Черт, как будто мне Майки мало. Грудь сжимают невидимые тиски, останавливая биение сердца, погружая мой мир в еще большую темноту.
Я отступаю в тень, касаясь спиной холодной стены, и закрываю глаза. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас, когда моим собственным крыльям, черным и опаленным, еще нужна сила, хоть немного силы ради старика.
Не думать. Не смотреть. Не видеть.
Но почему мне кажется, что он смотрит в мою сторону и его синий взгляд находит меня, как будто способен рассмотреть в этой толпе? Выделить из череды многих? Нет, это все мое глупое воображение и желание удержаться за свет. Слишком много здесь лиц и слишком много световых сполохов.
Я поворачиваю голову и наконец вижу Майку – девчонку с лиловыми волосами, суетливо поглядывающую по сторонам. Она тоже в этой волнующейся толпе, но ей не до сцены. Она проходит по краю танцпола и вдруг замечает меня. Не останавливается, когда я резко направляюсь к ней, как наверняка бы сделала раньше, а торопливо спешит куда-то вглубь клуба, натыкаясь на людей. Пропадает в темном коридоре, хлопнув дверью с надписью «Вход запрещен».
Здесь закрытая зона для своих. Какие-то внутренние помещения для персонала, склад с ящиками алкоголя и клубной мебелью, комната с продавленным диваном, а у черного выхода дверь неожиданно ведет в ремонтный бокс. А впрочем, мне не приходит в голову удивиться, не до того.
Майка дергает ручку двери выхода, но та заперта, и она забегает в бокс. Пятится от меня, обхватив себя руками.
– Санька, только не бей! – всхлипывает. – Я не хотела! Не хотела! – повторяет. – Не хотела…
Я тоже. Но пощечина получается крепкой, наотмашь, и легко останавливает поток лживых слов. Я вижу, как голова подруги дергается в сторону, а на лицо налетают волосы. Откуда-то, то ли из сжатой ладони, а то ли из кармана Майки на пол падают и рассыпаются белые таблетки азота и дозы кокса.
– Не хотела… – у Пчелы вырывается рыдание.
От гнева и боли обиды у меня дрожат руки и душа.
– Сука ты, Майка, а не человек. Я ведь тебе единственной верила. А теперь у меня ни веры нет, ни надежды. Ничего. Даже тебя.
– Чаечка, прости, – плачет девушка. – Но у меня не было другого выхода. Они заставили!
– Не хочу слышать. Ни о ком! Ты себя уже давно продала. А сейчас и меня.
– Нет! – она мотает головой, но мы обе знаем, что да. Повторяет: – Я не хотела! Не хотела с тобой встречаться, Санька! Просила их! Хотела, чтобы у тебя все было хорошо! Всегда верила, что ты лучше!
Я не могу сдержать горькой усмешки.
– Надо же, – говорю. – Так верила, что не поленилась найти меня и снова сунуть мордой в дерьмо. Лучше заткнись, Майка, и не заикайся насчет веры. Где монеты и орден старика? Я пришла за ними.
– Ни черта себе! Вот это горячие пташки! Смотрите, кто к нам залетел!
Мужской голос раздается в нескольких метрах и кажется знакомым. Я оборачиваюсь и только сейчас замечаю, что мы с Майкой в боксе не одни, а в компании четырех парней. Младшего Чвырева узнаю сразу. Он стоит рядом со старшим братом и при виде меня растягивает губы в удивленной улыбке.
– Привет, Чайка, – здоровается Артур. – Вот и встретились. Лучше поздно, чем никогда, правда?
На нем светлая футболка и темные штаны, черные кудрявые волосы стянуты на затылке в хвост, а карие глаза привычно буравят взглядом. На запястье, покрытом сплошным татуированным узором, надеты дорогие часы. Он был бы точной копией брата, если бы решил обрить голову наголо.
Его появление неожиданно, хотя, пожалуй, предсказуемо. Жаль, не получилось поговорить с Майкой наедине. Однако много чести с ним здороваться, и я продолжаю смотреть на парней, оценивая обстановку.
– Вот и она, Влад, – тем временем бросает Чвырев брату. – Наша птичка. Прилетела как миленькая. Что же ты, Сашка, – обращается ко мне, сходя с места, – заставила нас скучать. Я же обещал, что не дам о себе забыть.
Слова Чвырева проясняют ситуацию лучше слез Майки и заставляют напрячься. Знать бы еще: сама она им рассказала о старике, или слухи дошли. В первое все равно не хочется верить.
– Ты мне никогда не нравился, Чвырев, чтобы о тебе помнить.
– Зря, – усмехается парень, ничуть не расстроившись. Держится так, словно у него скрытые козыри в рукаве, – а многим я нравлюсь. Вот Майке очень даже. Правда, Пчела? – он подходит к девушке и небрежно ее обнимает. – Каждый день нравлюсь, если не нахожу никого лучше. Неважно выглядишь, Шевцова, – вдруг с участием замечает. – Какие-то проблемы?
– Штырь, чего стоишь? – Я слышу, как старший Чвырев командует своей шестерке: – Закрой дверь в бокс. Нам ни к чему лишние уши.
– Не трогайте ее! – внезапно кричит Майка. – Артур, Влад, пожалуйста! Я же вам все отдала, вы обещали! Вы обещали оставить ее в покое! Санька, они…
– Заткнись! – обрывает Артур, обхватывая лицо девчонки сильными пальцами. – А разве мы трогали? – спрашивает. – Ты же видишь, что она к нам сама пришла. Никто ее не беспокоил. Так, Чайка? – Обернувшись, повторяет мне: – Так что насчет проблем?
Рядом с братом становится Влад, и я сую руки в карманы куртки.
– Они у вас будут, – обещаю, – когда хозяин монет заявит о пропаже в полицию. Я тоже молчать не стану.
– Так почему до сих пор не заявил? – Влад смотрит на меня, кусая губы. – Чего ждет?
Сзади парней смеется Штырь.
– Видно, соску старика держит хорошо! Не зря же он ее в дом взял!
Значит, сами узнали. Парни переглядываются, но я не отвожу взгляд.
– Не жалуется.
– Не борзей, Чайка, – предупреждает старший Чвырь. – Не люблю, когда мне угрожают шалавы. Даже такие дорогие, как ты. Сколько ты у нас теперь стоишь? Пару лимонов зеленью? Говорят, у старика богатое наследство, а виды исключительно на тебя. Ну так давай! Иди в ментовку! Только учти важный момент: с художником придется распрощаться. И с его кошерным добром. На квартиру Майку ты навела, и барахло сама сдала. Ведь так было дело, Пчела?
Майка молчит, и Влад бьет ее ладонью по щеке. Привычно. Как хозяин бьет собаку, понукая к послушанию.
– Иди сюда! – дергает к себе за шею, заставляя смотреть на меня. – Так спрашиваю, было дело? – настойчиво повторяет. – Говори, сука, или сдохнешь у меня на хате от ломки! – выходит из себя. – Я тебе однажды уже обещал ветерок* с воздухом лично в вену вогнать – допросишься. И подругу твою борзую отымею так, что пар из задницы пойдет. Здесь хозяин положения я, поняла? Ну!
– Да.
– Вот и умница. Пошла! – отталкивает ее к брату. Поворачивает ко мне лицо, на котором всего слишком – и раздражения и гадливости, и особенно уверенности в себе: – Слышала, что твоя подельница сказала? Так что гонор попридержи, Чайка, пока плакать не пришлось. Это я с тобой еще слишком вежливый.
Про плакать – это он зря. И захотела бы – не смогла.
– Влад, она никому ничего не расскажет, я ее знаю, – вмешивается Артур.
– Пусть только попробует. Я их двоих на такую синтетику посажу, они у меня как моли в кислоте растворятся. Бесследно.
– Мне нужны монеты и орден. Где они? Я без них не уйду.
Я столько раз смотрела в лицо отцу, что глаза Влада Чвырева кажутся пустой подделкой и проигрывают даже воспоминанию.
– А нам нужна картина «Исповедь боярыни Ямщиковой». Знаешь такую?
Знаю ли? От масштаба запроса у меня захватывает дух. Ну еще бы. Работа редкой красоты и вдохновения, как и изображенная на ней молодая женщина с мягким карим взглядом и тяжелыми косами на плечах. Генрих Соломонович написал эту картину двадцать лет назад, но так и не продал. Выставлял по всему миру в художественных галереях, но расстаться с любимым детищем не смог. Десять лет назад частные коллекционеры из западной Европы готовы были предложить за «Боярыню» от трехсот до четырехсот тысяч долларов. А сейчас, когда другую известную картину Вишневского «Юная садовница» приобрел в свою коллекцию знаменитый королевский дом, цена и подавно возросла. Старику бы спрятать картину в сейф, но она продолжала висеть в гостиной художника, где ей самое место.
Знаю. Но вместо ответа сама задаю вопрос. Уже не Чвырю. Обращаюсь к четвертому парню, постарше, все еще надеясь, что ослышалась.
– Кому нужна? Тебе?
Руслан Тарханов, по кличке Хан. У меня хорошая память. Однажды я его уже видела в гараже у Волкова – невысокого, но крепкого с виду скользкого типа, и запомнила фамилию. Все это время он нервно покусывает губы. Затягивается сигаретой, не сводя с меня внимательных глаз.
Сноски-звездочки:
*Слэм/слэмить - толкаться на концерте в толпе под музыку. Обычно, на рок-концертах. От анг. slam – швырять, врезаться с грохотом.
*Ветерок - игла
*Беспонтовка/Дрэк - сорная конопля неудовлетворительного качества
*Снифер - нюхач
*Азот - таблетки азидотимидина.
*Кокс - кокаин
-15-
– Допустим, мне это интересно, – отвечает. – Ты села на жирный член, девочка, и удержалась. Не удивляйся, что тебя захотели натянуть на еще один. Возможно, ты даже не почувствуешь боли, если будешь умницей и не станешь рыпаться. Монеты у нас, но поверь, как только ты принесешь картину, твой старик сразу же о них забудет. Так что не парься, это больше не твои заботы.
Ну еще бы. Если я отниму картину у Генриха Соломоновича, он не переживет такой потери и предательства. Я и так нанесла ощутимый удар по доверию старика, чтобы он перенес еще один. Этим отморозкам во главе с Ханом исход наших с художником судеб глубоко безразличен, им нужен товар. И, судя по тому, что первая часть плана с Майкой удалась, дело со мной им видится вполне решенным.
Как жаль, что однажды Генрих Вишневский остановил свой выбор на мне. И как жаль, что когда-то я согласилась стать его ученицей.
– Старик не забудет, зря надеетесь. Квартира под надежной охраной, так что заботы и правда не мои. «Боярыня Ямщикова» вам не по зубам, Хан, даже с интересом. Картина очень известна, вы рехнулись, если думаете, что сможете ее продать, и вам это сойдет с рук. Я не стану помогать.