Итак, прежние чувства неудовлетворенности и злости, обуревавшие Бичена, начали стихать. У него возникло такое ощущение, словно прошла гроза и ливень освежил воздух и землю. Оба крота продолжали свою работу, каждый в своей норе, но теперь их объединяло сознание важности цели. Бичену все больше раскрывался смысл текстов, и он все глубже постигал природу письма.
Иногда Триффан по собственной инициативе высказывал какое-нибудь предложение или давал совет. Большое значение имеет поза, говорил он, ибо крот не может хорошо писать, если задние лапы недостаточно устойчивы, а дыхание неправильно.
Бичен понял, что, говоря: «Хорошо писать», Триффан имеет в виду «писать слова, которые того стоят», а не просто почерк, приятный на ощупь.
— Боюсь, что мой собственный почерк не слишком изящен, но, видишь ли, я никогда этому не обучался. У Спиндла более четкий почерк, да и вообще он был более опрятным кротом. Боюсь, что ни один из нас не достиг изящества и красоты, подобных тем, которыми мы имели возможность любоваться в тоннелях Данбара. Крот, сочетающий в своем письме изящество формы с изяществом мысли, обязательно добьется результатов, которые принесут благо кротовьему миру.
Бичен не заметил взгляда, брошенного на него при этих словах. Это был взгляд крота-летописца, прекрасно сознающего силу своего ученика и довольного его скромностью. Если Бичен и думал в эти дни о том, что он Крот Камня, то не подавал виду.
Бичен сказал лишь:
— Мне бы хотелось увидеть старинные тексты, на которые ссылается Спиндл в своих записях и о которых ты сейчас упомянул.
— Возможно, когда-нибудь и увидишь, если не будешь тратить слишком много времени на пустые мечты! Тексты, которые Спиндл спрятал в Семи Холмах — а некоторые из них древнее текстов Вена, — безусловно ценны. Они включают все шесть Книг Заветных Камней. Я считаю, что они — величайшее рукописное наследие кротовьего мира. Однако помни всегда, что важнее всего не сам текст, а мысль, в нем заключенная.
— Но разве Заветных Камней не семь?
— Да, это так, но Книга Безмолвия, которая должна сопровождать последний Заветный Камень, так и не была написана. Почти все мы верили, что Босвелл именно тот крот, который напишет ее. Однако он ни словом не обмолвился на эту тему ни когда мы с ним совершали путешествие обратно в Аффингтон, ни позже, когда вместе со мной и Спиндлом он был на Семи Холмах, где мы оставили Заветные Камни на сохранение.
— Кто же из кротов напишет Книгу Безмолвия?
Триффан пожал плечами:
— Во всяком случае не я, это совершенно точно. У меня хватает мороки с тем пустячком, который я сейчас пишу. Нет, это должен был сделать Босвелл, и порой мне кажется, что, возможно, он написал Книгу Безмолвия и она ждет того часа, когда ее найдут, как Заветные Камни! Однажды их найдут и соединят, и, когда наступит этот день, кротовий мир познает Безмолвие, а быть может, и его Книгу. Меня к тому времени давно уже не будет в живых, а возможно, и тебя, Бичен. Ну все, крот, надеюсь, у тебя больше нет вопросов. Я устал, и к тому же мне еще нужно поработать...
— Еще всего один!
Рассмеявшись, Триффан устроился поудобнее. Трудные дни были позади, и теперь между двумя кротами установились дружеские, уважительные отношения.
— Спиндл иногда упоминает Звук Устрашения, и в твоих текстах это понятие тоже встречается.
На челе у Триффана проступили морщины, он помрачнел.
— Да, существует форма письма, называемая Звуком Устрашения. Ее мастерами всегда были грайки, хотя и сам Данбар владел этим искусством. Правда, он использовал Звук Устрашения в благородных целях, желая сохранить для потомства свои пророчества. У нас в Данктоне есть Грот Темного Звука, или Темных Созвучий, хотя немногие знают об этом, ведь он находится почти в центре Древней Системы — возле Камня. Мой отец хорошо знал туда дорогу, и у него было достаточно сил, чтобы разыскать этот грот.
— А что такое Звук Устрашения?
— Это письмо, которое вбирает в себя звук, исходящий от крота, и выдает его в искаженном виде. Таким образом, крот слышит свою собственную худшую сторону, но она предстает в самом заманчивом виде. Когда он слышит темный звук, ему кажется, что он совершает дурные поступки и при этом остается в живых, а это заставляет его жаждать их в реальности.
Так Бичен постепенно узнавал о свете и тени кротовьего мира, а также о Камне. Однако временами Триффан все еще бывал несносен...
По мере того как отношения между учителем и учеником улучшались, Бичен повадился задерживаться наверху, что пришлось не по вкусу Триффану. Юный крот наслаждался свежим воздухом и птичьим пением. Ему не хватало визитов Мэйуида и остальных — в последнее время все они куда-то исчезли.
Как-то ясным утром в конце июля Бичен вернулся очень поздно. Триффан уже поджидал его.
— Решил прогуляться, крот, сменить обстановку? Тебе, наверное, наскучило мое общество? — спросил старый крот, прищурившись.
— О нет. Я... ну... нет! Я хочу учиться письму.
— Хорошо,— одобрил Триффан,— вот истинная преданность делу. Что же, жаль, ведь я-то как раз собираюсь наверх. Нужно встретиться кое с кем из кротов, есть разные дела.
— Но я... — начал Бичен, не зная, как теперь взять назад свои опрометчивые слова.
— Ну что ж, как-нибудь в другой раз! — сказал Триффан, с довольным вздохом разводя лапами. — В такой летний денек кроту кажется, что он наработался на всю оставшуюся жизнь. Я с удовольствием сделаю перерыв! — И с этими словами он ушел, а Бичен остался, раздосадованный еще более, чем обычно, гадая, с какими интересными кротами собирается встретиться Триффан и какие именно волнующие дела ждут его наверху.
Но это настроение прошло, и Бичен не в первый раз задумался над тем, что это так долго и с таким трудом пишет Триффан. Крот-летописец лишь упомянул как-то в этой связи Свод законов для общины, но Бичен не знал, что это такое.
К тому времени, как вернулся Триффан, уже стемнело, и Бичен засыпал в своей норе. Он не пошевелился, когда учитель заглянул к нему и тихонько позвал по имени. Однако Бичена растрогало, что прежде, чем удалиться к себе, Триффан прошептал благословение.
Когда на рассвете Бичен проснулся, он услышал, что Триффан ворочается в беспокойном сне. Бичен некоторое время прислушивался, потом решил, что старый крот, вероятно, еще поспит. Он поднялся наверх, чтобы почиститься и раздобыть пищу для себя и Триффана. Досада на учителя, накануне не взявшего его с собой, совсем прошла, и сегодня Бичена никуда не тянуло.
Рассвет был серенький, лишь на востоке сквозь туман брезжило солнце. Воздух в лесу был сырой и холодный, повсюду лежали темные тени. Но на опушке леса запел черный дрозд, а где-то вдали встрепенулся и захлопал крыльями лесной голубь. Бичен ощутил радость оттого, что он — часть начинающегося дня, а затем нетерпеливое стремление поскорее вернуться к Триффану. Он принялся искать пищу, и во все стороны полетели листья. Бичен попил воды из лужицы, образовавшейся меж корней дерева. В ней плавал сухой мох, и на темной воде белело прозрачное перышко птенца.
Вспомнив про неотложные дела, Бичен вернулся под землю и, не стараясь передвигаться бесшумно и, вопреки обыкновению, не прислушиваясь к эху в тоннелях, обычно смущавшему его, поспешил в библиотеку.
Проснувшийся Триффан поджидал его. Свет, проникавший сюда из полого ствола, стал ярче.
— Доброе утро, Бичен! — приветствовал его Триффан. — Снова хороший денек для прогулок наверху?
Бичен знал, что любое сказанное им слово может обернуться против него, и поэтому так долго колебался, прежде чем ответить, что в конце концов оба рассмеялись.
— Что бы я ни сказал, ты заставишь меня делать противоположное!
— Нет, крот, не заставлю. Решай сам!
— Я сделаю как ты пожелаешь, — ответил Бичен,
и слова его прозвучали искренне.
Ну что же, — воскликнул Триффан, который явно был очень доволен, — я полагаю, тебе нужен свежий воздух и общество и ты должен продолжить учиться у кротов этого леса. Каждый может научить тебя многому, но мало кто из них догадывается об этом.. Я сказал Хею и Мэйуиду, что ты идешь в систему, и ни минуты не сомневаюсь, что Тизл прослышит об этом и выследит тебя. Не забудь заглянуть на участок к Мэддеру — они с Доддером расскажут тебе интересные вещи о растениях и о Слове, а также многое другое.
— А ты... как же ты будешь здесь один?
Триффан рассмеялся:
— По правде говоря, мне нужно на какое-то время остаться в одиночестве. Я так долго удерживал тебя здесь только потому, что мне не хотелось продолжать свою работу. Передо мной стоит нелегкая задача! Впрочем, писать всегда трудно.
— А что ты пишешь? — с любопытством осведомился Бичен.
— Это будет Свод законов, по которым могла бы жить община, — ответил Триффан, — подобных тем, по которым много столетий жили кроты Вена. Но хотя у Спиндла есть записи о Своде Законов Вена, их нелегко приспособить к другой системе и другим временам.
Я хочу, чтобы ты время от времени возвращался в наши тоннели и обсуждал со мной то, что узнал. Я бы пошел вместе с тобой, но теперь ты научишься большему без моей помощи. Иногда у тебя будет возникать необходимость вернуться, чтобы поразмышлять в одиночестве. Да к тому же и мне может понадобиться твоя помощь — ведь я теперь не такой проворный, как когда-то, да и вижу неважно, как тебе известно. Зрение мое все ухудшается... ну ничего, оно еще служит мне, и я смогу закончить свою последнюю работу.
Итак, отправляйся в путь, встречайся там с кротами. Передай им от меня привет и наилучшие пожелания, а если спросят обо мне, скажи, что все хорошо и я горжусь общиной, членом которой являюсь!
Бичен обнял старого грубоватого Триффана и заверил, что скоро придет и расскажет, какие новые истины постиг.
— Обязательно приходи, крот, — сказал Триффан. — Я буду скучать по тебе каждый день.
— Так же, как ты скучаешь по Спиндлу? — спросил Бичен, оглядев опрятную нору, унаследованную им от него.