После этого ногой поднимает каменную плитку, едва заметно выступающую на полу, и в это отверстие тонкой, но тугой струйкой из моего тела сразу же начинает литься вита.
Слева, не сдержавшись, грубо ругнулся дядя Гриша. Я же смотрела во все глаза, боясь отвести взгляд и чувствуя, как спина покрывается холодным потом, и бешено начинает биться сердце.
Вот Влад снова возле моего стеклянного гроба. Он гладит меня по руке, по лицу, что-то шепчет на ухо. Струя виты становится больше. Влад уходит. Я лежу, а что-то неведомое, страшное продолжает сосать из меня живительную силу. А вместе с ней и мою собственную, жизненную.
Вдруг в комнате появляется портал, и из него выходят Горын Годинович и Валерик. Бросаются ко мне, дядя Гриша осторожно вынимает меня из ящика, что-то говорит, Валериэль подбегает к открытому в полу люку и захлопывает его. После этого открывает новый портал, и через мгновение они укладывают меня на траву земного поля…
Картинка прошлого сменилась моим собственным отражением, а я все не могла оторвать от прозрачной поверхности взора.
Зеркало, в отличие от людей, не лжет. Никогда.
Но ведь все это невозможно. Нет. Этого не может быть. Просто не может. Никак. Совсем. Господи…
Я изо всех сил стиснула зубы, чтобы не закричать.
— Тебя искали целый месяц, — тихо сказал Валериэль. — Когда нашли, ты уже не дышала. Мы решили, что опоздали, но все-таки решили отнести на Землю. Здесь виты много, думали — вдруг оживешь.
Месяц… Значит, в стеклянном гробу я пролежала примерно две недели.
— Как вы меня отыскали? — прошептала я, едва сдерживая слезы.
— При помощи твоего зеркала, — ответил Валерик. — Я ведь перед тем, как тебе подарить, наложил на него следящие чары, а потом сам же про них позабыл, представляешь? Только сегодня вспомнил, да и то случайно.
— И что же теперь будет? — грустно поинтересовалась я.
— Ну, — дядя Гриша подсел ко мне ближе и мягко, по-отечески, обнял за плечи, — тебя вернем в Лихолесье. Варвара-то знаешь, как извелась? Чистая баба яга стала — кожа, кости и горящие глаза. Лавровича поймаем и накажем. Вынесем на рассмотрение Совета предложение о смертной казни. Уверен, там с радостью согласятся раздавить этого змееныша.
— С Лавровичем будет проблема, дядь Гриш, — всхлипнула я.
— Это какая же?
— Он мой муж.
Мужчины изумленно на меня уставились.
— Вася, — выдохнул Валерик. — Ты ведь сейчас пошутила?
Я покачала головой и продемонстрировала обручальное кольцо.
— Ты смотри, какой умный змееныш! — восхитился Горын Годинович. — Все, поганец, предусмотрел. Василиса, вы когда поженились?
— В тот же день, когда он меня похитил. Так что и отвечать теперь будет только за похищение. Все остальное — дела исключительно семейные и по закону разбираться с ним имеет право только наша семья, то есть, я, мама и Елена.
— Знаешь, Вась, еще не известно что хуже — попасть в руки палачу или встретиться один на один с разгневанной Варварой, — усмехнулся Валериэль. — Влад в любом случае свое получит.
— Валера, я очень всех вас прошу, не трогайте его. Бог с ним.
— Василиса, да ты что?!
— Я серьезно. Он ведь не просто так все это устроил. Ему нужно было наполнить витой артефакт, чтобы спасти кащей от вымирания. Просто Влад выбрал для этого самый быстрый и верный способ. Берендеи ведь еще есть, а воздушники скоро могут исчезнуть.
— Девочка, а с чего ты взяла, что кащи вымирают? — осторожно поинтересовался Горын Годинович. — Тебе Лаврович об этом сказал?
— Да, — удивилась я. — А разве это не так?
— Не так, — серьезно сказал Валериэль. — Я сам проверил, Вась. Все у них с рождаемостью в порядке. Из каждых десяти младенцев, рожденных в общине, по статистике двое-трое являются магами воздуха. Не густо, конечно, но и не критично.
У меня внутри что-то оборвалось.
— Зачем же тогда Влад устроил весь этот цирк? — сдерживать слезы больше не было сил, и они потекли по моим щекам. — Почему женился, понятно — чтобы в случае чего избежать проблем. Да и что в этом такого, все равно через месяц-два он стал бы счастливым вдовцом. Ему ведь на самом деле вита была нужна, верно? Много-много виты. Но зачем ему столько?
— А это, Василек, мы тебе расскажем, когда ты поешь и приведешь себя в порядок, — мягко сказал дядя Гриша, помогая мне подняться на ноги. — А еще подумаем, как быть дальше. Вас ведь стихии повенчали, да? Вот. Вернешься домой, Лаврович тебя, как законную супругу, из-под земли достать сумеет, а ты еще в полную силу не вошла. Так что, дорогая моя, на Солару тебе в ближайшее время путь заказан. Придется немного пожить здесь, на Земле.
ЧАСТЬ 2. КащееваНаши дни
ГЛАВА 1
Так уж вышло, что у каждого человека взросление происходит по-своему.
Один живет себе, живет, а потом в какой-то момент понимает, что начал смотреть на окружающий его мир совсем иначе, нежели прежде. Он взрослым стал постепенно, незаметно для себя самого.
У другого же глаза открываются резко — жизнь подсовывает такую ситуацию, которая бьет его по голове, да так сильно, что хочет-не хочет, а задумается: так ли правильны были его решения и поступки?
Взять, к примеру, меня. Дожив до двадцати лет, я уже считала себя взрослым разумным человеком, способным верно оценить любую ситуацию и взять ее под контроль.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, насколько глупо, самоуверенно и импульсивно вела себя в этом возрасте. Оправдывает меня только одно — практически все вчерашние дети считают, что, разменяв третий десяток лет, они автоматически становятся «большими и умными». Хотя, честно говоря, оправдание это так себе.
Разочаровываться в людях, как известно, всегда бывает горько. А осознавать, что ты сама — тупая дура, еще и очень обидно. Если же при этом чувства и эмоции находятся в совершеннейшем раздрае, а сердце, ощущается как мелко перекрученный фарш, получается такой дикий коктейль, что хочется или напиться, или умереть, или вернуться обратно в стеклянный гроб, висящий в подвале одного горного замка…
После разговора по душам на земном поле, меня отвели в расположенный неподалеку большой деревенский дом с деревянными оконными рамами, палисадником, заросшим одичавшей малиной, и большим яблоневым садом.
— Располагайся, девочка, — сказал мне тогда дядя Гриша. — Этот дом мой. Если понравится, живи здесь, сколько хочешь.
На самом деле, говорить, что меня «отвели» было не верно. Отнесли. Потому как самостоятельно я двигалась с большим трудом. Едва мы переступили порог, Горын Годинович начал что-то говорить о сытном обеде, который является основой хорошего самочувствия. Я же есть совсем не хотела, более того, была уверена, что после «фильма», увиденного в зеркале, кусок мне в горло точно не полезет. Однако, сев за стол, поняла, что съем сейчас и слона, и быка, и кого угодно.
Порция моя, однако, была совсем не велика — Валерик, наливая для меня в маленькую тарелочку жидкую кашу, долго бубнел о том, что благодаря «заботливому» мужу, который не удосужился поставить мне питательную сферу или хотя бы примитивную капельницу, к еде мне придется привыкать заново, ибо за две недели, что я провела в беспамятстве, пищеварительная система совсем разленилась, и нагружать ее большой работой сейчас нельзя.
С расспросами в тот день мужчины больше не приставали. Видимо, понимали — мне нужно время, чтобы прийти в себя. Попытались было меня развлечь, но дело это быстро бросили, и оставили одну.
Когда закрылась дверь в выделенной мне комнате, я села на кровать и почти без движения просидела на ней весь день и всю ночь до самого рассвета. Все это время перед глазами у меня то и дело вставали картины недавнего прошлого.
… светловолосый воздушник протягивает корзинку, которую я уронила в ярмарочной толпе… грустный взгляд волшебных голубых очей: «Мы вымираем, Василиса»… стремительный взлет вверх, а потом жаркий страстный поцелуй… горный пикник… «Ты — мой светлячок в этом непроглядном одиночестве»… огромные яркие звезды над головой, шум чудесного водопада, алтарь и два сверкающих на нем обручальных кольца…
Рыдания рвали грудь, но я сдерживала их изо всех сил.
… «Скажи мне, жена, чего бы тебе теперь хотелось?»… «Потерпи, моя нежная»…
А на рассвете пришла Варвара.
Дверь еще не открылась, а я уже знала, кто именно за ней стоит. Когда же она вошла в мою комнату, я, как в детстве, вскочила с кровати и бросилась к ней на шею.
— Мама! Мамочка! Мама!..
Мои слезы заливали ее платье, а она крепко прижимала меня к себе и что-то тихо бормотала на ухо.
— Мамочка, прости меня!
— Все хорошо, маленькая моя…
— Я так перед тобой виновата! Мама… Мне так плохо…
— Это пройдет, Василек. Это всегда проходит…
Потом мы в обнимку лежали на кровати. Мать гладила меня по волосам и баюкала, как ребенка, пока моя истерика полностью не утихла.
Через некоторое время в комнату бесшумно проскользнул Валерик. Поставил на стол поднос с какой-то едой и так же тихо ушел.
— Ты будешь меня ругать? — спросила я у Варвары, глядя, как она, разобравшись в баночках и тарелках, принесенных нашим ундом, делает мне овощной бутерброд.
— Нет, — ответила мать. — Ты себя сама уже наказала, Василек. Да так, что сильнее некуда.
— Прости меня.
— Это ты меня прости, — она поставила передо мной чашку с чаем, вручила бутерброт. — Мне нужно было вести себя с тобой иначе. И про кащей нужно было рассказывать больше и подробнее.
— Мам, я ведь вышла замуж.
— Да, Горын мне рассказал, — вздохнула Варвара. — Пусть теперь зятек мне только попадется!..
— Я не верю, что Влад хотел меня убить. Отказываюсь в это верить, мам. Да, зеркало мне много чего показало, но…
— Знаешь, я тоже сомневаюсь, что Лавровичу была нужна твоя смерть. Вита — да, а смерть — вряд ли. Скорее всего, он просто не рассчитал твои силы. И поэтому чуть не убил.