– Гончарик! Квакшин! Деревянко! Отзовитесь! Говорит Степашин! Отзовитесь немедленно! Если вы находитесь под завалом, дайте сигналы ракетами, электромагниткой или светошумовой гранатой… Да всем сразу просигнальте, сукины вы дети!
Над полем боя проносились наши и немецкие флуггеры. В отличие от меня их пилоты видели обстановку во всем ее многообразии. Для них, надеюсь, вся эта кутерьма в воздухе была наполнена смыслом.
Единственное, что понимал я, – на всем пространстве от астрофага «Антон» до «Цезаря» наши истребители рубятся с десятками, возможно, сотнями паладинов ягну. А флуггеры-ударники, те, кому посчастливилось не попасть под зенитный огонь и позитронные молотилки паладинов, одну за другой укладывают тяжеленные бетонобойные бомбы в отворы шахт.
Едва не опрокинув меня на спину реактивной струей двигателей, на сверхмалой высоте прошло звено европейских «Фульминаторов». Их бортстрелки отбивались от наседающих паладинов, одна из машин горела, у командирского «Фульминатора» был заглушен изуродованный левый маршевый. Но благодаря лихорадочной работе днищевых дюз машина кое-как держалась в воздухе.
От «Фульминаторов» отделились желто-черные шершни корректируемых бомб. И, раскрыв пышное хвостовое оперение, шустро нырнули в шахту.
«Желто-черные… Да это ж маркировка ядрён-батонов! Вот так пьянка пошла!»
Сразу вслед за тем командирский «Фульминатор» получил прямое попадание, стал совсем плох, опрокинулся на спину и пошел к земле.
«Ёханый бабай, чудище лесное… – пробормотал я. – Теперь им не катапультироваться…»
Но ангел-хранитель немецкого пилота не растерялся.
На нижней поверхности левого крыла взорвались баки, выплюнув в землю ядовито-зеленые змеи топлива.
Полученный импульс поставил флуггер на правое крыло.
Машина несколько секунд качалась, а потом начала поворачиваться брюхом к земле.
Лучшего шанса на спасение не придумать! Захлопали катапульты, разбрызгивая фрагменты бронеостекления всех трех кабин машины.
Над блестящими точками раскрылись оранжевые купола парашютов.
«Только бы их ветром в шахту не снесло», – с тревогой подумал я, провожая парашюты взглядом.
– Командир! Командир! Здесь Квакшин! Вызываю капитана Степашина!
– Квакшин?! Гриша?! Ты где?!
– Да мы здесь, командир! На склоне! Спускайся к нам! Собьют ведь!
Я развернулся и принялся глядеть, что там внизу.
– Не вижу вас! Шваркните гранату!
Склон озарился коротким проблеском сигнального взрыва.
Хотя я по-прежнему не видел циклопов, я пошел на снижение по указанному азимуту. И лишь когда бронированные сапоги моего скафандра ударились об оплавленный щебень, я различил на фоне хаотического скального узора три бугорка.
«А здорово работают эти „Богатыри“. Что там наши наколдовали с режимом „хамелеон“, что он стал в десять раз лучше прежнего?»
– Все целы? – спросил я.
– Относительно, – отвечал Квакшин.
– Ну тогда полетели отсюда. А то нас небось уже похоронили…
Никто не возражал.
«Дора» накрылась, когда мы достигли отметки 277.
Где-то там, в глубинах Алборза, грянул титанической силы взрыв и земля под нами буквально затанцевала. Землетрясение в шесть баллов, не меньше. К счастью, радиационное излучение взрыва съели отделявшие нас от эпицентра пласты плотных пород. А вот ударная волна – та нашла в себе силы преодолеть десятки километров шахты.
На белый свет с пугающим свистом вырвалось огненное торнадо и, кружась, принялось пожирать все вокруг.
Датчики температуры панически запищали, счетчики Гейгера – предостерегающе закрякали.
Парсер моего «Богатыря» доверительным голосом сообщил, что максимальное время пребывания в среде с новыми параметрами равняется пятидесяти семи минутам шестнадцати секундам. Идиотская точность, визитная карточка электронного разума…
К счастью, среда не собиралась сохранять «новые параметры».
Температура быстро падала, уровень радиации обещал оставаться высоким, но терпимым.
Правда, теперь ожидались сложности с радиосвязью, но на систему ближней ультразвуковой коммуникации эти сложности не должны были распространяться.
Я включил соответствующий режим. И призвал свою троицу двигаться к расщелине, где, как я помнил, дожидались нас остальные циклопы моей группы.
Картина, которую мы застали, заставила сжаться даже мое каменное сердце.
В коралловых зарослях зияли обугленные просеки.
Скалы были забрызганы бурой окалиной и покрыты синюшными засосами прямых попаданий.
Все это означало одно: кто-то из паладинов накрыл позитронно-пушечным огнем мою группу.
Будь он проклят!
Три тысячи раз проклят!
Но где же останки? Где обугленные скорлупы скафандров? Утерянное оружие?
Стоило мне подумать об этом, как мой взгляд упал на пистолет ТШ-ОН с отъехавшей назад затворной рамой и, следовательно, полностью расстрелянной обоймой.
Мы прошли еще шагов сорок вперед и наткнулись на последний из выставленных нами рупорный приемопередатчик скрытной связи.
Он подсказал мне счастливую мысль.
Я подключился к нему при помощи стандартного разъема.
На мои призывы, как ни странно, откликнулись. И не кто-нибудь, а сам Окунев.
– Степашин? – Окунев был зол, как черт. – Что ты там распартизанился?! Где ты есть вообще?! Все его ищут, а он, понимаешь, на реактивном ранце фигуряет! Прима-балерина, нах!
Это было так неожиданно, что от обалдения я не мог связать и трех слов в свое оправдание.
– Э-э… Тут, эээ… Никак не получалось по-другому! – проблеял я.
– Не получалось, – проворчал Окунев. – А надо, чтобы получалось!
– Виноват… товарищ каперанг… Где мои… бойцы, не подскажете?
– Это ты у меня спрашиваешь?! А вот почему, интересно, я у тебя не спрашиваю, где мои «Дюрандали» и «Фульминаторы»?!. Ладно, капитан, – голос Окунева потеплел, – восстанавливаю твою ориентировку на местности. Твои доложили о бое с паладинами и откатились под восточный срез отметки 240. Приказываю тебе соединиться с ними и ждать подлета «Геккона». Снимать вас будем.
Глава 6На суше и на море
23 августа 2622 г.
Континент Бахрим
Планета Алборз, система Макран
Мы присоединились к остальным циклопам моей группы, но эвакуации так и не дождались.
«Геккон» действительно прилетел, но сработал он не как эвакуатор, а как аэротакси.
На его борту мы встретились с группой Пешина, которую «Геккон» забрал из пещеры, недалеко от песчаного пляжа.
Затем, буквально на брюхе, этот диковинный флуггер прополз через крупнейшее ущелье кряжа, которое на клонской карте называлось Заирика.
На борту флуггера лично Бондаровичем нам была поставлена новая задача. Я сразу же мысленно окрестил ее «Операция „Самоубийство“.
Мрачно поглядывая из-под кустистых бровей, Бондарович окатывал нас, как из брандспойта, холодными потоками новой информации.
– «Дора» и «Цезарь» уничтожены. Это хорошо. Почти весь боезапас ракет космос-поверхность расстрелян. Это плохо. Большие потери в ударных флуггерах. Это тоже плохо. Астрофаги «Антон» и «Берта» также были подвергнуты воздушно-космическим ударам. Но, увы, существование свое не прекратили. И это хуже всего. Потому что девальвирует все наши и ваши, товарищи, прежние достижения и делает бессмысленными все принесенные жертвы…
– Прошу прощения, товарищ капитан третьего ранга, – робко начал Арбузов, – так что же получается, адекватных средств поражения для «Антона» и «Берты» мы больше не имеем? Всё расстреляли?
– Получается так, – легко согласился Бондарович. – Да и неадекватных средств у нас тоже негусто… Строго говоря, мы располагаем только вашей ротой. А всё остальное – «Дюрандали», последнюю дюжину «Шпилей», десяток «Фульминаторов» – можно рассматривать лишь как средство обеспечения ваших действий…
– …что безмерно льстит нашему самолюбию, – галантно ввернул Щедролосев.
– Ну а теперь – слушайте. Уничтожить «Антона» и «Берту», подчеркиваю, именно уничтожить, в сложившихся обстоятельствах мы не имеем возможности. Наш единственный шанс – затопить «Антона» и запечатать «Берту».
«Затопить»… «запечатать»… какие слова! Ох, как хотелось мне знать, что же конкретно они значат!
– Внимание на карту, товарищи!
Оказывается, у Бондаровича был с собой новейший, ультрамодный командирский планшет. В сложенном состоянии он представлял собой скатку, упрятанную в тубус. Будучи развернут, планшет превращался в лист из загадочного материала, толщиной миллиметра три, вся поверхность которого при необходимости превращалась в обширный экран. Для просмотра карт местности – идеальная штука.
Небрежно бросив это чудо техники прямо на пол транспортной кабины «Геккона», нам под ноги, и, пользуясь ножнами своего офицерского меча как указкой, Бондарович продолжал:
– Перед вами район астрофагов «Антон»-«Берта». Как видите, их разделяет глубокий извилистый залив. Наш флуггер сейчас движется почти строго на восток и, даст Бог, вскоре высадит нас вот здесь. – Бондарович упер ножны в крайнюю западную точку залива, от которой до каждого из астрофагов было километров десять посуху.
– Как видите, с точки зрения размещения на местности, шахты «Антона» и «Берты» сильно различаются. «Антон» находится на дне впадины, нижняя точка которой на старых клонских картах имеет отметку 11 метров ниже уровня местного океана. Впадина эта отделена от залива естественным, так сказать, бруствером, явно вулканического происхождения. В отличие от «Антона» шахта «Берты» расположена на пологом лавовом плато. Плато имеет общее превышение над уровнем океана порядка сорока метров. И понижается на юго-восток. Край шахты «Берты» от залива отделяют четыре километра сильно пересеченной местности. Особое внимание хочу обратить на вот эту расселину. – Бондарович очертил ножнами полукружие, охватывающее шахту «Берты» со стороны залива. – Клонские карты не уделили ей должного внимания как чересчур мелкому элементу ландшафта. Но мы получили о ней исчерпывающее представление в ходе последнего боя. Расселина уходит вглубь на триста с лишним метров, причем есть основания полагать, что она не подтоплена грунтовыми водами.