Я стою. Стою и смотрю на нее. Любуюсь. И, вы знаете, счастлив в этот момент – по уши. До краев. Просто оттого, что вижу Нику.
– Почему ты вчера не пришел? – ее вопрос застает меня врасплох.
– Я? – нервно сглатываю. – Я надеялся, что ты придешь. Вчера ведь… Год и двести дней еще… Ты про двести дней, конечно…
Более жалкого зрелища трудно себе представить. Стою, бормочу чего-то, ни одной фразы до конца дотянуть не могу. Сейчас она встанет и уйдет! А этого я ни за что, ни за что, ни за что не хочу допустить! Стараюсь взять себя в руки.
– Почему я, Костя? – широкий взмах длинных ресниц. – Почему ты не пришел сам?
– Я думал… Ведь это ты от меня…
Идиот! Кретин! Что я несу?!
– Ника, – я говорю медленно, взвешивая каждое слово. – Я не пришел, потому что боялся. Чего – не знаю. Я надеялся, что придешь ты. И я очень рад, что ты пришла сегодня. Я рад, потому что вижу тебя.
У Ники на глазах слезы.
– Как ты, Костя?
На прямой вопрос надо отвечать прямо, так ведь? Тем более, я никогда в жизни не обманывал женщину, которую люблю.
– Плохо, Ника. Пожалуй, уже совсем плохо.
– Костя, – теперь слезы в ее голосе. – Я знаю, что тысячу раз это говорила, но… Нельзя не принимать на веру окружающий мир. Даже если однажды оказался обманутым.
– Дважды, Ника.
– Да хоть сто раз! Надо просто жить, Костя.
– А если мы не живем? – правда, глупо. Мы все это уже говорили друг другу.
– Хочешь проверить? – холодным, просто ледяным голосом говорит Ника.
А вот этого раньше не было. Что за проверка, интересно?
– Если бы это было возможно.
– Возможно!
Ника резко встает и легкая юбка до колен взмывает в воздух, превратившись в плавно опускающийся парашют. Быстрыми, злыми шагами идет к окну. Распахивает его настежь, в комнату врывается утренняя свежесть, перемешанная с невнятным шумом города – до двенадцатого этажа долетает не так много звуков.
– Иди ко мне! – зовет Ника, а сама взбирается на подоконник, держась одной рукой за раму.
– Осторожно! – вырывается у меня.
Я бросаюсь к ней и крепко хватаю за талию. От близости ее тела, от дошедшего до меня легкого аромата ее духов у меня кружится голова.
– Поднимайся, – требовательно говорит Ника.
Я не задумываясь подчиняюсь. Странную картину мы, вероятно, представляем из себя. Небритый мужик в трико и футболке (раздеванием вчера я, естественно, не озаботился) и молодая красивая женщина в раскрытом окне двенадцатого этажа.
Вы в детстве летали во сне? Я летал, причем довольно часто. Любопытно, как это всякий раз у меня происходило. Я никогда не взлетал с земли. Не разбегался и не подпрыгивал вверх. Я поднимался на крышу высокого дома или подходил к самому краю отвесной скалы и… Мне было страшно – каждый раз. Но я знал, что стоит только перебороть свой страх, оттолкнуться как следует – и воздух подхватит мое тело. И я, задержав дыхание, делал первый шаг. И летел. Летел.
А потом я стал взрослым и перестал летать во сне. Я не думаю, что из-за того, что мое тело перестало расти. Скорее, все дело в том, что я слишком твердо усвоил: воздух не в силах сдержать вес человека. Я понимал, что, сделав шаг, просто-напросто свалюсь вниз. И этот шаг превратился для меня в непреодолимую преграду.
Сейчас все снова почти как во сне. Подо мной – пропасть. Подо мной – мягкий, податливый, но упругий воздух, который обещает, что не даст мне разбиться. Обещает снова научить меня летать. Но я знаю, что он врет.
– Есть только один достоверный способ проверить, – Ника говорит глухим, бесцветным голосом. – Один шаг вперед, и…
– Что «и», Ника?
– Или мы снова окажемся на том проклятом месте, или не окажемся.
Что ж, найти изъян в этом логическом построении довольно проблематично.
– Ты знаешь, второй вариант мне почему-то не очень нравится, – признаюсь я.
– А первый? – настойчиво спрашивает Ника. – Первый нравится больше?
Я не знаю, что ответить, и Ника не выдерживает тишины.
– Тогда вперед, Костя. Что бы ни случилось, мы с тобой будем вместе. До конца.
– А тебе этого хочется?
– Я хочу быть с тобой уже много лет. Ничего не изменилось, Костя.
Я снова молчу.
– Пошли? – Ника мягко берет меня за руку.
– Конечно, – отвечаю я.
Ника права, это самый верный способ. Самый честный. Мы будем с ней вместе, а разве не это самое главное? Надо только сделать первый шаг.
Я прыгаю…
Женщина, которую я люблю, сейчас рядом со мной – больше мне не хочется ни о чем думать.
… вниз…
Я никогда и никуда больше не отпущу тебя, Ника. Ни за что.
… на пол. Глаза у Ники закрыты, а по щекам текут слезы. Грязными черными ручейками – у нее аллергия на водостойкую тушь. Жизнь или сон, реальность или игра воображения… Какое это имеет значение, когда глаза самого близкого мне человека полны слез? И эти слезы могу высушить только я. У меня есть Ника – вот та реальность, которая меня интересует. А весь окружающий мир может быть чем угодно. Мне плевать. Именно так – плевать! Я целую Никины глаза. Сначала один, потом другой.
Ника начинает говорить. Торопливо, всхлипывая после каждого слова и не размыкая век.
– Костя, люди никогда не знают, что с ними будет после смерти. И мы с тобой не знаем. Просто у нас есть еще один вариант – начать жить сначала. Ну, пусть не сначала, с середины, но это все равно. И это даже здорово – надеяться, что не умрешь насовсем. Все люди на это надеются, но мы больше всех…
Ника говорит что-то еще, теперь уже совершенную чепуху, а я стою и просто слушаю ее голос.
– Ника, ты останешься?
Я задаю этот вопрос, хотя уверен в ответе. Она замирает на полуслове. Потом тихо говорит:
– Нет, Костя.
Мир рушится. В который раз. Пора бы уже привыкнуть, но никак не получается. Ника снова что-то говорит. Напрягаю все силы, чтобы до меня дошел смысл слов.
– Сегодня тебе придется разгребать эти авгиевы конюшни. Неужели ты думал, что я буду делать это за тебя? А я приеду завтра.
Эта маленькая нахалка заливается смехом, когда я подхватываю ее на руки и кружу по комнате.
Человек – это целый мир. Интересно, эту мысль высказал кто-то из великих, или я сам до нее только что додумался? Неважно. Свой мир я держу в руках.
Что будет дальше? Поживем, увидим. Поживем…
Радужный бред
Джонатан Свифт был совершенно прав, иронизируя над Даниелем Дефо – автор «Робинзона Крузо» бессовестно врал. Ну, наверное, можно не быть столь категоричным и подобрать определение помягче. Писатель, все-таки. Имеет право…
И все же те, кто считает, что события робинзонады основаны на реальных событиях, скажем так, не вполне правы.
Да, прототип у Робинзона Крузо действительно имелся. На самом деле существовал моряк, ссаженный с корабля на необитаемый остров. За попытку бунта, между прочим, хотя к делу это не относится. На этом острове он и жил в полном одиночестве. Только не двадцать восемь лет. Четыре. Когда его оттуда забрали, он практически полностью утратил способность говорить и вообще здорово повредился рассудком. Вот так-то…
К чему я об этом рассказываю? Просто мне хочется, чтобы вы поняли: когда я сошел с ума, меня этот факт ничуть не удивил. Странно такое говорить, но меня он, скорее, обрадовал…
Но лучше обо всем по порядку.
Бунта на корабле я не устраивал – это было бы странно для одноместной машины. Наверное, именно по этой причине мне достался не какой-то жалкий островок, а целая необитаемая планета. Дикая, но симпатичная. Есть чем дышать – воздух, как на лучших земных курортах, есть что пить – вода в речке не только прозрачная и вкусная, но и пригодная для питья, что не всегда совпадает, есть что кушать – вы не поверите, но из обилия ягод, фруктов и орехов, окружающих меня, съедобны практически все. Живи и радуйся. Я бы и пожил, честное слово. Пару недель или даже пару месяцев. А вот коротать здесь свой век не хочется. Хочется вернуться домой. К людям.
Увы. Мои желания в корне расходились с планами высших сил, правящих нашими судьбами. Если точнее – с планами моего звездолета, очень удачно притворившегося грудой металлолома. Сильно подозреваю, что в эту роль он вживался еще задолго до этой злополучной аварии.
Ладно, наверное, я не совсем справедлив к своей старой машине. Наверное, я тоже далеко не лучший в мире пилот и посадочную траекторию рассчитал, мягко говоря, не безупречно. Но какая-то дуракаустойчивость на межзвездных кораблях должна быть? Риторический вопрос. Знаю, что должна. Но, то ли для этого звездолета сделали исключения, то ли я уж слишком сильно свалял дурака… То теперь неважно.
Мне оставалось только благодарить свою счастливую звезду, что авария не переросла в катастрофу. Грань между этими двумя понятиями обычно проводят в зависимости от наличия человеческих жертв, а так как я был единственным человеком на борту… В общем, я выжил и, если уж на то пошло, практически не пострадал.
С кораблем дела обстояли не в пример хуже. Хотя я бы погрешил против истины, если бы сказал, что повреждений было много. Всего два, если не считать мелочей вроде разбитых лампочек. Первое – главный двигатель перестал подавать признаки жизни. Вторым дефектом был пульт гиперсвязи, превратившийся в очень тонкое, очень сложное, но абсолютно бесполезное устройство с расколовшимся надвое биокристаллом. Кто бы сомневался… Раз уж судьба решила сыграть с тобой злую шутку, можешь быть уверен – чувство юмора у нее отменное. Находясь в неком подобии транса, я поочередно тестировал различные блоки. Смысла в этом, разумеется, не было никакого. Почти все в порядке. Навигационные приборы, блок искусственной гравитации, конвертер восстановления воздуха… В общем, я мог чувствовать себя на корабле вполне комфортно. Не мог только самой малости: летать и вызвать помощь.
До меня не сразу дошло, насколько безвыходно мое положение. А когда дошло, волосы зашевелились на голове, несмотря на очень короткую стрижку. Ни друзья, ни коллеги по работе, никто не знал, куда я направился. Не могу сказать, что это моя обычная практика проводить отдых, просто ситуация немного особенная.