– Так, может, инопланетянин? Конкретно чоруг? Потому что у ягну и дюз-то никаких нет…
– А ты догадливый, – сказал Цапко после паузы уже на два тона тише, изменившимся, напряженным голосом. – Чоруг, да. Вижу его, в ангаре стоит… Планетолет… Ну все, разведка окончена, мы отходим. А вы причешите-ка ангар ракетами!
Я задумался.
Легко сказать «ракетами»! Ну причешем мы, допустим. А что нам это даст? Лишний раскуроченный чоругский планетолет?
А если, например, это мирный чоруг? Убивать чоругских ученых или туристов мне совершенно не улыбалось! Особенно учитывая страстную любовь моей ненаглядной невесты-ксеноархеолога к этой инопланетной расе. Да если она узнает, что я хоть пальцем тронул невинного чоруга – какого-нибудь, не приведи Господи, поэта или целителя… Да Таня и свадьбу может отменить! Она у меня такая!
– Послушай, Серега, ракетами мы всегда успеем. Ты мне дай, пожалуйста, точную информацию о том, что у него за эмблема на носу, у планетолета этого.
В наушниках долго молчали. Как видно, Цапко решал – выполнить приказание или же саботировать под благовидным предлогом.
Наконец он заговорил.
– На носу нарисованы три синих зигзага.
– Отлично! – неожиданно сильно обрадовался я. – Это восхищенные! Они не воюют!
– В смысле «не воюют»? Они ведь тоже чоруги?
– Тоже. Так сказать, биологически. Но они не воюют. Их убивать запрещено, это преступление – согласно всяким там двусторонним конвенциям. Это как если бы чоруги взяли и вместо нашего военно-космического флота принялись гандошить мирное население колоний.
– Разве таких случаев на Тэрте не было? – зло осведомился Цапко.
– Таких случаев не было, – твердо сказал я, соврал, конечно. – Поэтому я прошу тебя и Пака сейчас зайти в ангар и попытаться вступить в контакт с восхищенными. Может быть, они знают, где наши генштабисты? Может быть, наши генштабисты вообще у них в гостях? Чаи там гоняют? Музыку чоругскую слушают?
– А может, лучше домой? – это был Пак.
– Знаете что, товарищи… Если мы на «Эрван Махерзад» вернемся без ансамбля из этих затонских и епифановых, нам Богдан Сергеевич Меркулов лично головы посворачивает, – сказал я тихо и свирепо, пусть знают, что я ни хрена не шучу!
Снова молчание.
– Лично я на контакт не пойду. Я не ксенодипломат. Я простой пилот, – как-то по-детски упрямо заявил Пак.
– Я бы тоже, хм, воздержался, – заявил Цапко. – Сашка, ты не подумай, что я в бутылку лезу… Просто они меня с детства пугают, эти так называемые раки! Они же пауки вообще! Если хочешь, сам их того… обольщай!
– А вот и обольщу!
Я был настолько рассержен – на судне бунт! ну, почти бунт! – что ближайшие пятнадцать минут решил не говорить этим своевольным гадам ни словечка.
Я оповестил эскадрилью о своем решении и, оставив за старшего Дофинова – пусть отрабатывает доверие! – перешел в пологое снижение.
Вскоре я уже стоял на растрескавшейся глине негостеприимной земли Глагола, перед высокими воротами ангара.
Цапко и Пак вальяжно сидели обочь на ящике из-под верблюжьей тушенки. Я помахал им рукой и, не тратя времени на конферанс, смело шагнул в приоткрытые ворота.
В отличие от Цапко, глубинного страха перед чоругами у меня не было никакого. Может быть, Таня меня от этого страха излечила. А может быть, излечивать было нечего…
Я шагал через ангар, в котором оказалось неожиданно светло – лучи Шиватира косо падали сквозь узкие длинные окна под крышей.
Чоругский планетолет, как и вся ксенотехника, казался невероятным, нелогичным и сверхтехнологичным одновременно.
«Несоленый дождь» – прочел я на его борту при помощи переводчика «Сигурд».
«Ничего себе названьице для летательного аппарата… Впрочем, чоруги, да».
Я подошел к носовой стойке шасси.
Ни трапа, ни подъемника. Ни света изнутри, никаких других признаков ксеножизни.
Ничтоже сумняшеся, я поднял свой пудовый кулак, закованный в броню летного скафандра «Гранит-3», и обрушил его на оливково-зеленый металл посадочной лыжи.
Получилось вызывающе гулко.
– Эй вы там, мать вашу… – начал я, но, тут же сочтя, что прозвучало слишком брутально, быстро сменил регистр на условно дружелюбный. – Меня зовут Александр… Я пришел с миром… Я ищу своих товарищей! Я прилетел за ними!
Последние слова я гаркнул уже на весь ангар, потому что догадался включить внешние динамики на полную.
В эту минуту я напоминал себе колониста Архипа Паклина, героя популярного сериала о буднях фронтьира – парня недалекого, небойкого, но зато честного и с чистым сердцем, которому всегда везет на передряги и не всегда с девицами.
Мои действия возымели неожиданно быстрый эффект – на брюхе планетолета открылся трапециевидный отвор и в десяти шагах от меня на землю опустился трап с не по-человечески высокими и редкими ступенями.
В этот-то момент у меня сердце от страха и замерло.
Я, конечно, уверял окружающих, какие это душки – пацифисты-восхищенные. Но ведь уверял я, увы, с чужих слов. А учитывая, что единоплеменники этих восхищенных последние две недели палили в меня плазмой по пять раз на дню…
Я обернулся. Там, на дворе, сверкнули блики – их дали летные шлемы Цапко и Пака, предателей и трусов.
– Да уберите вы свои пистолеты, – сказал я в рацию. – Все равно уже не помогут…
И воодушевленно – ведь теперь у меня были зрители – шагнул на первую ступеньку трапа.
«В конце концов, чего бояться? Таня такие визиты наносила несколько раз. И говорила, что повзрослела за время общения с чоругом на месяцы и годы… Так Таня – беззащитная девушка. Она даже стрелять толком не умеет. И она не боялась! Мне же, асу и «молодому ветерану», бояться просто стыдно. А уж взрослеть – как с горы катиться…»
Внутри планетолета царили багровые сумерки – обычное для чоругов рабочее освещение.
Я знал, что с моей стороны будет невежливо включать встроенные фары скафандра – ведь они ослепят хозяев дома, – поэтому замер на месте, ожидая, пока мои глаза привыкнут. Опять же, а вдруг хозяева решат встретить меня у дверей самолично?
Но как я ни ждал, а встречающий все не показывался. «Визор смотрят… Новости какие-нибудь свои», – подумал я.
Пришлось взять судьбу контакта в свои руки. Я двинулся по единственному коридору, и тот вскоре привел меня в большое овальное помещение, в центре которого стоял стол (я не удивился; от Тани я уже знал, что чоруги едят за столами, как и мы, люди).
На столе была в беспорядке расставлена посуда – в каком-то огромном числе, будто бы ожидался многолюдный прием с дегустацией десятков кушаний.
В центре я заметил что-то вроде сгущения закусок и основных блюд – на узорчатых подставках, похожих на грибы с плоскими шляпками, лежали сфероиды, торы, треугольники, снежинки и спиральки, окрашенные в цвета, которые лично у меня крайне мало ассоциируются с чем-либо съедобным.
«Но где же гости?» – спросил себя я.
Однако, когда я как следует осмотрел обеденный зал, я заметил, что один гость все-таки есть.
В дальнем конце стола сидел матерый, старый чоруг.
Он, методично мельча усиками, поедал что-то малоразличимое, лежащее на грибе-подставке.
К нему-то я и направился, аристократически задрав нос к подволоку. Как сказал бы незабвенный Гурам Зугдиди: «Посол Российской Директории, мамой клянусь!»
– Здравствуй, восхищенный! – торжественно провозвестил я. – Меня зовут Александр Пушкин. Я – дружественный тебе офицер. А моя жена Татьяна, – решил приврать я для блезиру, – большой друг и знаток вашего народа.
– А какая из тех двух, что стоят возле дверей ангара, твоя жена? – с интересом спросил чоруг.
Я невольно прыснул со смеху – слишком велико было нервное напряжение последних часов.
– Моя жена Татьяна находится далеко, на Земле, – чинно отвечал я. – Но мысленно мы с ней всегда вместе…
Некоторое время чоруг молчал, глядя на меня своими маленькими, блестящими рачьими глазками. Словно выясняя, правду ли я сообщил.
– Вы вместе, – сказал он наконец. – И я воочию это вижу.
Хотите верьте, хотите нет, но я едва не прослезился. И точно прослезился бы, если б чоруг вдруг не разболтался, как подвыпившая девица.
– Я тоже друг твоего народа. Мое гостевое имя – Мебарагеси. Я восхищенный четвертого ранга. И я нахожусь в процессе исполнения ритуала. Именно поэтому я не встретил тебя у дверей, хотя и знаю, что вы, земляне, высоко цените этот пустяк. Мой ритуал не очень сложный. Он состоит в еде. Дело в том, что несколько дней назад пятеро моих товарищей погибли. Их не убивали плохие люди. Это была трагическая случайность природы.
Я, признаться, вздохнул с облегчением. Ведь «плохие люди» скорее всего оказались бы моими соотечественниками… Чоруг продолжал:
– Я законсервировал тела друзей. Теперь помогаю их душам отправиться в доброе посмертие… Мой народ знает: чтобы душа побыстрее обрела новое, подходящее тело, тот, кто сопровождает тело в последний путь, должен съесть всю еду, которую собирался съесть умерший в ближайшие шестнадцать дней… Мы с погибшими товарищами набрали с собой чрезвычайно много вкусной еды. И теперь, как видишь, мне приходится нелегко!
– Ты кушаешь свои желтые дневные пирожки? – попробовал блеснуть эрудицией я.
Но мои слова чоруга, похоже, не позабавили, а шокировали.
Он забормотал что-то паническое и даже на пару минут выключил свой переводчик.
Клешни Мебарагеси начали суетливо подрагивать, глаза забегали…
Нервничает? Приступ неведомой болезни? Я был невежлив? Или просто вышли на связь товарищи?
К счастью, вскоре чоруг совладал с собой:
– Мне не положены желтые дневные пирожки, друг. Ведь я не капитан улья, и я имею только четвертый ранг. Посмотри на мой стол. Здесь есть и спиральки целомудрия, и ракушки добронравия! Есть даже красные дневные слойки… Но желтых дневных пирожков здесь нет! Я никогда не ем запрещенное для своего ранга!
– Извини, Мебарагеси. Я не хотел подвергать сомнению твое законопослушание. Просто один чоруг, близкий друг моей жены Татьяны, частенько ел эти пирожки и потом хвастал об этом Татьяне…