладить шерстку. Но трудность заключалась в том, что, будучи моложе Доддера, он не имел его бравой гвардейской осанки, а если бы даже и имел, эффект от боевой стойки все равно пошел бы насмарку из-за его до неприличия взъерошенного, косматого вида. Хотя его шерсть была достаточно густой и даже лоснящейся, она никогда не лежала ровно, топорщась во все стороны.
Глаза его, к сожалению, тоже были не лучше. Кроме того, они косили — один смотрел куда-то вдаль, а другой на кончик носа,— и собеседнику Мэддера трудно было решить, глядит ли он на него или нет, и еще труднее встать так, чтобы удобно было продолжать разговор.
Казалось, дело приближается к потасовке, когда Кроссворт бросилась между противниками со словами:
— Опомнись, Мэддер! Вот так гостеприимство ты мне оказываешь!
— Клянусь Камнем, да это же Кроссворт! Будь я проклят...
В глазах Мэддера отразилась тревога, когда он взглянул на кротиху, а потом на прочих и осознал, что может повлечь за собой этот визит. Придется искать червей, любезно улыбаться; устроят в норе полный кавардак...
— Да, Мэддер! Мы пришли в гости, все мы, и я буду очень недовольна, если перед самой Серединой Лета ты не найдешь в себе сил быть любезным с нами, и с Доддером в том числе.
— Но...— промямлил Мэддер, предчувствуя самое худшее, и начал оправдываться: — Так много дел... тоннели засорились... червей мало для этого времени года...
— Мадам, — вмешался Доддер, — видя недостаток учтивости и любезности со стороны этого вздорного крота и его очевидное, я бы даже сказал упорное, нежелание пригласить нас...
— Успокойся, Доддер! — прервала его Кроссворт. — Так что ты говоришь, Мэддер?
— Я говорю: добро пожаловать! Счастлив видеть вас в добром здравии и пригласить всех к себе, — ответил тот, добавив в надежде, что никто не услышит: — Хотя я намеревался пригласить тебя одну, Кроссворт, чтобы мы могли... Ну, ты понимаешь... ближе познакомиться.
— Он неисправим! — вскричал Додцер. — Нашептывает, замышляет что-то, увиливая от своих общественно полезных обязанностей. Да, ничего другого я от него и не ожидал...— И, обернувшись к Бичену, специально для него продолжил: — Держи с ним ухо востро. Это распущенный крот, и его внешность выдает его сущность. Если я говорю, — а я говорю! — что он крот Камня, я не имею в виду неотесанность камнепоклонников вообще. Впрочем, — тут Додцер скромно улыбнулся, — льщу себя надеждой, что моя внешность лучше характеризует кротов Слова, чем этот кавардак — Камень. Будь бдителен, молодой крот, держи ухо востро.
— Прекрасно! Говорит он складно, но какой зловредный смысл скрывается в его речах! — незамедлительно откликнулся Мэддер, не двигаясь с места. — Не хочу никого из вас обидеть, но удивлен, увидев его в вашей компании... Извините за грубость, я рад видеть у себя любого крота, но не бывшего гвардейца с когтями, обагренными кровью последователей Камня.
Тут Триффан приподнялся на задних лапах, с гневным взглядом, темный, мощный, словно сама земля разверзлась и оттуда поднялся древний корень.
— Что касается меня, — сказал Триффан с такой спокойной властностью, что все зашикали на Мэддера, и он медленно опустил лапы вдоль боков, — то я устал и хочу есть. Жаль, что Мэддер не умеет скрывать свои чувства. Жаль, что Доддер нарочно его провоцирует. Но больше всего мне жаль видеть поднятые друг на друга когти, потому что всякое насилие ведет в тупик.
— Да, — вдруг проговорил Хей, — мы все устали от ваших ссор, и пора бы их прекратить.
— А им нравится,— вмешался робкий Флинт,— они любят ссориться. Они несчастны, когда не ругаются. Им это нужно.
Возникла пауза, а потом Хей и Тизл рассмеялись.
— Хорошо сказано, мой милый! — воскликнула Тизл, пока Доддер и Мэддер смотрели друг на друга.
— И что еще важнее, — сказал Флинт доверительным шепотом, как если бы думал, что никто из противников его не слышит, — если вы нападете на одного, другой бросится заступаться.
— Вот кого тебе надо выбрать, Кроссворт, — Флинта. Это очень здравомыслящий крот.
— Сказать по правде, я уже делал ей предложение,— признался Флинт.— Но она отказала.
— Непредсказуемые господа и дамы, а также дипломатичный Флинт! Смиреннейший Мэйуид, как и Триффан, голоден. Можно нам поесть?
— Ну, Мэддер? — сурово проговорила Кроссворт.
Бросив негодующий взгляд на Флинта, Мэддер повел всех в свои тоннели.