Вскоре на своём участке фронта мы добились такого положения, когда немцы, по словам пленных, считали, что здесь дерутся только асы. Один из сбитых нами немецких пилотов спросил:
— Как зовут русского аса, который сбил меня?
Этот немец, повидимому, считал себя асом. Фюзеляж его самолёта был расписан различными значками. Сбил его наш средний, обыкновенный лётчик. Немец даже несколько опешил, когда узнал это.
…Поиск врага в воздухе был только одной стороной той «свободной охоты», которая у нас культивировалась. Мы приучились нещадно бить противника, где бы он ни был — в воздухе или на земле. Массированные удары наших бомбардировщиков и штурмовиков по аэродромам, авиабазам серьёзно ослабляли немцев. Мы — свободные охотники — тоже включились в эту «наземную» борьбу с вражеской авиацией. Наша тактика и здесь основывалась на стремительном, неожиданном ударе.
Как-то раз, чтобы подытожить опыт, генерал собрал истребителей-охотников на специальную конференцию. Один за другим лётчики выходили на трибуну и рассказывали о своих методах, своей тактике. Наши аэродромы тогда располагались на берегу Чёрного моря. Немцы, запертые в «крымской бутылке», сносились с материком только морем и по воздуху. Многочисленные «юнкерсы-52» и «фокке-вульфы-200» производили регулярные рейсы между Крымом и румынскими берегами.
На конференции мы вспомнили опыт лётчиков-сталинградцев, их блокаду с воздуха группировки Паулюса. Наша тактика «свободной охоты», применённая на коммуникациях над морем, должна стать гибелью для немецкой транспортной авиации. Я получил разрешение на такую «охоту». Чтобы увеличить время пребывания в воздухе, мы поставили на наши самолёты дополнительные бачки с горючим.
Первый же вылет принёс победу. Мы с Голубевым сбили два транспортных самолёта. Один ожесточённо отстреливался, ибо мы допустили ошибку, атакуя его сверху. Пришлось немало повозиться с ним и истратить гораздо больше боеприпасов, нежели мы рассчитывали, прежде чем трёхмоторная машина упала в воду и утонула со всем своим экипажем. Другой «Ю-52» был зажжён мною снизу. Для этого пришлось итти бреющим полётом, едва-едва не касаясь гребешков волн. На сей раз хватило одной атаки.
Дополнительные бачки с горючим позволили пробыть на «охоте» очень долго. Дзусов потом рассказывал, что он очень беспокоился за нас. Мы летели на сухопутных самолётах. Малейший перебой в работе мотора, который над землёй не вызывает тревоги, опасен над морем. Дзусов поддерживал с нами связь по радио. Он знал, в каком квадрате моря мы находимся, что делаем, с кем дерёмся. Он боялся, как бы мы слишком не увлеклись. После того как мы сбили второй «Ю-52», он позвал нас:
— Пора возвращаться…
Хотелось ещё поохотиться, но, пожалуй, командир был прав. И мы повернули к берегу.
Весна и лето сорок третьего года были для всех советских лётчиков горячей порой. Ведь именно в это время была уничтожена большая часть тех четырнадцати тысяч самолётов, которых лишились немцы в этом году. Борьба в воздухе протекала на фоне победоносного наступления советских войск, начатого ещё на Курской дуге. Мне не довелось непосредственно участвовать в этом сражении, которое, по определению товарища Сталина, поставило немецкую армию перед катастрофой. Наша часть в дни Курской битвы базировалась несколько южнее, мы только косвенно содействовали разгрому огромных немецких сил под Орлом и Белгородом. Первые за время войны победные салюты радостно отозвались в наших сердцах. И то, что потом в сталинских приказах не раз упоминалось название нашей части, служило для нас самым высоким признанием наших успехов.
Ось наступления войск фронта, в составе которого мы действовали, проходила на юге. За тяжёлые бои, в результате которых был освобождён Мариуполь, наша часть получила почётное наименование «Мариупольской». В развернувшемся наступлении мы действовали преимущественно с целью уничтожения неприятельских бомбардировщиков. В боях мы старались воспитывать у наших лётчиков стремление к тому, чтобы они всегда и во всём были самыми активными помощниками пехотинца, танкиста, артиллериста, сапёра — бойца любого рода наземных войск. Тесное содружество «земли» и «воздуха» обеспечивало успехи Советской Армии. Чем больше сбито вражеских бомбардировщиков, тем больше помощь сухопутным войскам.
Бомбардировщики всегда являлись главной целью для советского истребителя.
Случалось, однако, что некоторые лётчики не совсем твёрдо уясняли себе это требование. Как-то раз вместе с другими офицерами нашей части мне пришлось поехать в штаб одного общевойскового соединения, чтобы договориться о деталях совместных действий. Прибыв туда, мы вынуждены были выслушать упрёки по адресу истребителей соседней части.
— Мы не можем утверждать, что они действуют плохо, — сказал командир стрелковой дивизии. — Но, несмотря на это, «юнкерсы» всё-таки бомбят нас.
Стрелковую дивизию прикрывала до этого хорошая истребительная часть. Она имела отличные кадры. Однако претензии командира дивизии были законны. Перед поездкой я как раз встретился на аэродроме с командиром истребителей, о которых шла речь.
— Как воюете? — спросил я его.
— Неплохо, — улыбаясь, ответил он. — За прошлые два дня мои лётчики сбили двадцать два немецких самолёта. Сегодня, в первую половину дня, — ещё шесть. Словом, «господствуем»…
Истребители действительно дрались неплохо. Но беда в том, что, «господствуя», они решили свою задачу однобоко. Они считали, что всё зло в «мессершмиттах», и среди двадцати двух сбитых самолётов противника оказалось восемнадцать истребителей.
Взвешивая эти результаты, нелегко было определить, кто же в действительности на этом участке являлся хозяином воздуха. С одной стороны, истребители выигрывали воздушные бои. С другой стороны, враг, неся большие потери в истребителях, всё же сковывал нашу пехоту своими бомбардировщиками. Это обстоятельство, на мой взгляд, и должно было в данном случае служить критерием того, насколько эффективно выполняли свою задачу истребители.
Анализируя наши бои с бомбардировщиками, нельзя было не заметить, что обычно они возникали при количественном перевесе сил на стороне противника. А ведь теперь мы, а не немцы располагали боевой техникой в больших количествах.
Получалось это потому, что масса наших истребителей не могла, попусту тратя горючее, целыми днями висеть над полем боя. Высылая вперёд авангард — воздушные патрули, авиационные командиры остальную часть истребителей держали на аэродромах и по мере надобности поднимали их в воздух. Почти неизбежная необходимость атаковывать крупные отряды немецких бомбардировщиков сравнительно меньшими силами требовала от лётчиков авангардного воздушного патруля исключительной напористости, изворотливости и смелости.
Один эпизод из боевой практики нашей части Дзусов в шутку назвал «нахальным боем». Что ж, пожалуй, не стоит протестовать против этого определения.
«Нахальный бой» начался с того, что, идя четвёркой между двумя ярусами облачности, мы услышали по радио торопливую информацию авианаводчика:
— Северо-западнее — две группы «Ю-88». Интервал между группами одна минута. Юго-западнее — отряд «хейнкелей-111». Верхний ярус — возможны «мессершмитты»…
Положение было сложным. Нас всего четверо. Немцев, по самым скромным подсчётам, около тридцати. К тому же они шли с разных направлений. Я слышал, что авианаводчик вызывал с аэродрома дежурные подразделения. Однако, пока они подойдут, немцы могут отбомбиться по нашим войскам.
Долг истребителя — уничтожить вражеский бомбардировщик раньше, чем тот подойдёт к цели. А если врагов много, то помешать их бомбометанию, заставить свернуть с курса.
Второй парой истребителей командовал лётчик Старичков.
— Прикрывайте меня, — приказал я ему по радио и пошёл в атаку на те две группы «юнкерсов», которые подходили с северо-запада.
Они находились ближе к нашим войскам, чем «хейнкели», и их было больше. Я атаковал немцев сверху, под небольшим углом к их боевому курсу. Бил я, как всегда делается в таких случаях, по флагманской машине. Она загорелась, и это было своеобразным сигналом для всей группы. Расползаясь под облачностью вправо и влево, немцы открыли бомболюки и стали поспешно освобождаться от груза. На какое-то мгновение я глянул вниз. Линия фронта на этом участке проходила по речке. Я был удовлетворён: вражеские бомбы падали западнее речки на немцев.
Вторая группа «юнкерсов» не стала ожидать гибели своего флагмана. Вернее, я думаю, этот, второй ведущий, видя, что произошло впереди, счёл за благо поскорее развернуться и уйти в сторону. Невольно увлекаясь погоней, я стал пикировать за одним «Ю-88», но в это время услышал предупреждение авианаводчика:
— «Хейнкели»…
Мы успели перехватить их на боевом курсе. Я не могу ручаться, что ни одна бомба с этих машин не упала восточнее речки. Но «земля» потом подтвердила, что бомбардировщик головного звена, зажжённый первой же атакой, врезался в бугор и взорвался на собственных бомбах, между нашими и немецкими окопами.
Все три атаки заняли совсем мало времени. Продолжая разгружать бомбы на головы своих войск, немцы повернули обратно. Но было поздно. Справа и слева их взяли в клещи подоспевшие скоростные истребители из наших дежурных подразделений, вызванные авианаводчиком. Мой воздушный патруль в меру сил и возможностей выполнил свой долг. Боеприпасы и горючее кончались. Взглянув, как наши хорошо бьют расползающихся во все стороны немцев, я подал команду:
— Домой!
Дерзкая атака — одна из основ тактики воздушного боя с бомбардировщиками. Их боевой порядок основан на плотном огне, создаваемом стрелками во всей сфере, окружающей самолёты. Строй бомбардировщиков — на малых дистанциях и интервалах между самолётами — должен создать некоторое подобие «огневого ежа». Разбить этот «ёж» — задача трудная. Не зная мёртвых зон обстрела или же наиболее слабо защищённых огнём направлений, истребитель никогда не сможет близко подойти к группе бомбардировщиков. А держась вдали — не причинишь им вреда. Суть не в том, чтобы с