Гусары и драгуны уставили длинные коновязи и чистили своих коней.
Другие устанавливали палатки, варили пищу, а иные, лежа на земле, беспечно играли в зернь.
– Сюда, государь, вот мы! – сказал Кряж.
Они завернули на пригорок и очутились в небольшой ложбинке. На сочном лугу журчал светлый родничок. Большим полукругом были поставлены кони, и уже стоял десяток деревянных просторных шалашей.
Посредине луга в вырытой яме горел яркий костер, над ним качался медный котел, а вкруг него сидели холопы-ратники. Они были одеты все по одному образцу: в толстых кожаных латах, в железных налобниках и высоких сапогах из сыромятной кожи. У каждого висел короткий меч, за поясом торчал нож и висел у кого топор, у кого кистень или шестопер, да, кроме того, при коне стояла пика. Один из трех имел, сверх всего, пищаль с козлами для прицела.
– Хлеб да соль! – сказал князь, входя в круг.
Холопы тотчас повскакали со своих мест.
– Здравствовать тебе, государь! – гаркнули они.
– Сидите, хлебайте! – остановил их ласково Петр и сел на поданное ему высокое седло.
Холопы снова сели к котлу. Петр знал многих в лицо по своим играм и забавам.
– Что, Кузьма, рад? – спросил он высокого сухого парня с рыжими усами и бородой клином.
– И очень! – ответил Кузьма. – Дома теперь что? Ни охоты, ни другого какого занятия, а тут ляха бить будем!
– Будем! – усмехнулся Кряж. – Я себе зарок дал на десять душ.
– Нешто у них душа, – отозвался старый холоп, – они все схизматики[9].
Радостное оживление царило во всем лагере.
Всякий понимал, что теперь дошли до цели и начнется настоящее дело.
– Сегодня совет, – говорили дворянские и боярские дети, – завтра, может, и бой!
– Не, – отвечали осведомленные, – казаков ждать будем.
– А чего их ждать?
Такой же разговор поднялся и на совете в ставке князя Трубецкого, куда пришел и царь. Князь стоял за то, чтобы ждать прихода казаков, но тому сильнее всех воспротивился Щетинин.
– Что нам, – говорил он, – Шеина повторять, что ли! Ждать, ждать! А чего ждать, коли нас силища такая. Окопаемся, наставим пушки, дня два постреляем, а там и с Богом! На стены!
И его мнение одержало верх. Царю понравилась его смелость. На совете решено было с утра начать возводить окопы и устанавливать орудия, чтобы бомбардировать город.
XIVВ непрестанном бою
Через три дня были установлены пушки и насыпаны крутые валы. Царь осмотрел все снаряжения, причем князь Щетинин давал ему объяснения. Длинные, неуклюжие пушки того времени требовали за собой много хлопот. Десятки пушкарей стояли возле каждой, под началом главного пушкаря.
– Благослови, государь! – сказал после осмотра боярин Долматов, низко кланяясь царю.
– Что же! Начнем, боярин! – весело ответил государь. – С которой?
– С этой! – ответил боярин. – Самая громадная у нас!
И они подошли к огромной пушке длиной в добрые две сажени.
Пушкари тотчас захлопотали подле нее. В узких мешках они засовывали в жерло ее зелье (порох) и загоняли его туда банниками, потом заложили сверху паклей и закатили ядра. Затем из совка насыпали зелья в затравку так, что оно горкой возвышалось на пушке.
– Куда ж палить будешь? – спросил царь у пушкаря.
Тот стал на колени.
– У меня, государь батюшка, на башню наведено!
– Ну-ну!
Пушкарь зажег фитиль на длинной палке и стал сбоку к пушке, вытянув руку.
Вспыхнул огонь, все окуталось дымом, и раздался оглушительный гром выстрела.
– Сторонись! – закричал пушкарь, в то время как огромная пушка, вследствие отдачи, откатилась назад.
– Недолет! – сказал боярин.
– Стой, я сам направлю! – сказал царь и, сойдя с коня, подошел к пушке, которую с криком пушкари волокли на место.
Со стен Смоленска показалось белое облачко и сверкнул огонь.
– Заговорили! – пробормотал пушкарь, и канонада началась.
С той и другой стороны гремели выстрелы и летели ядра.
Князь Щетинин и бояре так направляли свои выстрелы, что они все били в одно место, в высокую башню, что стояла над главными воротами, и в самые ворота. Поляки старались сбить наши орудия.
В Смоленске не ожидали так скоро приближения русских, а впрочем, все равно помощи для него быть не могло. На юге казаки, а в самой Польше шведы отвлекали все главные силы.
Воевода пан Мышицкий решился до времени только отбиваться, думая, что, может, русские и минуют его, а то и подоспеет кто из своих, и вяло отстреливался со своих стен.
Три дня неумолчно грохотали пушки.
– Господи, да когда же бой будет! – с сокрушением спрашивали Петр и другие молодые люди.
– Подождите. Вот пойдем на приступ, тогда и бой! – утешали их старики.
Молодежь для лихости подъезжала под самые стены Смоленска и перебранивалась с панами в красных кунтушах, которые гуляли по стенам, когда ослабевала канонада.
– Пора, пора, государь, – уговаривали царя на приступ, но он еще не решался.
Однажды утром в ставку Трубецкого прибежал запыхавшийся конник.
– Князь, на нас рать идет!
Князь вскочил с лавки.
– Откуда? Чья?
– Оттуда! Видно, поляки. Все на конях, – ответил испуганный конник.
– Коня! – приказал князь. – Кличь стрелецкого голову, да Щетинина, да Кильзикея сюда!
Он уже распоряжался, выстраивая войска.
Царь выехал на коне.
– Что приключилось?
– Бают, помощь ляхам идет! Рать! – торопливо ответил князь, отдавая приказы.
– Пусть вперед идут драгуны да разведают, и мигом назад! Мы их встретим! Боярин, пушки-то картечью набей!
Петр сиял радостью и всем встречным весело говорил:
– Ужо порубимся!
Но для него наступило быстрое разочарование.
Назад скакали драгуны, а с ними какие-то сзади в алых жупанах, и над ними веял бунчук.
– Да это казаки! – воскликнул царь и весело засмеялся.
Действительно, это были казаки – сам атаман Золотаренко. Толстый, коренастый, он едва доехал до царя, как скатился с своего коня, покрытого пеной, и опустился на колени, кинув на землю свою булаву.
– Челом тебе, царь! – сказал он. – Привел тебе своих вояков и сам пришел, а в дороге для твоей царской короны взяли мы, казаки, Гомель с Быховом.
Тут он принял от есаула два огромных городских ключа и положил их рядом с булавой. Царь засмеялся и, сойдя с коня, ласково кивнул Золотаренко.
– Встань, атаман, жалую тебя к руке своей. Много ли с тобой казаков?
– Шесть тысяч, батько!
– Доброе дело! Шесть тысяч молодцов. Этак мы и Смоленск возьмем!
– А то як же? – ответил атаман. – Скажи только!
Царь обласкал атамана и звал его к своему столу.
Там, после трапезы, атаман рассказал про свои победы. Они шли, эти шесть тысяч казаков, как огонь по степи. Все, что встречалось по дороге, сметалось в прах. Гомель противился – что от него осталось? А Быховец что? Они взяли его в одну ночь. Трусы эти поляки. Они как казацкий жупан увидят, так дрожат.
– Им наш батька такого страха нагнал! Ух!
В то время действительно одно имя Богдана Хмельницкого повергало поляков в трепет.
– А не устали твои молодцы?
– А с чего, батько?
– Так завтра берем Смоленск! Князь, – обратился царь к Трубецкому, – сговорись с кем надобно!
– Наконец-то! – вздохнули все с чувством радости…
Петр и его стремянный, Кряж, впервые пережили настоящий бой. Ночью, едва начались приготовления, Антон с суровым видом сказал Петру:
– На тебе, княже, надень чистую сорочку да испроси благословения у батюшки!
Петр хотел засмеяться, но увидел серьезную сосредоточенность на лицах и отца, и Антона – и смирился. Его самого охватил священный трепет.
– Батюшка, благослови! – произнес он, опускаясь на колени. Отец торжественно снял с шеи своей образок, который всегда носил окромя тельного креста, и поднял его над головой сына.
– Благослови тебя, Господи, и ныне, и присно, и во веки веков. Пошли тебе силы, крепости и удали! Аминь!
Он дал сыну поцеловать образ и надел его ему на шею.
Восторженная радость осветила лицо Петра. Он вскочил на ноги и крепко обнял отца.
– С Богом! – сказал растроганный князь.
– А ты, батюшка?
Князь покачал головой.
– Я нонче в бою не буду. Мое место при царе быть!
Он поцеловал сына и любящим взором проводил его до своей палатки.
Петр лихо вскочил на коня, которого подвел ему Кряж, и поехал к своему отряду.
На время боя он отпросился от царя, и князь дозволил ему встать в челе своего ополчения под руководством старого Антона.
– Береги мне его! – крикнул он Антону. Тот только кивнул головой.
– Глаз с него не спущай! – сказал он в свою очередь Кряжу, на что тот только ухмыльнулся.
– Ну, потешим, княже, свою душеньку! – говорил он весело, помахивая своим шестопером.
– В первый раз, Кряж, сердце так и замирает!
– Что в бой, что под венец, – ответил Кряж, – мне тут один стрелец сказывал, идешь – жутко, а там и не в себе. Только помахивай!
– С коней долой, всем пешим быть! – отдал приказание молодой полковник, князь Урусов.
– Вот тебе и сказ! – засмеялся Петр. – А на коне куда способнее!
– С коней долой! – слышались команды дальше, и вдруг грянула пушка. Это был сигнал двигаться. В темноте ночи двинулись войска, с трех сторон подбираясь к городу.
Петр шел наугад. Он знал, что его присоединили к стрельцам и что все они идут на главную башню, которую снова теперь громят из пушек.
Медленно, шаг за шагом подвигалась вся масса под грохот канонады, и вдруг раздался оглушительный крик «ура!», покрывший весь грохот, и, подхваченный словно волной, Петр понесся вперед. Ему пришлось куда-то лезть, он почувствовал, что начался бой, и закричал звонким голосом. Кто-то толкнул его в грудь, он махнул саблей и бежал дальше, спотыкаясь, падая, вскакивая на ноги, и с криком махал саблей. И вокруг слышались крики, стоны, проклятья.