Однако долгая и благородная история его системы хорошо подготовила Сквизбелли. В юности отец ознакомил его со всеми ходами-выходами из тоннелей и показал всевозможные маршруты, которые мог избрать враг, и также варианты отступления и потайные места, где можно спрятаться. Благодаря всему этому кроты Биченхилла могли запутать и деморализовать даже самого упорного захватчика.
На всякий случай Сквизбелли обошел все тоннели и вновь удостоверился, что все еще знает свою систему. Именно эти знания, которые он так удачно применял в тяжелые годы, когда ему выпало на долю быть вождем единственной значительной системы на севере, помогли успешно сопротивляться грайкам.
Когда Сквизбелли был молодым, Рун уже правил, и зловещее могущество Слова, а также обычаи его последователей были хорошо известны кротам Биченхилла. Они воочию видели ужас, разрушение и жестокость, сопровождавшие долгий поход Хенбейн на юг.
Сквизбелли мужал именно в этот опасный и тяжелый период, и мало кто так стойко защищал Камень, систему и кротов от злобного Слова. Заставляя захватчиков заблудиться в очаровательных долинах и на прелестных склонах и затрудняя им доступ к более высоким точкам, кроты Биченхилла сохраняли свою общину.
Несмотря ни на что, они оставались искренними и открытыми, но их трудно было одурачить; хитрыми, но не коварными; сильными физически, но не агрессивными и не задиристыми; реалистичными, но помнящими о любви к родному краю и о вере, в которой были воспитаны.
Сквизбелли был олицетворением всех этих прекрасных качеств, а кроме того, обладал чувством юмора и грубоватым добродушием, за которыми скрывались прочие достоинства: ум и здравый смысл. К тому же он умел добиваться, чтобы ни один крот не разленивался: Сквизбелли напоминал нерадивым, что Камню нужно служить надлежащим образом, что он требует постоянного внимания и кристальной честности.
Благодаря этим свойствам Сквизбелли создал Биченхиллу такую репутацию, что все без исключения, и друзья и враги, произносили это название с благоговением.
Годы правления Хенбейн ушли в прошлое, и Биченхилл становился все более одиноким в своем сопротивлении грайкам. Тройки делали хорошую мину при плохой игре, рассуждая о незначительности Биченхилла. Оставшиеся сторонники Камня, ценившие свободу духа превыше собственной жизни, тянулись к Биченхиллу, как тянется к теплу недужный крот.
Благодаря подобным беженцам кроты Биченхилла и их вождь, несмотря на свою изолированность, были прекрасно осведомлены обо всем, что происходило в кротовьем мире, о его борьбе и бедах.
Кротов всегда удивляло, что, в то время как грайкам не удавалось проникнуть в тоннели Биченхилла, странники и последователи Камня обычно успешно попадали туда, несмотря на расставленные вокруг патрули грайков.
Одна из причин заключалась в том, что Биченхилл поддерживал добрые отношения с кротами в соседних системах, которые внешне были сторонниками Слова. Такие кроты узнавали путников, веривших в Камень, и благополучно доставляли их в Биченхилл. В то же время система разработала эффективную сеть дозорных, в основном из молодых кротов обоего пола, которые хорошо знали тоннели. В их обязанности входило дежурить на окраинах системы, поддерживать контакты с дружелюбными соседями и провожать гостей в Биченхилл, удостоверившись сначала, что они не шпионы.
Однако такая миссия была опасной. Понимая, что в любое время одного из дозорных грайки могут захватить и пытками вытянуть сведения о системе, Сквизбелли позаботился о том, чтобы каждый из дозорных знал лишь ограниченный участок тоннелей Биченхилла. К несчастью, время от времени дозорных действительно брали в плен, однако, благодаря предусмотрительности Сквизбелли, грайки узнавали очень мало. К тому же кроты Биченхилла тут же исправляли дело, быстро меняя в тоннелях то, что было раскрыто.
Поскольку все кроты Биченхилла должны были по очереди нести дозорную службу, Уорф и Хеабелл также выполняли свой долг. Сквизбелли очень волновался, когда приходил их черед, однако считал, что для них это необходимо. Весь май они прекрасно справлялись с этим поручением.
За время правления Сквизбелли лишь одной группе кротов удалось провести всех грайков и дозорных вокруг Биченхилла и незамеченными пробраться в самое сердце системы, к Камню. Это были Триффан и Спиндл, которых вел Мэйуид.
Когда Сквизбелли услыхал, что какой-то крот добрался до Камня и беседует с Брамблом и Бетони, его собственными детьми, он рассмеялся своим гортанным смехом и сказал:
— Клянусь Камнем, этот визит принесет нам великое благо. Так было предначертано, это предвещает какие-то перемены в кротовьем мире, которые я не могу предсказать.
Вот так, с открытой душой, Сквизбелли слушал в тот незабываемый день, как Триффан проповедует отказ от насилия перед скромным Камнем Биченхилла. Вождь Биченхилла чувствовал, что именно с этим связано будущее его системы. Именно тогда он начал верить, что в Биченхилле — системе, которая никогда не была агрессивной и только защищалась,— воплотился идеал кротов Камня. Потому что если Триффан прав и нужно отказаться от насилия, то все кроты должны учиться защищаться, не причиняя вреда другим. Но как же может крот защищаться от тех, кто хочет его убить и уничтожить его веру, не причиняя им вреда?
Над этим сложным парадоксом Сквизбелли бился с тех пор, как Триффан посетил Биченхилл. И если другие говорили, что он неразрешим, и спрашивали, что бы с ними сейчас было, если бы их отцы порой не убивали грайков, чтобы остаться самим в живых, Сквизбелли был другого мнения. Он находил утешение и косвенное подтверждение своей правоты в том факте, что Камень выбрал из всех кротов и всех систем в кротовьем мире именно его, Сквизбелли, и Биченхилл и доверил им двоих детенышей Триффана, рожденных Хенбейн.
Когда странный Мэйуид вместе со Сликит принесли к нему этих малышей и рассказали правду об их происхождении, Сквизбелли сразу понял все значение этого события. Мало кто смог бы в будущем лучше разрешить конфликты кротовьего мира и найти компромисс между Камнем и Словом — фактически между парадоксами жизни,— чем те, кто родился от союза Госпожи Слова, Хенбейн из Верна, и великого Триффана из Данктонского Леса, первого крота, осмелившегося донести свет Камня до самого Верна.
Так что Сквизбелли лелеял Уорфа и Хеабелл и поручил их заботам своих собственных детей. Его ничуть не удивило, что именно Уорф стал естественным лидером в этой счастливой четверке друзей. Однажды этот крот сможет также возглавить и Биченхилл.
Своими собственными детьми он гордился, хотя и не питал на их счет никаких иллюзий. Брамбл был мечтателем, и больше всего на свете его интересовала история Биченхилла. Он даже мог назвать по памяти каждого из многочисленных кротов, когда-либо посетивших Биченхилл. Что касается Бетони, то она была удивительно нежной и любящей, и единственное, что расстраивало Сквизбелли, — это ее безответная любовь к Уорфу. Отец Бетони наблюдал, как эта любовь с годами становилась все более зрелой, и был достаточно проницателен, чтобы заметить, что она не находит отклика. Уорф, который был сделан из более прочного материала, чем Бетони, всегда будет видеть в ней только друга.
Что касается-последней из этой четверки, Хеабелл, то Сквизбелли никогда не видел более грациозного и живого создания, чем она. Он надеялся, что, когда придет ее время, она найдет достойного спутника и их дети сделают честь системе, приютившей Хеабелл.
В те годы, когда четыре юных крота взрослели, Сквизбелли частенько забирался куда-нибудь повыше, в свои любимые места в Биченхилле, и предавался простодушным мечтам. Он размышлял о том, что его Биченхилл, возможно, избран Камнем в качестве последнего оплота в самый трудный час. Здесь, как казалось Сквизбелли, произойдут великие события, и он молился о том, чтобы кроты Биченхилла оказались достойными такой чести, в особенности юная четверка.
Именно Сквизбелли лучше всех понял значение удивительного поступка Уорфа, кинувшегося к Камню и коснувшегося его. Он догадался, что поток, хлынувший после этого в тоннели, где ни разу не пролилась кровь от темных когтей Слова, и убивший нескольких кротов, был началом испытаний, посланных Биченхиллу, а возможно, и всему кротовьему миру.
В летние кротовьи годы, последовавшие за июнем, Сквизбелли заметил, что Уорф сделался сосредоточенным и даже грустным и стал предпочитать одинокие прогулки. Сначала он приписал это естественным изменениям, когда крот созревает и начинает ощущать ограниченность родной системы, а также подумывает о поиске подруги. Когда Сквизбелли был помоложе, такие мысли у кротов возникали обычно в январе, в темные зимние месяцы, в уютной норе, а не в самый разгар лета. Но Сквизбелли был мудрым кротом и потому заметил, что из-за стрессов, связанных с чумой и грайками, даже самые здравомыслящие кроты ведут себя иногда весьма странно и необычно.
Однако и Брамбл, и Хеабелл придерживались иного мнения, и как-то раз старый крот получил значительно лучшее объяснение от своей дочери Бетони:
— Что-то случилось, когда он прикоснулся к Камню, но он не хочет сказать, что именно. Это расстроило его больше, чем он хочет признать. Ты знаешь, что он делает, когда уходит один?
Покачав головой, Сквизбелли почесал свой полный бок. Нет, он не знает, и у него теперь такая фигура, что он не склонен ходить по пятам за молодыми кротами и прятаться в чертополохе, подглядывая за ними.
— Ну так я тебе скажу. Он ищет каких-то незнакомых кротов. Он заглядывает в глаза каждому, кто сюда заходит, в надежде увидеть то, что ищет.
— И что же он ищет, Бетони? — спросил весьма озадаченный Сквизбелли.
— Уорф не говорит. Знаю лишь, что не подругу. Я как-то прямо спросила его, и он сказал, что нет, а Уорф никогда не лжет, я и успокоилась. Я думаю, это имеет отношение к Камню.
— А-а! — произнес Сквизбелли и решил подождать, пока Уорф сам все ему расскажет. Судя по несчастному виду Уорфа, необычному для него, да еще в такое прекрасное лето, этот момент должен был скоро настать.