верное, он нечаянно приоткрыл свою душу ливийке, она туда ловко пробралась и воспользовалась своим мастерством для личного обогащения. Плутовка променяла любовь на деньги. И опять я думала не о том: вместо того чтобы искать ночлег, размышляла о превратностях международной любви. И ведь знаю, почему мои мысли крутятся вокруг скандальной парочки из Всемирного банка. Потому что Зимин тоже солидный мужчина. Ему уже сорок лет. Мне еще двадцать пять. Но я же не буду клянчить высокую зарплату, лежа на эротичной груди Зимина. Я и сама могу заработать большие деньги. Вот стану богатой и независимой. И тогда... На самом интересном месте меня прервали.
– Ну это, можно подумать, за определенную плату, – загадочным тоном откликнулся сторож, – я сейчас сарай закрою, сдам моих драгоценных змеек на сигнализацию и отвезу вас в город. Что-нибудь придумаем.
От его многообещающего «что-нибудь придумаем» у меня больно засосало под ложечкой. Рядом со мной стоял незнакомый парень, странный и непонятный, я находилась в незнакомой местности, в чужом городе. Что будет со мной завтра? От страха я едва не заплакала, но сдержалась. Надо быть смелее, строже, и тогда все напасти обойдут меня стороной. Когда беда чувствует силу, она мгновенно сдается, покидая поле битвы без боя, без сопротивления и добровольно уходит прочь с поднятыми вверх руками. Я даже озябла от собственной решимости. Кругом темно, тихо, будто весь мир уснул, лишь одна я собиралась бороться с житейскими напастями. Прямо здесь и сейчас, на ночь глядя.
– А как вас зовут? – крикнула я в темноту.
– Вовик, – послышалось рядом.
И вновь я вздрогнула от неожиданности. Оказывается, мой невольный рыцарь находился неподалеку. Он уже закрыл двери на висячие амбарные замки и, потрясая связкой ключей, подошел к машине. В его руках слабо светился фонарик, освещая крохотный полукруг. С трудом можно было различить темный силуэт человека, очертания машины и нагромождения громоздких строений, прилепленных как бы одно к другому. Никакой четкости – все смазанное, тусклое, размытое. Натуральный «импрессион». Мне еще никогда не приходилось бывать в реальной атмосфере столь художественного накала. Стоило поехать в Иваново, чтобы оценить прелести высокого искусства. Надо бы прогуляться в Эрмитаж, обязательно схожу, когда вернусь, посмотрю импрессионистов новыми глазами.
– Вовик, а что это значит – «что-нибудь придумаем»? – спросила я, изнывая от мутноватого страха.
– Это значит, что ночевать вы будете в очень надежном месте, – сказал Вовик и эффектно тряхнул челкой, у него даже шейные позвонки хрустнули от высокого напряжения, – у меня.
От его слов у меня вновь начались тошнотворные спазмы. Мне срочно захотелось вернуться к «сестрам» в серпентарий, но Вовик уже повернул ключ зажигания. Я уселась на заднее сиденье. Сидеть рядом с этим типом – мало радости. Неприятный молодой человек. Почему-то совсем не хотелось думать о том, что скоро мне придется заночевать в его жилище. Наверное, там нехорошо, живут какие-нибудь маленькие змееныши в банках, тарантулы в аквариумах и разные скорпионы в коробках из-под обуви. Жуть какая!
– Я живу с мамой в одной комнате, а вторую мы сдаем приезжим. На ваше счастье, сегодня она свободная, – сказал Вовик и включил освещение.
При свете он выглядел сносно, вполне приемлемо. К тому же в его жилище есть какая-то мама. И нет никаких тарантулов. Действительно, на мое девичье счастье. Я немного успокоилась. Надуманные страхи улетучились. Мы довольно быстро выехали на шоссе, я тихонько задремала на сиденье, свернувшись калачиком и подогнув колени под себя, видимо, изрядно устала от крокодиловых передряг. Но Зимин почему-то не спешил появляться в моих грезах. Вместо него прискакал бодрый и оживленный директор Всемирного банка. Грозный дяденька принялся горячо и страстно уверять меня, что он настолько равнодушен к женщинам, что ни разу в жизни пальцем не прикоснулся ни к одной особе в короткой юбке. Мне стало жаль дяденьку в строгом пиджаке. Несчастный пострадал на фронте любви, покалечил карьеру, изломал судьбу. Калека, одним словом. Ему орден нужно вручить за то, что он претерпел на любовном фронте.
– Просыпайтесь, приехали, – сказал Вовик и с силой грохнул дверцей.
С такой силой саданул, машину аж заколбасило. Из чего я сделала вывод – тот, кто любит змей, абсолютно равнодушен к автотранспорту, даже личному. Я вышла из машины и в ответ тоже грохнула дверцей, но Вовик никак не отреагировал. Техника не владела его воображением. В его узкой голове жили и процветали разные сколопендры. А мне до одури хотелось спать. Едва волоча ноги, я поплелась следом за Вовиком. Обшарпанный подъезд, потертые ступени, второй этаж. Все, как всегда, ничего неожиданного. Дверь открыта, кажется, нас уже ждали. Узкий коридорчик, вдвоем не развернуться, проходить строго по одному. Вовик провел меня в комнату. Я мигом оценила обстановку. Ключ торчит в двери. Значит, можно закрыться, создать себе замкнутое пространство. Диван, свежее белье на табурете. Трельяж, старый полированный шкаф. Довольно чисто. В углу веник и мусорное ведерко. Вовик кивнул на диван: «Здесь постель, ванна и туалет в коридоре». Громко сказано – в коридоре. Это на лестнице, что ли?
– А сколько вы берете за комнату? – спросила я, с трудом шевеля губами.
Мышцы от напряжения сводило судорогой. Смертельно хотелось уснуть, рухнуть бы сейчас на диван и закрыть глаза. Ведь в сновидениях меня ждет мой Зимин. А Зимин мой, давно мой, и принадлежит только мне, но он об этом еще ничего не знает. Скоро узнает. Ведь я вернусь в Питер с победой.
– Нормально берем, по-божески, – взмахнул тонкой рукой Вовик.
Все в этом парне было тонкое, впалое, утлое. Шея длинная, кадык острый, как бритва. Длинные руки болтаются вдоль долгого туловища, как плети.
– Нормально – это хорошо, – пробормотала я сонным голосом.
Вовик деликатно вышел, прикрыл за собой дверь. А я рухнула на диван прямо в куртке, не раздеваясь. Немножко погоняла в голове страхи. Они эскадроном проскакали по моей воспаленной голове. Вспомнились разные страшилки про людоедов, которые сдают комнаты приезжим, а потом кушают их на ужин. Но жуткие страшилки почему-то не прижились. Помелькали-помелькали и исчезли, усталость прогнала все лишнее из воображения. И я уснула. А проснулась утром. Наверное, мне что-то приснилось, но я ничего не запомнила. Незнакомая обстановка, непривычные запахи – обычно все это влияет на приход любовных сновидений. В съемном жилье не до романтики.
В квартире было подозрительно тихо. Я вышла из комнаты, добралась до ванной и наконец почистила зубы. О, наслаждение! Будто в море выкупалась. Когда все гигиенические манипуляции были завершены, сумка стояла наготове, пин-код введен, телефон включен, макияж поправлен, я вновь прошлась по квартире. Два шага вперед, два – назад. Вот и вся квартира. Она состоит из мертвой тишины. Здесь не пахнет человеческим теплом. Я положила тысячу рублей на кухонный стол и вышла за дверь, осторожно прикрыла замок, опасаясь тренькнуть щеколдой. На улице я обернулась. Обычный пятиэтажный дом из породы «хрущевок», маленький, неопрятный, нескладный. Кто-то и когда-то сконструировал это чудовище. Архитектор был недобрым, он явно не любил человечество. И очень хотел, чтобы человечество не любило его. В своих домах он поселил взаимную ненависть. Мне пришлось прожить в этом страшном доме одну ночь, он приютил меня, согрел, даже отмыл, но не подарил мне снов – ни любовных, ни сказочных, ни странных, никаких. Сны обходят эти дома стороной. В них нет места высоким чувствам и пылающим страстям. Здесь царствует обыденность. Романтический директор Всемирного банка не остался бы в этом доме даже на одну ночь. Он не смог бы уснуть на старом и продавленном диване. Тут уж не до любви. А его дорогостоящая возлюбленная повесилась бы на собственных колготках в узком туалете от дикого отчаяния. Я брезгливо поморщилась и побежала к остановке. Надо было торопиться. Ведь впереди бежала победа, и меня ждал настоящий цирк.
Позже, уже в Питере, когда я перебирала мельчайшие подробности этой поездки, меня смутило лишь одно обстоятельство. Я не запомнила город. Он совершенно не отложился в моей памяти. Вокзал. Убогий пятиэтажный дом, каких в стране много. И все. Больше ничего. Запомнились люди. Всего несколько человек. Змеиный сторож, директор цирка. Катя. И крокодил. Да. Я нашла своего крокодила. Убила на его поиски весь день, но ровно в пять часов вечера уже встретилась с ним. Удача следовала за мной по пятам. Куда направлялись мои ноги, туда бежала и она, моя верная подруга и наперсница. Ах, эта удача, капризная и взбалмошная девушка. Все человечество молится на нее долгими бессонными ночами, просит, чтобы она не забывала и хотя бы иногда прибегала навестить пропащую душу. Но она разборчиво выбирает себе любимчиков. Мы нашли с ней общий язык. Иначе чем можно объяснить мои похождения по незнакомому городу, приведшие меня к полнейшей и безоговорочной победе.
– Как вы мне надоели с вашим крокодилом! – заорал директор цирка, бешено вращая белками глаз, отчего он стал похож на белолицего афроамериканца.
Я ждала его около трех часов. С утра до полудня. Он пришел к двенадцати. Торопливой походкой прошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Я постучала, но мне никто не ответил. Тогда я вошла без разрешения. Условности меня не смущали. Приличия были отброшены. Мною руководил азарт, взращенный на почве любви и жажды успеха.
– Ничего не говорите, ни о чем не спрашивайте, она же сумасшедшая, дура, настоящая дура! – крикнул директор и съехал со стула.
Он хотел спрятаться от меня. И не только от меня, директор жаждал укрыться от всех, в первую очередь от жизни. Мне пришлось подойти к нему ближе.
– Вы мне скажите, где он? Или – она? И я сразу уйду, а вы останетесь здесь, – пообещала я.
Твердые нотки в моем голосе слегка изменили накалившуюся обстановку в кабинете директора цирка. Он быстренько подтащил свое тело повыше и уткнулся подбородком в стол. И надолго задумался. Мне пришлось ворваться в глубокие директорские размышления. Без стука и разрешения.