– Это, бесспорно, великолепная работа де Кесадо, – говорил художник, сидя перед мольбертом с поврежденной картиной, на которую падали косые солнечные лучи. – Я хочу, Саша, чтобы именно ты восстановила ее. Я во всем помогу, но глаза у меня уже не те. Малейшая ошибка в игре оттенков испортит дело. – Склонив голову, мужчина водил увеличительным стеклом над поверхностью, поправляя на носу очки. – Посмотри внимательно на перекрытие цвета и технику нанесения мазков. Она у художника необычная – короткая и стремительная, что характерно для начала эпохи модернизма. Попробуй повторить. Отлично. Просто отлично, моя девочка!
– Эх, Сашенька, – огорчался художник. – Как печально, что ты по моей вине оказалась втянута в эту грязь. Как представлю, что они могут сделать с тобой, если вдруг меня не станет, и становится страшно за твою жизнь. Как жаль, что ты оказалась сиротой, и некому взыскать с них. Наказать по справедливости. Эти мысли убивают меня. То, что им под силу загубить твой талант.
– Все будет хорошо, Генрих Соломонович, я ни о чем не жалею. Все будет хорошо.
Верила ли Сашка сама своим словам? Скорее нет, чем да. Жалела старика, а себя?
Два с лишним года покоя и учебы, мелькнувшая надежда, как отчаянный взмах крыльями, и снова полет над пропастью. Нет, своему учителю она могла платить только благодарностью. Ее сердце не терзали упреки. Ее убивали мысли об Игнате, а вовсе не страх за себя.
Как он? Что с ним? Поверил ли в то, что она сбежала? Бросила все после данного ему обещания? После всего, что он ей сказал? Ведь сама так и не ответила. Поверил ли?
Лучше бы да. Сил не было метаться в сомнениях. Честное слово, лучше бы так, чем думать, что он будет искать ее и столкнется с миром Шкуратова, Чвырей и Хана. С бандой отморозков, способных отнять у человека не только свободу, но и жизнь. Зная, на что способны эти сволочи, даже мысль боялась допустить, что не поверил. Что пришел в квартиру и понял: ее нашли. Когда воображение рисовало картину расправы над Игнатом – останавливалось сердце. Мысли снова и снова возвращались к парню. Только бы не искал ее, только бы не искал! Если он пострадает по ее вине, она никогда себе не простит. Никогда!
За рисованием и удавалось отвлечься. Проваливалась в работу, как в забытье.
А вскоре и сам хозяин зачастил к ним. Оригинал испанца – пропавшая картина «Поцелуй под яблоней» – был восстановлен, и пленники перешли к созданию копии.
Шкуратову нравилось приходить в мастерскую и наблюдать за процессом. Провоцировать и унижать старика своим положением хозяина. Он часто останавливался за Сашкиным плечом и долго смотрел на ее работу. На девушку. Когда обращался с вопросами, в который раз озадаченно отмечал холодное бесстрашие в лице и равнодушие в серых глазах. Чаще всего Сашка не отвечала. Не боялась, и это изумляло мужчину больше всего. Хотелось ударить, но рука не поднималась. Чувствовал: не поломает. А еще восхищал талант девчонки. То, как легко ложились на холст штрихи и линии, как изгибалась тонкая кисть руки. Она была сокровищем, и старик первым разглядел это. Да чего уж лукавить, их всех задевали ее холодность и красота. Скрытая сила. Ирма как чувствовала, оплетала собой и этим только раздражала сильнее, но возразить не смела. Понимала, что ее будущее зависит от этих двоих.
– Надо же, Генрих Соломонович, какая у вас способная ученица. Я бы даже сказал – уникальная ученица, – усмехался мужчина, обходя Сашку и прицениваясь к ней, как к вещи. – Здесь мы с вами не прогадали. С такой не грех и старые кости размять вечерами. И о живописи потолковать, и о судьбе. Преданная девочка, завидую.
Если раньше Генрих и пробовал осадить негодяя, то сейчас промолчал. Но заметил взглядом, как при словах Шкуратова дернулся кадык на шее его молодчика Хана.
– Ты, Сашенька, поаккуратнее будь с этим парнем, – говорил о Тарханове, когда они оставались одни. – Не нравится мне, как он на тебя смотрит. Лучше держись поближе. Я хоть и старик, но так спокойнее.
– Хорошо, Генрих Соломонович, буду.
Старалась не расстраивать старика, хотя внимание Хана замечала. Ненависть, горящую в черных глазах, и кое-что еще, куда опаснее ненависти. Другое чувство, заставляющее быть настороже.
Блеклое солнце на гаснущем небе, пасмурный день.
Люди не люди, лица-фальшивки, я сам лишь тень.
Город, как бездна, в нем дна не видно в пору грозы,
Ливень, как слезы, смоет с дороги твои следы…
Suspense(с)
С последним гитарным аккордом музыка стихла, и зал сорвался на крики.
- Suspense! Игнат! Игнат!
Отличное выступление, накаленное энергией до предела. Толпе нравилось то, что происходило на сцене. Кураж на грани щекочущей нервы пристойности. Нравились красивые парни, а больше всех солист – последнее время он походил на мрачного идола. Лицо на скулах заострилось, на потемневшем от татуировок теле проступали натянутые мышцы, а из-под длинной челки сверкали синим сумасшествием глаза. Это возбуждало внимание, это притягивало взгляды, этот синтез оголенных чувств – боли, ярости и отчаяния, исторгнутый в мир, возносил парней над другими. Толпа с радостью и жаждой принимала новых кумиров.
И голос, пронзающий души. Игнат не жалел ни себя, ни друзей, словно жил на последнем дыхании. Это дыхание с конечной нотой с шумом вырвалось в микрофон, а глаза невидяще скользнули по залу. Гитара мерно затихала в руках.
Завершать было сложнее всего. Когда выплескивались чувства, оставалась пустота и гулко стучащее, перетянутое режущей нитью боли сердце.
Первый стоящий сольник отыграли на тысячную аудиторию в самом большом и представительном клубе города Paradise-holl, и Дрон – Дронов Антон, менеджер группы, довольно потирал руки, скалясь успеху. Оказавшись в отведенной для них комнате, молодой мужчина развалился на диване с бокалом шампанского, закинув ноги на журнальный стол.
- Отлично отработали, парни! – хлопнул по плечу приземлившегося рядом с ним клавишника группы Захара Литягу. - А я что говорил? Этот альбом сделает вас настоящими звездами! Теперь нам нужна мощная раскрутка, студийный материал и атрибутика группы. Чем мы хуже Rammstein?
Ренат Беленко стянул футболку и отшвырнул в кресло. После выступления внутри все горело и требовало выхода. Подойдя к столу, он потянулся за бокалом. Шампанское пить не стал, налил себе минералки. Несмотря на то, что снять напряжение хотелось, помнил: именно ему предстояло сесть за руль.
- Ну и загнул ты, Дрон, - он коротко хохотнул, хотя сравнение польстило. - Не заносись высоко. Нам до Rammstein, как до Марса.
- Будет, Захар, все будет! – растянул губы Дронов. - Это другие пусть низко летают, а я знаю, о чем говорю. Вы, главное, своим делом занимайтесь, а мне предоставьте заниматься моим. Мы и без продюсера прорвемся. Стальные кулоны, кепки-трекеры, футболки – нам нужен официальный сайт группы и высококлассная атрибутика. Все, что преумножит и закрепит славу Suspense. Человека для этого дела найти не проблема, а дальше дело за Игнатом. Нам нужен свой клип и качественные постеры, деньги я уже ищу. Радио-ротация хорошо, но пора серьезно выходить на ТВ и закреплять позиции. Нам нужны концерты и известность, парни!
- Игнат, ты слышал? Дрон дело говорит. Мы же давно хотели снять клип на «Люди-пауки», почему не сейчас? – Женька Мимов спрятал в чехол бас-гитару и обернулся к другу, который уже натянул куртку на голое тело и стоял, словно не понимая, что ему делать дальше. Но наконец, забросив зачехленный инструмент на плечо, направился к выходу. – Как насчет Дэна Ибекова - клипмейкера? Он работает с рок-группами. Звезды, конечно, у него не отметились, но снимает достойно.
- Да, можно.
- Подожди, Игнат…
Но Савин уже распахнул дверь, чтобы уйти. Остановившись на пороге, обернулся.
- Мим, Белый, у нас была чертова неделя репетиций, я устал. Решите сами с клипом, мне все равно.
Когда дверь за фронтменом захлопнулась, Дрон стащил ноги со стола и вздохнул.
- Надеюсь, я нигде не перегнул? Если что, я сам купился на свой треп, так что все еще может получиться. – Он спросил после паузы: - Что, девчонку так и не нашли?
Литяга и Мим переглянулись.
- Нет. Два месяца прошло и, кажется, Игнат на срыве, сам видишь. Ни о старике, ни о Сашке никаких известий и это хуже всего. Уже бы хоть какая-то ясность появилась, тогда бы знали, что делать.
- Думаете, их давно нет? – понизил голос Антон Дронов. - Ну, на самом деле нет? С той девчонкой, что нашли на стройке, ведь тоже все в глухарь ушло?
Все промолчали, и тогда он решился предположить:
- А может, и правда сбежала. Испугалась, с кем ни бывает. Залегла на дно, найдут старика и появится.
- Нет, - Ренат зажег сигарету и закурил. Размял пачку, вдруг сминая ее в кулаке. – Она Игнату обещала. Не могла сбежать.
- Да что они стоят, бабьи обещания? – невесело хмыкнул Дронов. - Она что кровью расписалась в верности? Suspense без Савина не будет, сами знаете. Он цепляет людей за живое. Не нравится мне его настроение, так и перегореть можно.
- Дрон…
- Что?
- Лучше заткнись.
О выступлении группы в Paradise-holl всю неделю трещали местные радиостанции, и в клубе оказалось много знакомых лиц. Игнат вышел с черного хода, но женский голос все равно нашел и окликнул его.
- Игнат, подожди! Игнат!
Он не обернулся, словно не услышал, и ей пришлось его догнать.
- Игнат! – поймала за локоть, останавливая.
- Чего тебе?
Вероника Маршавина улыбнулась. Отдышавшись, поправила рукой светлые волосы и сумочку на плече.
- Ну, для начала привет, – кокетливо приподняла плечи. - Давно не виделись, Савин, хотела поздороваться. Здорово выступили!
- Привет.
- Ты стал таким… классным, что ли, – девушка засмеялась. - Даже не верится, что мы когда-то сидели за одной партой. Я тебе писала на личные страницы, но ты не отвечал. Хотела узнать: как твои дела?