- Это я, Алый. Я!
- Ты… - только и смогла выдохнуть. – Ты…
Он прижимал ее к груди, гладил волосы. Стянув с головы шапку, зацеловывал любимое лицо, а слезы все катились из глаз. Соленые и горькие, непролитые за столько лет, они блестели на щеках, и Игнат чувствовал губами их вкус. Горечь невысказанной тоски, оплётшей измученное сердце его Альки, и сладкий вкус радости, возвращающий к жизни.
Сашка плакала, а пальцы впивались, цеплялись за крепкие плечи…
- Пух, как ты мог меня оставить? Как ты мог?! Ты ведь сказал, что я больше не одна, а сам…
- Не мог, Алечка. Не мог!
…целовала шею, подбородок, губы. Гладила скулы. Она спрятала лицо на его груди, прижалась щекой, и теплая ладонь легла на девичий затылок.
Эти двое наконец-то встретились. И снова было дыхание на коже и пальцы в волосах. Теплая, хрупкая, уже не стальная Алька в сильных руках Игната.
- Игнат, я ведь умерла.
- Ну что ты такое говоришь.
- Правду. Теперь я знаю, что жизни после смерти не существует. Жизни без тебя не существует. Не оставляй меня больше никогда.
- Не оставлю!
В его глазах тоже стояли слезы, но на губах цвела улыбка. Как же она ей нравилась, всегда нравились ямочки на смуглом синеглазом лице и белозубое счастье, живущее в соседском мальчишке. Сашка подняла голову и провела по его губам пальцами. Прикоснулась нежно к лицу.
- Пух, это ты. Это на самом деле ты! – снова прижалась к нему, закрыв глаза и крепко обняв за шею. – Но я же видела, как в тебя…
- Не вспоминай, - он успокоил ее поцелуем. – Не надо. Я не мог умереть, потому что у меня есть ты – мой Алый. Я знал, что ты не забудешь.
- Игнат!
- Алька!
Он обнял ее за талию, собираясь поднять, закружить от нахлынувшего счастья встречи, но она остановила его внезапным:
- Осторожнее!
… и парень вдруг замер, распахнув глаза, и девчонка тоже. Они уставились друг на друга, говоря взглядами.
- Аля, ты что? – Игнат сглотнул волнение, когда она взяла его ладонь и приложила к своему животу. – Ты ждешь ребенка?
Сашка еще не успела ответить, а в синих глазах уже плескалось море чувств, от изумления до радости. Он все понял без слов.
- Неужели это правда, Аля? – задохнулся от новости. - И ты скоро станешь мамой?!
- Да, Пух. Почти пять месяцев уже, - Сашка улыбалась сквозь слезы и сама смущенная. – А ты папой, - потянувшись, ласково отвела длинную челку со лба парня. - Мне кажется, мы зачали его на крыше, когда ты спас меня, помнишь? – сказала. - В тот день ты был моим хранителем. Ты всегда им был, Пух. И моими крыльями.
В ее глазах впервые так ярко и неприкрыто отражались чувства к нему.
- Алька, но это же… С ума сойти! – у Игната не хватало слов.
- Не знаю, чем я тебя заслужила. Однажды в дождь я загадала желание. Мне захотелось, чтобы в моей жизни произошло настоящее чудо, и тем же вечером я впервые увидела тебя сквозь стекло. Столько окон, а ты почему-то нашел именно мое.
- Я помню. Тогда мне подсказало сердце.
- Я всегда знала, что ты необыкновенный, Пух. И всегда тебя любила.
- Алый мой, - он ее поцеловал.
- Я так рада, что наконец-то могу тебе об этом сказать. Что теперь ты знаешь. Что ты жив! Игнат…
Игнат засмеялся, прижимая Сашку к себе.
- Жив, Алька! И наша жизнь с тобой только начинается! – искренне пообещал. - А твой секрет никогда и не был для меня тайной. Я верил, что однажды услышу. Для меня ты всегда была и будешь единственной. Я бы не разрешил тебе любить другого, никогда!
Очень близко, буквально в метре от них раздался недовольный мужской голос:
- Ты смотри, какой уверенный! Не разрешил бы он. А кто за тебя в школе пацану нос расквасил и дружкам его навалял? И что ты в нем нашла, Санька? Да ты у меня в сто раз красивее! Вся в отца. А он как был сопляком, так им и остался. Только щеки спали и кадык появился. А так все тот же маменькин сынок. Надо было его еще в детстве по заднице отхлестать нотной папкой, чтобы голову тебе не морочил.
Игнат, улыбаясь, крепко обнимал Сашку, давая ей, вмиг застывшей в его руках, время очнуться.
- Ну, не такой уж и сопляк, раз могу себя обеспечить. А Альку я все равно заберу.
- И занимаешься черт знает чем!
- Вообще-то учусь на дипломата и играю в довольно известной группе. Кстати, при желании, могу будущего тестя пригласить на концерт.
- Да ты и поешь-то наверняка фальшиво! Позориться не хочу.
Игнат не растерялся и очень чисто спел:
«Someone will love you
Кто-то другой полюбит тебя,
Someone will love you
Кто-то другой полюбит тебя,
Someone will love you
Кто-то другой полюбит тебя,
But someone isn't me
Но это буду не я.
А Шевцов рассмеялся.
- Ну-ну! Не зарекайся, умник! Но уел, признаю. Генрих, ты слышал, как он меня? Нет, ну что она в нем нашла, мы ведь с тобой лучше, скажи, старина!
Генрих Вишневский тактично кашлянул в кулак. Художник был так растроган и счастлив за свою девочку, что у него у самого в глазах стояли слезы.
- Ну, не знаю, Дима. Мне кажется, Саше он нравится. И я почему-то склонен думать, что тебе тоже.
- Думаешь? – удивился мужчина. - Хотя…
- Папа?!
Шевцов не выдержал и протянул к дочери руки:
- Санька!
Обнял ее, птицей влетевшую в его медвежьи объятия и прижал к груди. Прижался и сам щекой, чувствуя, как в душе проворачивается ком.
- Папа… Папка! Я знала, я верила, что ты живой! Где же ты так долго был?!
Вспоминать не хотелось. Он поклялся себе, что если выберется – забудет.
- Далеко был, Санька. Там, откуда не возвращаются. Но я не мог не вернуться, зная, что ты меня ждешь. Прости дочка, за все прости! Я чуть не опоздал…
Еще будет вечер, Сашка с Игнатом уйдут гулять к озеру, и Генрих Соломонович о многом расскажет ее истосковавшемуся по новостям отцу. Они снова будут сидеть в кафе, есть суп Минестроне и пармскую ветчину, пить чай с хлебом с маслом, отказавшись от разогретой пиццы, и говорить, говорить. Дмитрий будет жадно слушать, как и чем жила его дочь, а Генрих не поскупится на рассказ.
- В город я не вернусь, - скажет художник, - хочу немного пожить здесь. Мне нравится Монте-Изола, нравится Италия. Озеро, горы, тишина. Давно я не уходил в работу с головой и душой. Знаешь, я думаю нарисовать несколько картин на морскую тему. Кстати, эта любимая тема Саши – море и утесы. Дима, ты не думал остаться на острове? Как ты относишься к рыбалке? В озере Изео очень много рыбы.
- К рыбалке?
- Да. Представляешь, я совершенно не умею удить и собираюсь научиться.
Мужчина устало вздохнет, услышав слово из своей старой жизни, которое он уже успел забыть, и задумается.
– Думаю, хорошо отношусь, - скажет. - Но жить здесь мне не по карману, Генрих, так что рыбачить будешь без меня. Я ж не какой-то чертов богач. У меня тетка есть старая, живет в деревне, вот к ней и поеду. И порыбачу в охотку при случае. А пока устроюсь где-нибудь грузчиком. Пить я завязал, сил, слава богу, хватает, так что не пропаду. Да и Сашке с Игнатом надо на первых порах помочь, сам понимаешь.
- Ты бы мог здесь работать. И не обязательно грузчиком.
- Здесь? – удивится Шевцов. - Смеешься, Генрих? Да кому я здесь сдался?
И старик пожмет плечами.
- Ну, думаю, что я вполне бы мог тебя нанять. В качестве, например, э-э, охранника. Я думаю перевести сюда кое-какие свои работы. Картины дорогие, мало ли кто позарится. И потом, у меня ведь кроме Саши никого нет. А так как она моя наследница, а человек я не бедный, то и ты выходит, Дима, мне не чужой. А ребята пусть в моей городской квартире живут. Она у меня просторная, места всем хватит.
- Что? Ах ты ж, хитрый старый хрыч. Ты чего это придумал? Думаешь, я буду сидеть на твоей шее?
Именно на Монте-Изола Игнат второй раз сделал Сашке предложение выйти за него замуж, и на этот раз она сказала «да».
Тихо и нежно, чтобы на разбудить спящих в соседних спальнях Генриха и отца, эти двое занимались любовью. Не могли оторваться друг от друга и не могли перестать шептать слова. Живот у Сашки был аккуратный, в нем рос их будущий ребенок, и Игнат нежил его губами. Целовал грудь, жадно ласкал обнаженную Альку, ловя ртом тихие стоны удовольствия.
Что еще нужно двоим для счастья? Когда он и она, а с ними их общее будущее? Наверно, услышать еще и еще самые искренние и желанные слова на свете: «Я люблю тебя».
- Я люблю тебя, Пух! Люблю…
Эпилог
- Деда, а почему у тебя такие большие глазки?
- Это чтобы тебя лучше видеть.
- Деда, а почему у тебя такие большие ушки?
- Это чтобы тебя лучше слышать.
- Деда, а почему у тебя такая большая… шабля!
Темноволосая малышка смеется и обнимает мужчину за шею, вертится на руках. В известной художественной галерее проходит выставка картин двух художников – Генриха Вишневского и Александры Савиной, и сегодня здесь многолюдно – пришли любопытствующие, критики и журналисты. Коллеги-художники. Все работы, кроме знаменитого полотна «Исповедь боярыни Ямщиковой», представлены публике впервые, и вокруг слышится живое обсуждение. Все соглашаются, что работы лучшей ученицы знаменитого мастера достойны своего учителя и пророчат художнице большое будущее.
Дед с внучкой стоят напротив картины, на которой изображен черноглазый пират с саблей наголо и девочка смотрит во все глаза.
- Это потому, что твой дед пират.
- Настоящий?! – малышка восторженно задерживает дыхание.
- Конечно! – уверенно отвечает мужчина. - Генрих Соломонович только настоящих пиратов рисует. Правда, Генрих?
Дмитрий Шевцов высокий и сильный и малышке безумно нравится сидеть на его руках. Они прижимается к нему и трется щекой, хихикает.
- Правда, Аленка, - кивает Вишневский.
Гордый старик в дорогом костюме важно прохаживается по залу, постукивая тростью. Проходя мимо деда и внучки, он весело подмигивает и щекочет животик девочки.