Они всегда понимали один другого с полуслова, это не стоило усилий, только короткого взгляда, движения, и тела сами тянулись навстречу. Еще с того самого зимнего вечера, когда Сашка впервые увидела Игната в окно, словно невидимая нить нашла и соединила их – глупых и юных. Обойдя преграды, разбудила чувства, толкнувшись в сердца, не разобравшись и не спросив желания. Не подумав, как это натяжение в них отзовется. Сашка знала о притяжении, а потому избегала Игната, запрещала себе смотреть при встрече, понимая, что это ошибка и когда-нибудь все изменится. Обязательно станет на свои места. Потому что в жизни таких, как она, никогда не будет место сказке, лишь недоброй молве и осуждению.
Но сегодня она сделала шаг первой и решила обо всем забыть.
Игнат не мог не смотреть на Альку. А потом и руку нашел. Поймал, пока девчонка отвлеклась на что-то в подземке, и не отпустил, ощущая, как бьется собственное сердце. Рука оказалась прохладной и такой же хрупкой, как он помнил, а серые глаза бездонными. В них не было холода, как не было больше твердости в линии губ. Сашка сейчас казалась такой же растерянной и очумелой, как он сам.
Они подошли к дому, когда на город уже давно опустились сумерки и тишина, но во многих окнах еще горел свет. Сашка, конечно, не подумала, где все должно случиться, как и не подумала о сказанных смелых словах, оказавшись возле Игната, и внезапно остановилась, уткнувшись в ступени подъезда, подняв на парня глаза.
Он как всегда угадал ее мысли.
– Пойдем ко мне, – крепче сжал тонкие пальцы, словно испугался, что Алька вдруг передумает, и он окажется один. – Родители на выходные уехали на дачу, так что дома никого нет.
– Не бойся, – сказал чуть позже, когда открыл дверь своей квартиры, включил в прихожей свет и перевел девчонку через порог, – они не вернутся. Я час назад говорил с отцом по телефону, если и приедут, то только завтра к вечеру.
Сашка вошла в дом Савиных и замерла, не способная дальше сделать ни шагу. С мягким светом настенных ламп в нос ударил уже позабытый ею запах благополучия и покоя. Она не была в этой квартире много лет, и сейчас изумилась, насколько все здесь преобразилось, став еще уютнее и красивее, чем она запомнила. Этот мир людей, существовавший бок о бок с ее собственным, жил и видоизменялся все время, играя красками, пока ее мир оставался все таким же беспросветным и серым, словно мертвец, застывший в иссохшем временном коконе.
Стена прихожей исчезла, открыв глазам просторную, хорошо обставленную гостиную и дорогую люстру, красиво осветившую потолок. Темная мебель, светлые стены, картины и мягкие ковры. Говорили, что отец Савина успешный хирург, заведующий отделением хирургии в областной клинике. Уважаемый человек.
– Аля, проходи, – Игнат внимательно смотрел на девушку, не отпуская руки. – Честное слово, здесь кроме нас никого нет.
Но Сашка только упрямо мотнула головой. Посмотрела ему в глаза и твердо сказала: «Не здесь».
Не там, где место не ей, а хорошей девочке в красивом платье, за столом с белой скатертью, фарфоровыми тарелками и дорогими приборами. Девочке, которую можно представить родителям, гордо ведя за руку, не боясь увидеть осуждение в глазах людей, и того, что она вдруг окажется «ужасной». Недостойной внимания их любимого сына.
– Нет, я не смогу. Только не у тебя, Пух. Пусть здесь не будет меня, не хочу, – неясно ответила, отступая в подъезд. Но руки не отобрала, и Игнат шагнул следом.
– Но, Аля, послушай…
– Пошли! – она решительно обернулась и повела его за собой, дав захлопнуть дверь.
Уже у двери своей квартиры остановилась, все еще немного колеблясь, понимая, что сейчас может потерять его. Но пусть лучше так – без прикрас и иллюзий, без фантиков и пустых надежд. В конце концов, он знает ей цену. Так им двоим будет легче очнуться и вернуться в их миры. Так Сашка будет собой, а значит… значит, все в его жизни останется прежним.
Она не смотрела на Савина. Спросила, уставившись на ключ, вставленный в замочную скважину полуобшарпанной двери и на свои натянутые костяшки пальцев.
– Ты не передумал?
И только услышав уверенное «нет», кивнула и открыла дверь. Пропустила гостя вперед и включила свет, встречая неуютную прохладу собственного дома. Она не любила запаха старых вещей и всегда оставляла окна открытыми.
Дешевая вешалка, прибитая к стене, истертые линялые дорожки, небольшое овальное зеркало, старая деревянная тумба под обувь с раздвижными дверцами. Лампа в круглом плафоне. Сашка вдруг увидела собственную прихожую чужими глазами и нахмурилась. Она, как могла, держала дом в чистоте – да и кому тут было особо сорить? Но ей не под силу оказалось спрятать изнанку, и сейчас Игнат видел все.
– Мы здесь одни, Пух, но я пойму, если ты уйдешь.
– Нет.
Игнат и раньше знал, что Сашка не жила в раю, а теперь убедился сам. Но напрасно она стеснялась: рядом с ней ничего не имело значения, никогда не имело. Он вдруг протянул руку и погладил ее волосы, которые мягко касались плеч. Скорее дотронулся, очутившись за спиной, но Сашка вздрогнула. Смутилась, отвернувшись.
Игнат разулся и спросил, убирая обувь к стене.
– Значит, это правда и ты действительно живешь одна?
Девчонка толкнула дверь своей комнаты и вошла внутрь. Пройдя к столу, сбросила на стул рюкзак, включила настольную лампу и подняла лицо.
– Правда, – ответила, вовсе не ожидая сочувствия или понимания, просто констатируя факт, – но это неважно, я привыкла. Проходи, Пух, – подошла к парню, когда он вошел, чтобы помочь снять гитару. – Это моя спальня. Не думаю, что тебе здесь понравится, но другой у меня нет.
Однако это было важно. Еще как важно. Игнат подумал о том, как легко люди осуждают других, почти ничего о них не зная и не пытаясь понять.
Они снова оказались одни лицом к лицу и сердца застучали. Сашка стояла прямо перед Игнатом, их взгляды встретились, и он вдруг почувствовал необходимость сказать:
– Знаешь, я никогда не мог тебя представить с другим. Запрещал себе думать. И сейчас не хочу.
У девчонки дрогнули ресницы, опустившись.
– Можешь меня не целовать, Пух, если не хочешь. Просто сделаем это.
Но Игнат отрицательно качнул подбородком.
– Нет. Я так не смогу. Я хочу… Да, Аля, я очень хочу тебя поцеловать.
– Правда? – Сашка сглотнула ком в горле.
– Да.
– И я, – она неожиданно призналась. – Я тоже очень хочу, чтобы ты поцеловал меня, Пух.
Но они все равно остались стоять, глядя друг на друга, запоминая, слушая тишину, чувствуя радость от того, что сейчас одни.
Первый поцелуй вышел неловким, как неожиданная встреча. Сашке пришлось приподняться, а Игнату наклонить голову. Сухие от волнения губы, соприкоснувшись, разомкнулись и раскрылись. Но тут же за коротким вдохом встретились вновь. Ее ладони сами нашли крепкие плечи, а его – тонкую талию, и притянули ближе.
Это продолжалось долго, до потери ощущения времени и сверкающей звездами темноты в глазах. Оба часто дышали, но остановиться не могли. Эти поцелуи уже не были школьными, и все же в них еще не полыхал огонь съедающей страсти, способный сжечь дотла. Этот огонь только разгорался, оживал в их душах, пробуждая желание и прорастая из нежности. Оплавляя преграды и соединяя, обещая превзойти по силе любой другой.
Дыхание из груди вырывалось горячее, хмельное и шумное, Игнат опустил голову и нашел губами Сашкину шею. Светлая кожа Альки всегда напоминала полупрозрачный фарфор, он теснее прижал девчонку к себе, упиваясь ее близостью. Скользнул ртом по гладкой ключице, не в силах сопротивляться ощущениям, что руководили им.
– Аля… Алька…
– Подожди! – она остановила его, когда руки забрались под одежду и поползли по спине. Остановиться оказалось трудно, но Сашка все-таки шагнула назад. – Скажи еще раз, пожалуйста, – попросила с надеждой и он понял.
– Мне все равно. Есть только ты. Всегда была.
Дышать стало легче, и серые тени ее мира, поблекнув, съежились, отступив под светом этих слов. И даже показалось неважным, где они сейчас, в какой из точек их дорог. Возможно, на перепутье? Пусть. Главное, чтобы это мгновение принадлежало им.
Сашка кивнула и сняла футболку, оставшись в тоненьком бюстгальтере и джинсах. Красивые девичьи плечи мягко окутал свет от настольной лампы, неожиданно теплый, бросив тень на белые упругие полукружия. От неловкости она вдруг улыбнулась, все-таки стыдясь дешевого белья:
– Тебе повезло, Пух, что у меня есть грудь.
Он тоже улыбнулся, чувствуя шум в ушах. Слыша, как отзывается ударами его счастливое сердце. Жадно рассматривая Сашку, он на самом деле едва ли заметил, что на ней надето. В этой девчонке ему нравилось все.
– Вижу.
– Пух, – она нашла его руку и подняла лицо навстречу синему взгляду. – Не знаю, почему я так поступила – там, у кинотеатра, – вдруг сказала. – Просто увидела тебя с ними… с ней, и показалось, что ты чужой, что больше не помнишь. Прости меня.
– Алька, ты что? – Игнат сжал тонкие пальцы, притягивая к себе девчонку, но Сашка уже и сама шагнула ближе. Закрыв глаза, прижалась к его груди щекой и обняла.
– Не слушай, я говорю глупости, – попробовала улыбнуться. – Ты стал таким тощим, – внезапно удивилась вслух своим мыслям, – и высоким… А когда-то был со мной вровень, помнишь?
Конечно, помнил. И как сердился на себя, что она его не замечает. Как хотел поскорее догнать в росте других парней.
– Я вырос. Мы с тобой выросли, Алька.
Она покачала головой и невесело хмыкнула.
– Да, выросли, Пух, но все равно ничего не изменилось.
Он мог бы с ней поспорить. Он обязательно еще поспорит, докажет, что да, ничего не изменилось. И не измениться, во всяком случае, в его отношении к ней, но не сейчас. Сейчас за них снова заговорили их руки и губы.
– Алька, мы вовсе не должны этого делать, если ты не хочешь. Я бы все равно ушел с тобой, ты же знаешь.
– Нет, я хочу.
Игнат стянул футболку, и Сашка поцеловала плечо парня – уже по-мужски оформившееся, рельефное. Провела по нему ладонями, узнавая своего Пуха. Его пальцы тут же оказались в ее волосах, откинули голову назад, чтобы найти глаза – серые и почти черные, оттаявшие глаза его Чайки.