Так или иначе, но я постоянно натыкался на миссис Преттимен, причем в обстоятельствах – несмотря на то, что она ухаживала за умирающим, – более приличествующих высокой комедии. Как-то я шел по шкафуту – вернее сказать, прогуливался, потому что хорошая погода позволяла не хвататься ежеминутно за леера. Местами темная, пропитанная водой палуба покрылась грязновато-белой коркой соли, из-под которой проглядывали щепки, плесень да хвосты пакли, торчащие из просмоленных швов. Вид этот располагал к размышлениям о бренности мира. Однако же, по моим наблюдениям, никто ни о чем подобном не думал. Мы притерпелись к опасности – кто-то перестал обращать на нее внимание; кто-то, как Боулс, жил в постоянном страхе; кто-то ожесточился; а кого-то опасность даже бодрила, к примеру, юного Томми Тейлора, который постоянно насвистывал и хохотал, доводя самых раздраженных среди нас – вроде меня – чуть ли не до безумия. Один из нас вообще представлялся выше таких тривиальных вещей, как смерть – я имею в виду мистера Бене. Как-то раз я возвращался к себе, перемолвившись парой словечек с мистером Истом, а лейтенант сменился с вахты и сбегал со шканцев: в руке зажат листок, глаза широко распахнуты и явно не глядят на наш убогий мир, на лице застыла восторженная улыбка. Не заметив меня, Бене ринулся в коридор. Поскольку с фок-мачтой все было в порядке, я решил, что он обуян второй своей безумной идеей – во что бы то ни стало определить наше положение без хронометра. «Вдруг наконец-то пойму, что он собирается делать», – подумал я и ринулся за ним. Я влетел в коридор в тот момент, когда лейтенант стучался в каюту миссис Преттимен, и ему, похоже, ответили, потому что он вошел и затворил за собой дверь! Ну, это уже слишком! Возможно, Бене наплевать на репутацию дамы, но я этого не позволю! Несмотря на то, что в тот момент палуба встала дыбом, я бросился к каюте миссис Преттимен, и тут очередной рывок корабля швырнул меня лицом об пол. Наверное, на несколько секунд меня оглушило, потому что, когда дверь каюты снова открылась, я стоял на четвереньках. Бене с треском вылетел обратно в коридор. У него за спиной с грохотом захлопнулась дверь. Листок куда-то исчез. Корабль качнуло, и Бене, уже без всякой улыбки, самым нелепейшим образом полетел вниз по коридору. Ударившись о громадный цилиндр бизань-мачты, он, покачиваясь, встал надо мной, с невероятной осторожностью добрался до трапа в кают-компанию и исчез.
Но я-то все видел! На левой щеке лейтенанта красовалась белая отметина, которая – к моему глубокому удовлетворению – за те несколько секунд, что он был у меня на виду, превратилась в пламенеющий отпечаток женской ладони!
Решение было очевидным. Мистер Преттимен не в том состоянии, чтобы защитить честь жены. Значит, заступиться за нее должен я. Я подошел к каюте и постучал. Через несколько секунд дверь резко распахнулась.
Да почему же я так трушу перед этой женщиной?! Может быть, причиной всему ее возраст? Нет, пожалуй. Она стояла на пороге и мерила меня таким взглядом, словно я – вернувшийся Бене. По мере того как срок нашего путешествия приближался к году, ее собственные годы, казалось, таяли, становясь невидимыми глазу. Конечно, солнце и ветер покрыли лицо миссис Преттимен загаром, что больше пристало крестьянке, чем дочери священника! Пышные волосы выбивались из-под шали, которую она носила вместо капора. Локоны, в беспорядке падавшие на плечи, притягивали к себе взгляд. Впрочем, в остальном она выглядела безупречно.
Я даже не успел предложить свои услуги. Позолоченные солнцем щеки миссис Преттимен вспыхнули краской гнева.
– Неужели все юнцы на этой разбитой посудине посходили с ума?!
Я открыл рот, чтобы ответить, но нас прервал зов из соседней каюты:
– Летиция!
Это был мистер Преттимен, искалеченный Преттимен, который повторил довольно-таки бодрым тоном:
– Летти!
Миссис Преттимен вышла в коридор, открыла дверь в каюту мужа и бросила мне через плечо:
– Пожалуйста, останьтесь, мистер Тальбот. Мне надо с вами поговорить.
Она закрыла дверь, а я покорно застыл на месте, как школьник, которому неизвестно, отошлют ли его куда-то с поручением или сурово накажут, но он подозревает худшее и, навострив уши, пытается угадать свою судьбу, только вот никак не разберет звуки, что смутно доносятся до него из мира взрослых. Я совершенно ничего не понимал. Из кабины послышался взрыв смеха! Он же умирающий! А она – его преданная спутница! Я…
Тут миссис Преттимен вернулась. Я открыл и придержал дверь ее каюты. Она прошла внутрь и остановилась около парусинового умывальника, разглядывая руку. С легким возгласом отвращения миссис Преттимен схватила батистовый лоскуток и стала яростно оттирать ладонь, но, заметив мой взгляд, капризным девичьим движением опустилась на парусиновый стул и откинула назад волосы – правда, без особого успеха: они немедленно упали обратно.
– Уф!
Миссис Преттимен взглянула на меня и чуть-чуть покраснела.
– Входите же, мистер Тальбот. Прошу вас, ради приличия ставьте дверь приоткрытой – мы не можем рисковать вашей репутацией.
По-моему, у меня отвисла челюсть. Миссис Преттимен это явно раздосадовало.
– Да сядьте же вы на койку – мне неловко все время смотреть под потолок!
Я повиновался.
– Если вы не против, миссис Преттимен, я хотел бы предложить вам свои услуги. Поскольку мистер Преттимен беспомощен в своей болезни…
– О да, да!
– Я случайно заметил, что мистер Бене проявляет к вам повышенное внимание…
– Ни слова больше, сэр.
– Пристает со своими дурацкими виршами…
Миссис Преттимен вздохнула.
– В том-то и беда, мистер Тальбот. Не такие уж они дурацкие, разве что те строки, где он именует меня Эгерией[109]. Бене – довольно талантливый молодой человек. Мы с мистером Преттименом решили не придавать огласке этот прискорбный случай. В чем-то я и сама виновата. Обычно я не отличаюсь вспыльчивостью, но воспеть меня в подобных словах, схватить меня за руку подобным образом – и это мужчина, который годится мне в… в младшие братья, мистер Тальбот!
– Он заслужил хорошую трепку!
– Нет, обойдемся без насилия, сэр. Запомните раз и навсегда – ничего такого я не потерплю.
– Его надо хотя бы пристыдить…
– Пока что стыжусь я. Я не привыкла сталкиваться с такого рода чувствами. И счастлива сказать, что ничем их не заслужила.
Я открыл рот, чтобы согласиться – и захлопнул его снова. Миссис Преттимен продолжала:
– Невероятная цепь событий – ужасная погода, череда простодушных людей, стремящихся выразить мистеру Преттимену свое почтение, ваша нелепая попытка…
Она на миг замолкла.
– Прошу вас, продолжайте.
– Видите ли, угроза смерти отступила! С вашей неловкой помощью его несчастная, искалеченная нога выпрямилась, опухоль стала спадать. Возможно, он никогда больше не сможет ходить. Мистер Преттимен все еще в огромной опасности, но боль стала вполне терпимой. Казалось бы, к чему стесняться его выздоровления? И все же я и радуюсь, и стыжусь. Он признался мне, что испытывал бы то же самое, если бы не боль. Понимаете, вся эта ситуация раскрыла нам глаза. Знаю, звучит безумно и все же, так оно и есть.
– Я понимаю, честное слово! Надо же – не умирает! В нашем положении вообще есть что-то комическое. Разум отказывается воспринимать то, что чувствует сердце. Да, я понимаю!
– Мистер Тальбот! Услышать такое от вас, кого я почитала неспособным…
– Может быть, такой я и есть, мадам. Однако столько всего произошло: привычный мир встал вверх тормашками, а нас словно подвесили за ноги!
– Какое прихотливое сравнение! Да, мы все изменились. На мой взгляд, опасность явила все в истинном свете: и жестокого капитана, который завел нас туда, где мы есть, и гнилое судно, которое еле плывет, и мистера Преттимена с его планами, на которые можно махнуть рукой.
– Но он же выздоравливает!
– Возможно. Однако же я не в силах представить, чтобы больная нога служила ему так хорошо, как и прежде. Как он будет передвигаться, чтобы следить за состоянием каторжников? Как он выдержит все трудности освоения новых земель, как поведет за собой толпу перевоспитанных преступников и колонистов в глубь континента, на поиски земли обетованной?
– Вот оно что!
– Алоизий Преттимен, который жаждал стать для южных морей тем, чем Том Пейн[110] был для Атлантики, который мечтал повести за собой людей, – он сам нуждается в поддержке.
«Сплошные фантазии», – подумал я, но вслух ничего не сказал.
– Уверен, мадам, правительство ему поможет.
Все это время она смотрела куда-то вдаль, сквозь переборку, и только теперь перевела глаза на меня и улыбнулась – горько, ожесточенно.
– Поможет – что? Основать идеальную обитель? В вас, сэр, говорит святая невинность. Мистер Преттимен открыл мне глаза на все, что творится в нашем продажном правительстве. Будьте уверены – они знали о наших планах прежде, чем мы снялись с якоря. Ничего страшного, если и вы узнаете наш секрет: он – мы – везем с собой печатный станок.
Воздух вокруг меня, особенно вокруг ушей, казалось, вскипел, но я не знал, что ответить. Нутро мое словно очутилось у нее на виду. Вспомнилось, как я стоял перед огромным столом в кабинете с высокими потолками.
«Кстати, Тальбот, вы поплывете на том же корабле, что и Преттимен со своим станком. Приглядывайте за ним».
– Вы что-то хотели сказать, сэр?
– Только то, что я тоже буду частью этого правительства, пусть и очень малой.
– Мой милый мистер Тальбот! О вас-то я и не подумала. Дело в том, что мы твердо уверены: они подослали к нам шпиона.
– Шпиона!
– Агента правительства, если вы предпочитаете эвфемизмы. Кроме того… – она глянула на открытую дверь и перевела взгляд на меня, – мистер Преттимен подозревает, что несчастный случай подстроили.