– Не знаю, – честно ответила Майка, – как получится! Ты только не суйся к Чвыревым, если что, не ищи меня.
Это лето у Сашки пролетело незаметно. Сначала экзамены, потом поступление в академию, следом за всем работа на Волкова. Друзей с дорогими тачками у мужчины хватало, лето – пора понтов и автогонок, модных загородных тусовок, и заказов на аэрографию заметно прибавилось – Сашка проводила в гараже все личное время, даже из кафе ушла. Копила деньги на обучение, возвращаясь домой к полночи. Но совмещать работу и учебу оказалось сложно. Иногда так и засыпала за столом над домашним заданием.
Когда настали первые учебные месяцы, как могла, держалась, экономила на всем, что можно и что нельзя, а когда пришла пора первой сессии, вынужденно взглянула правде в глаза – у нее не было денег на эту чертову академию. У нее не было времени строить из себя студентку. Ей нужно как-то жить и выживать. Что-то есть, а не писать рефераты по истории искусства и рисовать пейзажи, питаясь воздухом. Да и с чего их рисовать? Вместо природного антуража и реального вида местности, вместо проведенных за городом выходных в поисках последнего, ей приходилось включать воображение и рисовать так, чтобы ни в чем не уступать другим студентам. По большей части знакомым с классическими техниками рисунка не из библиотечных книжек и руководств к действию, как Сашка, а из уроков в художественных школах.
Игната избегала. Так ни разу и не откликнулась на имя, когда встречались. Проходила мимо парня быстро, сунув руки в карманы куртки и наклонив голову в капюшоне. Иногда отводила взгляд уверенно, пытаясь казаться равнодушной. Судя по тому, каким каменным он казался в эти мгновения, у нее получалось убедить его, что все забыто. Он тоже поступил и наверняка радовал родителей успехами. Это угадывалось по их лицам, которые при встрече с Сашкой все так же отворачивались, рты поджимались, и гордо поднимались подбородки.
«Мы не такие, как ты. Мы лучше тебя, правильнее и счастливее. А ты все та же ужасная девчонка».
«Ну и к черту вас! Да, я не такая, как вы».
Майка все больше отдалялась, пропадала надолго, не давая о себе знать. Иногда появлялась прежняя – веселая и беззаботная, с гостинцами в руках, и тогда у них случались настоящие праздники. Отсыпалась в квартире Шевцовых и снова исчезала, не договаривая о себе, не отвечая на звонки, неспособная усидеть в четырех стенах. Просто однажды не возвращалась, и Сашка снова оставалась одна.
Занятие по рисунку окончилось и студенты, сложив художественные принадлежности в сумки и папки, оставив рисунки на столе преподавателя, постепенно покидали широкую аудиторию, обсуждая сегодняшнее задание и практический урок. В комнате вместе с Сашкой и педагогом остался лишь один незнакомец. Он иногда находился здесь, ходил между столами – сухонький старик с тонкой бородкой, в очках и неизменном сером костюме. Вышагивал неслышно между рядами, постукивая о деревянный пол наконечником эбонитовой трости, и наблюдал за работой учеников. Студены привыкли к нему, говорили, что он бывший ректор академии, а может, врали. Неважно. Сашка привыкла к его присутствию за спиной и за неполные четыре месяца научилась не замечать. Она подошла к своему куратору и положила подписанный рисунок к другим работам. Было непросто, сердце сжалось в комок, но сказала, зачем осталась.
Женщина удивленно подняла брови. Взглянула внимательно на девушку с необычным серым взглядом, которая смотрела на нее прямо и без заискивания, как на равную. Хотя Ольга Аркадьевна Свердлова и преподавала в художественной академии рисунок без малого двадцать лет, она, как любой творческий человек, привыкла, что к ней относятся с определенной долей пиетета.
– То есть? Я правильно тебя поняла, Шевцова? Ты только что начала учебу на нашем факультете, прошла сумасшедший конкурс, попала в лучшую группу, в которую студентов отбирал лично Генрих Соломонович, и уже хочешь уйти в академический отпуск?
Сашка не стала врать и юлить, ответила как есть.
– Нет. Я хочу совсем уйти. Как это сделать?
– Совсем? – женщина и старик переглянулись. На какое-то время они оставили за собой паузу, вникая в ее вопрос. – Погоди, ничего не понимаю. Почему вдруг?
– Я не смогу принести необходимые справки и обосновать причину отпуска. И не уверена, что через год смогу продолжить обучение. Мне лучше просто уйти.
За спиной о пол стукнула трость, и мужчина, кашлянув в кулак, вежливо обратился к коллеге:
– Ольга Аркадьевна, вы не могли бы ненадолго нас оставить. С вашего позволения я бы хотел поговорить со студенткой Шевцовой наедине.
– Конечно, Генрих Соломонович.
Женщина вышла, а Сашка повернулась к незнакомцу. Он не сразу подошел ближе, словно что-то обдумывая, обошел полукругом, пока наконец не остановился, скрестив кисти рук на набалдашнике трости. Взглянул на девушку с интересом.
– Здравствуйте, Александра, – дружелюбно поздоровался и Сашка ответила.
– Здравствуйте.
– Помните, на вступительном экзамене я спросил вас, в какой школе вы обучались технике рисунка, и какую школу художественного мастерства считаете для себя близкой по духу?
– Да, помню.
– Тогда, возможно, вы еще раз озвучите для меня ваш ответ?
– Я сказала вам, что самоучка и затрудняюсь ответить на второй вопрос.
– Почему же не попытались выкрутиться? Произвести впечатление на экзаменаторов? Разве ложь не становится благом, когда решается ваша судьба? Попасть самоучке в нашу академию практически невозможно.
– Простите, – Сашка насторожилась, – я вас не совсем понимаю.
– Вы удивительно прямолинейный человек, Александра, что несвойственно молодым людям.
Мужчина кивнул и с легкой улыбкой пригладил профессорскую бородку, а Сашка удивилась: неужели он ее запомнил среди сотни абитуриентов, которые в тот день штурмовали экзаменационную комиссию? Но, если честно, ей даже в голову не пришло соврать. Видела, что ее рисунки не хуже других, а там понадеялась на чудо. Этой надежды в ее жизни всегда было мало, вот и плеснула сюда с лишком. Спать не могла, так переживала, куда уж тут сочинять.
– Расскажите мне о своей семье, – неожиданно попросил старик, и девушка напряглась.
– Что именно вы хотите узнать?
– Круг интересов ваших близких. Корни. В какой атмосфере вы росли? Почему при ваших явных способностях к рисованию, не получили начального образования, а предпочли обучаться самостоятельно. Возможно ли, что решение стать художником лишило вас поддержки родных? Я прошу вас рассказать о себе откровенно.
– Это сложно, – но этот короткий ответ Сашки уже был откровенным, и старик это понял.
– И все-таки, – настоял. – Поверьте, я спрашиваю не ради праздного любопытства. Итак, кем работают ваши родители? Мама?
– У меня нет мамы. Она жива, но я понятия не имею, где она и кто, – девчонка сказала ровно, без дрожи в голосе, просто констатируя факт. – До двух лет меня воспитывали чужие люди.
– Отец?
Сашка молчала. Здесь ответить оказалось куда труднее, а потому и голос просел. Едва уловимо дрогнул, почти незаметно, но от старика не укрылось.
– Я не видела его два с половиной года и не знаю, что с ним. И нет, он не капитан дальнего плавания. Он грузчик и очень непростой человек. Не понимаю, – снова удивилась, – зачем вам знать?
По лицу мужчины нельзя было прочитать мысли, только удивление и озадаченность. Безукоризненно одетый, в костюме с галстуком, с дорогими запонками на запястьях, он не мог не видеть простой Сашкиной одежды. Ну и плевать! Девчонка решила: если что, она просто развернется и уйдет.
– С кем же вы живете, дорогуша? – Генрих Соломонович поправил на носу очки и вздернул брови. – У вас вообще есть, где жить?
– Я живу одна. Спасибо, да, у меня есть, где жить.
– Неужели существуете на стипендию? – изумился, но Сашка не ответила, и пожилой мужчина нахмурился. – Хотя, о чем я спрашиваю, стипендия по нынешним временам – сущие копейки, – сам же и резюмировал. – Значит, вы твердо решили уйти?
– Да.
– Я помню вашу работу «Сельский пейзаж». Мне показалась интересной используемая в рисунке цветовая гамма. Сейчас, глядя на ваше рабочее место, я понимаю, что на самом деле вам нечем работать. Вот здесь, на столе, это вся ваша акварель?
Взгляд Сашки стал суше, и старик поспешил отметить:
– Должен сказать, у вас отменное чувство цвета и замечательно получается смешивать цвета. И все-таки нужна развернутая палитра. Скоро предстоит работа с маслом, я хочу увидеть, на что вы способны, когда условия не ограничивают вас.
Сашка усмехнулась. Похоже, что этот старик просто издевается. Конечно, он все понял – жук! Но он не дал ей высказаться, заметив, как обозначились тонкие крылья носа. Попросил вежливо:
– Посмотрите сюда, Александра. – Подойдя к столу, взял в руки два рисунка из числа сегодняшних работ студентов. Поднял их перед собой, повернув лицом к девушке. – Перед вами две работы акварелью, что вы можете о них сказать?
Сашка, разглядывая рисунки, повела плечами.
– Ну же, – подбодрил он, – смелее, студентка Шевцова? Ведь вам бояться нечего. Вы же все равно собрались уйти.
– Это хорошие работы для студентов первого курса.
– Согласен. Еще?
– Они чем-то похожи.
– Верно. Чем?
– Я бы сказала, что они немного… статичны.
– Хотя заданием было?
– Показать динамику.
– И снова верно! – мужчина довольно кивнул. – Но ученики показали мне технику, которой владеют, навыки художественной школы, все что угодно, но только не то, чего я смел от них ожидать. Почему?
– Я не знаю.
– Потому что идти проторенным путем легче, а быть смелым непросто, когда тебя ограничивают рамки. Я сейчас подниму из этой стопки любую работу, и мы с вами увидим, насколько они все похожи. А ведь динамика в рисунке – это не просто предмет в движении, как здесь представлено. Это не обязательно физическое действие, это жизнь, проступившая на бумаге. Это прежде всего мысль! Момент времени, и только потом все остальное! – старик так воодушевился, что, отложив рисунок в сторону, поднял вверх палец. – Понимаете? Конечно, – он смягчился, – все это рано еще обсуждать, впереди годы учебы и практика. Но тем интереснее понимать, что кому-то уже дано видеть суть. Чувствовать. Передавать. Что кто-то готов приблизиться к черте, за которой нет рамок. Есть только мастерство художника и вдохновение. Да-да, мы рассказываем, пишем свои картины, отзеркаливаем эмоции, заставляем верить себе, или не верить, и никак иначе!