«Глядишь», «может быть» – в словах инспектора не было той уверенности, которой жаждал сейчас Нами Ше-Риваро, которая одна только и могла хоть немного ободрить его. Нами не хотел снова возвращаться в камеру. Нами хотел домой, в ванную. Но инспекторам до этого не было никакого дела. Для них работа с подозреваемым на сегодня была закончена. К тому же он был глуп и не представлял для следствия никакого интереса. Что к этому еще можно добавить?
– Что скажешь? – спросил инспектор Ше-Дорно у коллеги, когда они вышли за дверь.
Официант, которому была отведена роль подозреваемого, остался в камере для допросов. Инспекторы велели дежурившему у двери охраннику отвести Нами в камеру где-нибудь через полчасика. Официант должен был как следует обдумать все, что услышал. А, как известно, ничто так не стимулирует мыслительный процесс, как одиночество, жажда и руки, прикованные к ножке табурета, на котором ты сидишь.
– Сегодня в комнате для допросов и в самом деле было душно, – ответил напарнику инспектор Ше-Чипело.
– Да, – согласился инспектор Ше-Дорно. – Нужно было немного приоткрыть вентиляцию.
– Не нравится мне этот Нами, – поморщился неприязненно Ше-Чипело.
– А почему он, собственно, должен тебе нравиться? – усмехнулся Ше-Дорно.
– Мне проще работать с человеком, к которому я испытываю какую-то симпатию, будь он даже трижды убийцей. А этот… – инспектор Ше-Чипело махнул презрительно рукой. – Не люблю идиотов.
– В определенных ситуациях, – заметил глубокомысленно Ше-Дорно. И еще раз повторил: – В определенных. Идиот может оказаться полезнее умника.
Ше-Чипело сделал короткий, но вполне выразительный жест рукой: кто бы стал спорить?
– После сегодняшнего допроса, – продолжил Ше-Дорно, – этот олух Нами будет тихонько сидеть в своей камере и перебирать в памяти лица всех, кто когда-либо заходил к нему в кафе. И, кто знает, может быть, и припомнит что-нибудь дельное. Жалко только парня.
– Жалко? – удивленно посмотрел на напарника Ше-Чипело.
– Глупость, будь она врожденной или благоприобретенной, еще не повод для того, чтобы сажать человека в камеру. Бедняга Нами не виновен ни в чем, кроме желания содрать с клиента побольше в праздничный малый цикл. Ты бы на его месте вел себя иначе?
– Я бы никогда не оказался на его месте, – не без гордости ответил Ше-Чипело. – Мой дед был простым са-туратом, отец – уже младшим дознавателем. Я стал инспектором отдела особо тяжких преступлений.
– Кем же станет твой сын, когда вырастет? – Улыбка была чуть-чуть, самую малость, но все же лукавой. Инспектор уважал своего напарника, как крепкого профессионала, умеющего на допросе расколоть самого закоренелого молчуна, но все же не упускал случая порой подтрунить над ним: гордость человека, сумевшего выбраться из самых низов и занять более или менее достойное место в обществе, представлялась ему совершенно беспочвенной. – Не иначе как новым ва-цитиком?
– Ва-цитиком, может быть, и не станет… – Ше-Чипело улыбнулся. Он всегда улыбался, когда говорил о сыне. – А уж ва-ниоха я из него непременно сделаю. Чтобы забот никаких не знал, а только сидел бы себе в Палате государственных размышлений и размышлял, размышлял, размышлял…
Повторяя раз за разом слово «размышлял», Ше-Чипело почему-то все ниже и ниже опускал раскрытую ладонь левой руки, как будто старался вдавить что-то в пол.
– А Нами так и останется официантом до конца своих малых циклов, – сокрушенно вздохнул Ше-Дорно. – И, кто знает, быть может, время, проведенное с нами, окажется самым ярким воспоминанием в его жизни?
– А почему бы и нет? – усмехнулся Ше-Чипело. – Парень, можно сказать, выполняет свой гражданский долг.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Ше-Дорно.
– Сидя в камере, Нами Ше-Риваро прикрывает наши с тобой задницы, дорогой, – похлопал напарника по плечу Ше-Чипело. – Сейчас, когда у нас есть подозреваемый, нам не нужно каждый малый цикл бегать с докладом к начальству, а потом литрами хлебать джаф, чтобы хоть немного прийти в себя после очередного разноса. Теперь мы по крайней мере сможем спокойно заниматься делом.
– Дело тухлое, – с досадой цокнув языком, покачал головой Ше-Дорно. – Я с самого начала так и подумал – печенкой почувствовал! – как только мне вручили эту папку. Никаких зацепок! Ни одного свидетеля! Только изуродованные трупы, ма-ше тахонас!
Любопытный разговор. Добавить к нему вроде бы уже нечего. И все же было бы ошибкой считать инспекторов Ше-Дорно и Ше-Чипело закоренелыми циниками, людьми без чести и совести, занявшими свои служебные места лишь в силу ужасающего по своей глупости стечения обстоятельств. Инспекторы знали свое дело. И делали его. Насколько это было возможно при сложившейся системе. А система заключалась в том, что высота служебной лестницы, на которую удавалось забраться государственному служащему, определялась в немалой степени уровнем его некомпетентности. Таким образом, если инспектор городского управления са-турата из отдела особо тяжких преступлений ясно представлял себе, что такое оперативно-разыскная работа, то уже его непосредственный начальник, состоявший в должности координатора оперативно-разыскной службы, имел о том лишь самое общее представление. Старший же куратор отдела особо тяжких преступлений, координировавший работу всех своих подчиненных, полагал, что для того, чтобы найти преступника, достаточно назначить инспектора, который станет заниматься этим делом. Если дело оказывается очень уж запутанным, им должны заниматься двое инспекторов. Если и двое инспекторов не способны справиться с заданием, то либо обоих следует отстранить от оперативно-разыскной работы и перевести на должность патрульных са-туратов, либо нужно закрывать дело за отсутствием состава преступления.
Столкнувшись с такой ситуацией, старший куратор обычно полагался на волю случая. Нет, конечно, он не подбрасывал монетку, с тем чтобы определить дальнейшую судьбу незадачливых инспекторов. Решающим для него неизменно оказывалось состояние желудка в тот момент, когда проштрафившиеся инспекторы являлись к нему на ковер. Тут нужно сказать, что желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений нередко выделывал пристраннейшие кунштюки: только что спокойный и тихий, точно уснувшее дитя в люльке, он мог вдруг зарычать, подобно дикому зверю, или расстроиться неожиданно, настолько, что куратору часа три кряду приходилось сидеть в уборной, которую он специально для таких случаев оборудовал новенькой стереосистемой. Итак, если желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений не проявлял никаких признаков гнева, не справившиеся с заданием инспекторы отделывались легкой выволочкой. В противном же случае инспекторам оставалось только идти чистить пылившиеся в шкафах мундиры патрульных.
Дело об убийствах, получившее в отделе название «Язык в бумажнике», переходило уже к пятой паре инспекторов. А все их предшественники несли патрульную службу на улицах Ду-Морка. И, сказать по совести, не было в том их вины: замены происходили настолько быстро, что, не успев еще ничего толком предпринять, инспекторы уже оказывались в кабинете старшего куратора отдела, азартно стучавшего по столу кулаком и гневно таращившего глаза. В его представлении хороший нагоняй был самым действенным способом заставить подчиненных работать как следует.
Инспекторам Ше-Дорно и Ше-Чипело повезло больше, чем их коллегам, – последнее убийство дало небольшую зацепку. Преступник, до этого действовавший на удивление аккуратно, не оставлявший на месте преступления никаких следов, на этот раз допустил оплошность. Совсем незначительную, но, воспользовавшись ею, можно было надеяться выйти на след убийцы. Однако для этого требовалось время. А времени-то как раз у них и не было. Не имея желания вникать в то, чем занимались инспекторы, старший куратор отдела требовал от них одного – немедленных результатов. Именно поэтому инспекторы были уверены, что несчастный Нами Ше-Риваро вкупе со всеми теми глупостями, что он сумел натворить и успел наговорить, был ниспослан им небесами – лучшего исполнителя на временную роль главного подозреваемого трудно было придумать. Теперь старший куратор, будучи уверен в том, что маньяк-убийца пойман и сидит за решеткой, наконец-то успокоится. То, что для проведения полного следствия по делу и соответствующего оформления всех материалов требуется время, это старший куратор все же понимал. К тому же ему будет чем заняться – не так-то просто найти на парадном мундире место для очередной правительственной награды.
Тем временем инспекторы, уже успевшие вычислить, что убийства совершаются с периодичностью в один средний цикл и два малых, надеялись отыскать истинного убийцу. Зацепка у них была слабенькая, тоненькая, как петелька на нитке шерстяного червячка, и все же это было лучше чем ничего. На воротнике жертвы последнего убийства был обнаружен небольшой кусочек фольги. Экспертиза установила, что это фольга от упаковки ун-акса. Более того, на ней сохранился фрагмент номера партии лекарства. Поскольку сам убитый не страдал синдромом Ше-Варко и среди его знакомых и родственников также не удалось выявить больных, можно было предположить, что кусочек фольги был случайно обронен убийцей. К примеру, он мог выпасть из кармана преступника в тот момент, когда тот доставал нож. Конечно, нельзя было исключать возможность того, что хитроумный убийца нарочно подбросил на место преступления обрывок фольги, дабы направить следствие по ложному следу. В любом случае нужно было проследить путь, который проделала данная партия ун-акса, и поговорить с барыгами, сбывавшими лекарство на улицах. След мог вывести на убийцу, но мог и в темноту непроглядную завести. Все так. Да вот только не было у инспекторов иного направления для поиска.
Глава 10Кто говорит со мной?
Ше-Кентаро настороженно прислушивался к звукам Ночи. Ону было не страшно, а интересно: что это? Чьи голоса раздаются в Ночи? Хази как будто ничего и не слышал – шел вдоль ангара, шаря по стене лучом фонаря. Или привык он уже к этим звукам?