– А что этот журнал у Соколова делает? – вытаращилась я на Динку.
– А я к нему иногда захожу, чаю там попить, посплетничать, – смутилась незадачливая курьерша.
Она лихо затянула хвост – под самую макушку. Девушка всерьез разволновалась. Своих женихов нет, так она по чужим пошла, брошенных подбирает.
– Так ты его на крючок берешь? – изумилась я.
Конский хвост горделиво взметнулся под самый потолок, Динка с гневом отвергла мои мерзкие подозрения.
– Кто? Я?! Да это он меня каждое утро подстерегает у входа. Тоже мне, контролер нашелся, – шумно фыркнула Динка.
Поговорив с Динкой всего одну минуту, можно было удостовериться в том непреложном факте, что редакционным курьером может работать только настоящая лошадь. Динка умеет брыкаться, фыркать и зло махать хвостом. Научилась за три года. Теперь пробегает в курьерах до глубокой старости.
– И он что, повелся? – поинтересовалась я ворчливым тоном.
Во мне вдруг ревность взыграла, ведь я была уверена, что Соколов всю жизнь меня одну будет любить. А он за Динку взялся, приваживает ее, чаем угощает. Раньше он был лучше, а вредных привычек у него было меньше, особенно такого рода.
– Еще как повелся, – хвастливо заявила соперница и умчалась отбивать моего бывшего жениха под видом поиска утраченного журнала.
А мне стало грустно, так грустно, что сердце защемило. Последнего жениха Динка отняла. Теперь у меня никакого нет. И Зимина мне не видать как собственных ушей. Я потрогала пылающее ухо. Горит. Даже руки жжет. Было обидно, больно, грустно. Я сидела на ступеньке, уткнувшись лицом в колени, и тихо плакала. Незаметно наплакала море слез. Брюки на коленях намокли. И моя карьера бездарно закончилась, едва начавшись. И любви на свете нет. Не поднимаясь в офис, я тихо поплелась домой. Тут уж не до звездной жизни, как бы на работе удержаться. Мне уже казалось, что моя звезда окончательно закатилась. Не зажигая света, я покорно уснула, повинуясь биологическому ритму, и сны не тревожили меня. Утром я почувствовала волнение, вдруг сегодня увижу Зимина? Не вдруг, а обязательно увижу, ведь перед увольнением каждого сотрудника приводят на собеседование к генеральному, вот и побеседуем. Зимин со всеми расстается мирно и полюбовно – Олег Александрович не хочет наживать себе потенциальных врагов в лице бывших сотрудников. А работа для меня найдется. Без нее не останусь. В жизни всякое бывает. Цепь случайностей может затянуть в свою петлю любого. Только вот надо уметь выкрутиться. Нельзя быть слабым и безвольным. Я повертелась перед зеркалом, мне очень понравилось мое отражение. Симпатичное такое, милое, улыбчивое, глаза полны надежды, блестят, ликуют. В них нет никаких сомнений в собственной правоте. Я помахала отражению рукой.
На работу я шла как на праздник. Ничего страшного не случилось. У меня все получится, пусть в другом месте, в другое время и в другом качестве. Цепь случайностей нужно разобрать на звенья и рассыпать по обочинам. Пусть они поживут в разрозненном виде. Люди найдут такое звено, подумают, что это подкова. И злополучная цепь принесет кому-нибудь маленький кусочек счастья.
Человек предполагает, а судьба располагает, все произошло иначе, чем я думала. Дальнейшие события развивались вопреки моим желаниям. По дороге в кадры мне встретился некто из недалекого прошлого. На лестнице стоял Лешка Соколов, вымытый до блеска, без привычной щетины, с ухмылкой в правом уголке рта, видимо, бывший жених тщательно готовился к нашей встрече. Обычно Соколов бреется раз в три дня. Мечтает нацепить на себя лавры бывалого мачо, они с него сползают, а он все вешает. И так до бесконечности. Я даже обрадовалась Лешке.
– Давно не виделись, – бросила я, обходя его внушительную фигуру.
Недаром говорят – с глаз долой, из сердца вон. Ничего во мне не екнуло, не дрогнуло, не кольнуло. Приятно было увидеть знакомое лицо, но никаких эмоций во мне оно не вызвало.
– Даша, ну зайди ко мне, пожалуйста, – просительно воззвал Соколов.
Но мое бездушное сердце не откликнулось на призыв. Оно трепетало от другого предчувствия. Сейчас я увижусь с Зиминым. Мои эмоции были сильнее меня, они стремились только к нему одному.
– Мне некогда, – буркнула я, оттирая хилым плечом мужественный локоть бывшего жениха.
А соколовский локоть торчал передо мной каменной преградой, не пройти, не обойти. Этакий надежный и крепкий выступ, как скала.
– И куда же ты так торопишься? – не преминул полюбопытствовать Соколов.
– Увольняться, – прошептала я, искоса оглядывая территорию, будто выдавала сообщнику по заговору тайную весть.
Или гадкую сплетню про Соньку.
– Подожди увольняться, – захихикал Лешка, – у меня есть для тебя подарок.
– Какой? Хризантемы, шампунь для перхоти, прокладки «танга»? – ядовитым голосом осведомилась я.
– Какие там прокладки, при чем здесь шампунь, я нашел твое письмо из Иванова, его Динка «посеяла», она бросила конверт в бумаги на уничтожение. По ошибке, случайно, наверное. Я разбирал мешок с хламом и нашел, – сказал Соколов и вдруг пошатнулся, не устояв перед натиском пылких девичьих чувств.
Я бросилась ему на шею, поцеловала в губы, в щеку, сначала в левую, потом в правую, правда, в правую после некоторых раздумий. Лешка расчувствовался и бережно придержал мое хлипкое тело.
– Совсем похудела, Добрая, придется тебя откармливать, – сказал Соколов тоном собственника, будто он собирался откормить на дому годовалого поросенка.
А я быстренько выскользнула из его рук.
– Но-но, Соколов, ты не заблуждайся, это у меня тривиальный всплеск дамских эмоций, не путай домашнее питание с весенним авитаминозом, – сказала я, досадуя на непростительно бурное проявление собственных эмоций.
Со мной иногда такое случается – сначала сделаю, потом подумаю. Действие-мысль-действие. Далее следует полное бездействие, то есть наступает апатия из-за совершенной глупости. Недаром мужчины планеты пребывают в уверенности, что природа наградила женщин куриными мозгами. Я представила себя глупой хохлаткой, а Соколова – мудрым петухом. Из нас вышла бы отличная парочка. Кстати, Соколов заметно приуныл, он пристально смотрел на свои руки, словно пытался навсегда запомнить недавние ощущения. Наверное, ему хотелось, чтобы я вновь залегла в его объятия.
– Так и где это проклятое письмо? – прокурорским тоном вопросила я.
– Там, – мотнул головой Соколов.
Упрямый осел, письмо не хочет отдавать. Придется осчастливить своим появлением каморку одинокого верстальщика, иначе заветного письма мне не увидеть во веки веков. И тогда Зимина мне не достанется. Ни капельки. А так хочется!
– Ну хорошо, идем твой чай пить, только учти, Соколов, два моих условия. Первое – руки не распускать, и второе – разные яды и колдовское снадобье в чай не сыпать, все остальное можешь выкладывать на стол, – громко начитывала я, едва поспевая за длинноногим Соколовым.
А Лешка спешил увлечь меня в свою берлогу. Ему, наверное, хорошо в этой ямке, вырытой по его собственному разумению, в ней тепло и сытно. В общем, тепло, светло и мухи не кусают. На столе уютно гудит компьютер, в углу с комфортом пристроился столик для чайных церемоний, заставленный изящными чайниками и изысканными калебасами, разнообразными японскими и китайскими чашками. В отдельном шкафчике прячутся печенья и сыры, конфеты и мармелады. Все предметы имеют бодрый и одушевленный вид, будто они живут вместе с Соколовым одной семьей. Лешкина жизнь благополучно течет под ровный гул компьютера и прерывистое пыхтение чайника. Он не одинок. У него есть многочисленная родня, которая никогда не оставляет его в покое. Однажды вечером я не выдержала пытки и ушла от Соколова. Навсегда ушла, чтобы больше не возвращаться. Стабильность в его жизни давно превратилась в рутину: серую, монотонную, скучную. А рутина превратилась в пытку. Не для него – для меня. А Лешка Соколов ровным счетом ничего не понял. Приезжая лимитчица отвергла коренного питерца с пятикомнатной квартирой. Да где это видано!
Я помню этот последний вечер. Мы решили отпраздновать наш маленький юбилей – одну короткую дату нашего знакомства. Лешка суетился на кухне, что-то готовил, жарил мясо, меленько кромсал зелень, сочинял диковинные соусы. А я выбирала вино. Красное, белое, сухое, сладкое? В конце концов, устав ломать голову, я выставила все бутылки на стол. Было красиво и уютно. Лешка почти ничего не ел, он пристально смотрел на меня и загадочно молчал. Я отставила тарелку, не в силах вынести поглощающий мужской взгляд. Соколов будто ждал этого жеста, он резко встал, подошел ко мне и поднял на руки.
– Дашка, всю жизнь тебя на руках носить буду! – торжественно провозгласил он, крепко прижимая к груди мое анорексичное, но гибкое и стройное тело.
Я поболтала ногами в воздухе. Приятно, когда тебя держат на ручках, как маленькую.
– Лешка, отпусти! – потребовала я, мне уже надоело висеть между небом и землей. Состояние невесомости возбуждает организм, не скрою, но лишь на некоторое время. Соколов не отпустил. Вопреки моему желанию он отнес меня в спальню. Привычный полумрак, слабое освещение, огромная кровать, присутствие влюбленного мужчины, и, наконец, мое ледяное сердце растаяло, а голова закружилась. Лешка мне всегда нравился. Я полюбила его с первого взгляда. Он был молодой, неженатый и обеспеченный. Тогда я еще не задумывалась о том, что нас ждет впереди. По гороскопу друидов я прохожу под знаком портулака. Это именно тот знак, который замышляет развод в минуту знакомства с парнем. То есть еще ничего не ясно, кто за кем бегать станет, а портулак уже всерьез подумывает о предстоящем разводе и разделе имущества. Именно отсюда пошли брачные договоры. Портулаки их придумали. А вообще – это представитель растительного мира. Вредная разновидность, как выяснилось, их придумали позже. Мне нравился Соколов. Я его любила. Но я боялась жизни. И до жути боялась будущего.
Лешка осторожно положил меня на кровать. И лег рядом. Наши дыхания смешались. Мы лежали тихо, не шевелясь, будто боялись чего-то. Я знала, почему Соколов не прикасается ко мне, знала. Он боялся вспугнуть нарождающееся чувство как в себе, так и во мне. И вдруг он положил свою руку на мою грудь, а мою руку прижал своей. Мы ощутили бешеный стук серд