тарой в руках паренька, и сразу узнал себя. Это был он в тот вечер, когда впервые выступил в школе. В тот вечер, когда случился их первый танец и первый поцелуй, и когда он на долгое время потерял Альку. Только сейчас на рисунке за его спиной расправились огромные сильные крылья, готовые поднять его вверх.
По пожелтевшим краям бумаги Игнат понял, что рисунок давний, в отличие от другого, что лежал перед ним на столе – она, Алька. Он узнал ее сразу. Обнаженная, со скрюченными у груди руками, опутанная клочьями паутины. Игнат и сам не понял, как поднял его и поднес к глазам.
– Не надо, Пух, не смотри.
Алька сидела в кровати. Поднявшись, подошла к столу и мягко отобрала из его рук лист бумаги. Небрежно отбросила в сторону. Оказавшись сбоку, взглянула искоса и отвернулась. Оба вдруг увидели пятна крови на постели, и Сашка, стремительно рванувшись вперед, скомкала простынь. Отбросить не успела, руки парня поймали ее и притянули спиной к его груди.
Игнат нашел у девчонки нежное место за ухом, отвел ладонью волосы и поцеловал.
– Привет, Аль! Смотреть можно, а вот стесняться нет.
Она поежилась, как от щекотки, но ответила:
– Привет.
– Неужели это все ты? – он повернул ее в своих объятиях к стене. Кивнул подбородком. – Вот этот город и все эти рисунки? Алька, ты же талантище! – воодушевленно выдохнул. – Я всегда знал, что ты особенная, а сейчас убедился, что ты у меня уникальная.
– Перестань, не смешно, – Сашка выкрутилась и подошла к постели. Не оборачиваясь, подняла с пола свою одежду и вышла в коридор, бросив парню поверх плеча: – Я в душ.
Вернулась быстро, надев джинсы и футболку на голое тело. Отбросив ладонью с лица влажные волосы, подошла к шкафу, открыла дверцу и достала чистое полотенце. Протянула Игнату, не глядя ему в глаза.
– Возьми, Пух. Горячей воды у меня нет, но я привыкла. Если хочешь, можешь пойти к себе домой…
– Нет.
– Хорошо, – она кивнула. – Тогда я на кухню, приготовлю нам чай.
Утро для героев выдалось позднее, ночь насыщенной встречей и эмоциями, и Сашка пожарила к завтраку яичницу, нарезала остатки хлеба и последний огурец. Пошкрябала в сахарнице ложкой, надеясь все же подсластить гостю чай. Себе сладости не хватило, но ей было не привыкать. Она бы запросто приготовила что-нибудь посерьезнее, жизнь с отцом очень рано ее многому научила, если бы холодильник не оказался пуст.
Когда Игнат вошел в кухню в одних джинсах и босиком, Сашка сидела напрягшись. Что она собралась увидеть на лице парня, вышедшего из ее ванной комнаты, она и сама не знала – возможно, разочарование или брезгливость (дешевый кафель держался на честном слове, а кран покрылся пятнами ржавчины, которые никак не счищались), но увидев на синеглазом лице широкую улыбку, растерянно на нее засмотрелась.
– Оказывается, мне нравится холодный душ и запах твоего шампуня, – сказал Игнат. – Ты даже в детстве пахла хвоей и зелеными яблоками. Вот как сейчас, – он наклонился и легко коснулся губами волос девчонки в месте выше виска. – Помнишь? – провел пальцами по нежной щеке, но она их поймала и отвела.
– Нет.
– Аля…
И не ответила на поцелуй. Нахмурилась:
– Игнат, пожалуйста, давай позавтракаем. Все-таки ты у меня в гостях, а гости у меня бывают нечасто. Я и так себя ужасно чувствую.
Игнату стало неуютно вовсе не от обстановки, а от сухости Сашкиного голоса, прозвучавшего еще не холодно, но с заметной прохладцей. Глупая. Напрасно она сомневается. Сейчас он ей расскажет о его планах. Об их общих планах. О том, что в эту ночь для себя решил, и сразу же все прояснится. Они теперь взрослые и будут строить свою жизнь, как захотят. Они имеют полное право быть вместе!
Сашка выслушала молча, но энтузиазма к его словам, как ожидал парень, не проявила. Сделав длинный глоток, отставила чашку в сторону и сказала:
– Я думаю, Игнат, тебе пора идти. Твои родители наверняка вернутся раньше. Зря ты отключил телефон, лучше бы соврал, что дома. Они слишком тебя любят, чтобы не беспокоиться.
Да, здесь Игнат допустил оплошность, Сашка права. Но не до того ему было вчера, чтобы думать. Хотелось от всего мира закрыться вдвоем. Хотелось быть смелым и сильным, и мечтать о будущем.
– Можно я приду к тебе вечером, Аля? Я хочу.
– Нет, – она мотнула головой. – Не надо, Пух. Ты ничего не знаешь о моей жизни. Она не для тебя.
От рассказа Игната у Сашки сжалось сердце. Его мечты оказались даже хуже ее собственных фантазий, в которых она видела себя свободной птицей. Так высоко, как он мечтал, ей никогда не взлететь. И ему не взлететь, если она окажется рядом. Люди не забудут, а потом и он не простит, когда поймет. А Майка? А ее долги? Она отогнала даже мысль о том, что будет, если о Пухе узнают дружки Чвырева-старшего, да и ее сумасшедшая подруга. Игнат идеалист, он слишком светлый, чтобы побороть тень. В борьбе за нее утонет с головой, и семья не поможет.
– Ты для меня, Алька, и этого достаточно, – уперся Игнат. – Ночью я сказал правду.
– Я знаю, но это ничего не меняет, – в этот момент главное не смотреть на него, тогда и ответить получится твердо. – Я тоже сказала правду, Савин, и повторю еще раз. Ты не для меня, и это проблема.
– Сашка! Ты сошла с ума! – Он вдруг очутился рядом, вздернул ее за плечи, поднял со стула и развернул к себе лицом. – Какая, к черту, проблема? В чем?! Я же чувствую, что ты хочешь того же, что и я – быть вместе!
Врать, глядя в синие глаза, оказалось трудно.
– Нет, не хочу.
– Алька, – он не хотел верить, – замолчи, слышишь! – пальцы больно сжали плечи, словно он пытался ее удержать. – Я все смогу. Все! Ты только не отворачивайся! Все твои страхи – ерунда! Самый счастливый день в моей жизни тот, когда в ней появилась ты. Я никогда от тебя не откажусь!
– Что ты сможешь? Что? – тепло исчезло из Сашкиных глаз, сейчас они смотрели на парня трезво и холодно. – Поссориться с семьей и потерять друзей? Встречаться со шлюхой на глазах у родителей, чтобы они возненавидели меня еще больше? Бросить им вызов и показать, что плевал на их заботу и любовь? Это ты сошел с ума, Савин, если думаешь, что они спокойно переживут твой выбор. Что не попробуют за тебя бороться. Примут то, что дочь пьяницы отобрала у них мечту увидеть единственного сына по-настоящему счастливым.
– Но это же и есть моя жизнь и счастье!
– Нет! Ты дурак, если считаешь, что счастье – это принести боль близким людям. Думаешь, я этого хочу? Увидеть тебя втоптанным в грязь, в которой живу сама? Узнать, что мальчишка, мечтающий стать музыкантом, стал грузчиком?
– Пусть. Мне решать, что для меня важнее. И ты не шлюха, Алька, не смей о себе так говорить!
– А ты не смей даже думать о том, чтобы быть со мной, понял? Какая разница, не сегодня так завтра стану, люди лучше знают! Я никогда не буду хорошей, а ты никогда не опустишься до меня, я этого не допущу! Ты не знаешь, в каком мире я живу. Черт, мне даже накормить тебя нечем! – вспылила Сашка.
– Зачем? Это я должен кормить тебя.
– Ты мне, Савин, ничего не должен, – жестко отрезала девчонка, – не выдумывай.
– Но как же мы, Алька?
– А что мы? – она сняла с себя руки парня и отошла. – Есть ты и я, и две непересекающиеся прямые. Эта ночь решительно ничего не меняет. Я извинилась перед тобой. Спасибо, что был со мной.
Игнат смотрел на Сашку потрясенно, побледнев в лице, и она не выдержала. Все же не таким каменным и неживым было ее сердце, каким казалось.
– Пух, не смотри так, – у Альки сорвался голос. Она кинулась и крепко обняла парня за шею. Привстав на носочки, прижалась щекой к щеке. – Пух, пожалуйста, не поддавайся, – прошептала. – Это пройдет! Ты станешь еще лучше, я знаю, я чувствую! Когда-нибудь полюбишь хорошую девушку и будешь самым лучшим отцом и мужем, будешь ею гордиться. Я прошу: ради меня не падай, ты родился, чтобы идти. Так иди, или я возненавижу себя еще больше!
– Но я люблю тебя!
– А я нет! Черт! – Сашка, рассердившись, оттолкнула от себя Игната. – Как ты не поймешь, Пух? Я тебя не люблю! Все это ошибка! Забудь меня и никогда сюда не приходи!
– Значит, нет?
– Нет.
И все-таки, прежде чем уйти, Игнат спросил не менее твердо, впервые назвав ее по имени, цветом которого кровоточила его душа:
– А если я всего добьюсь, Алый, ты будешь со мной? Если сделаю твой мир таким? – он показал из прихожей кивком на стену ее спальни, где был нарисован город, освещенный солнцем. – Будешь?
Сашка повернула голову и посмотрела на рисунок.
– Таким? – удивилась. – Я не доживу, Пух.
– Ответь, – упрямо повторил Игнат.
Этот мир был сказкой, в которую хотелось верить каждому. Неосуществимой мечтой.
– Да. Если ты еще будешь любить меня.
На полу под ногами лежал рисунок, на котором Алька изобразила себя в паутине. Игнат не стал спрашивать разрешения, вернулся в комнату за гитарой и просто забрал его с собой.
Уже больше двух лет никто из соседей ничего не слышал о Дмитрии Шевцове. Этот опасный тип никому не внушал доверия и редко кто о нем вспоминал. Но если бы кто-нибудь из них вдруг увидел, с какой методичностью его дочь в пустой, запертой ото всех квартире, избивает ногами и руками грушу и полосует дерево ножом, подумал бы, что она сумасшедшая и точно недалеко ушла от отца. И только, пожалуй, сам Дмитрий поверил бы в ее вменяемость. Этот мир опасен, он Сашку предупреждал.
– Ваня, скорее иди сюда! Немедленно! Ваня!
– Ира, что случилось? Чего голосишь? Начался всемирный потоп, или всего лишь потолок рухнул?
– Хуже! Ты только посмотри, что наш сын с собой сотворил! Мы говорили ему, просили, но он снова это сделал!
Ирина Савина стояла на пороге спальни сына, прислонив ладони к груди, и смотрела на Игната. Минуту назад он вошел в квартиру и стянул футболку с длинными рукавами с воспаленной руки, на которой во всю длину красовалась объемная татуировка. Рассеченное надвое лицо, словно нанесенное на кожу трафаретом, и разъединившая его надпись газетным шрифтом, проходящая вдоль всего предплечья: «Far from what i once was, but not yet what i am going to be». Игнат повернулся, чтобы бросить футболку на кровать и женщина увидела еще одну татуировку. Правую руку парня, под самым плечом, теперь обвивал кровоточащий стебель с шипами, от которого разлетались ноты и птицы.