– Всего однажды. В баре «Озона». Дали ей понять, что у Мина творятся чудовищные вещи и что сотрудничать в ее же интересах, если не хочет навлечь на себя неприятности.
– И как она отреагировала?
– Послала их подальше…
– И это всё? Больше у них на примете никого нет? Я думал, им удалось внедриться в «Мин инкорпорейтед».
Жасмин У поморщилась.
– На настоящий момент это все, чем они располагают. Сожалею… Я сама рассчитывала на нечто более конкретное.
Голос Чаня вдруг стал жестким.
– Убедить девушку помогать нам и добывать информацию… На это могут уйти недели. И то лишь в том случае, если нам удастся ее убедить и завербовать. И потом… она ведь только что приехала, и мало шансов, что она получит доступ к важной информации. А времени ждать у нас нет… Я считаю, что это пустая затея.
– Вы думаете, он может напасть еще раз? – спросила суперинтендант, обводя взглядом террасу и фасады окрестных домов, словно «Черный князь боли» мог, притаившись где-то, наблюдать за ними.
– А вы так не думаете?
24
Серый, красный и песочный слоистый пластик, свежевыкрашенные стены, сверкание нержавейки, паркет, светильники LED, вмонтированные снизу в подвесные шкафчики в кухне «Гаггенау» и в натяжные потолки, застекленная дверь, впускающая свет… Мойра была приятно удивлена. Ей говорили, что в Гонконге квартиры зачастую тесные и мрачноватые, но у этой преимуществ хватало.
Цена, правда, была высокой, даже очень высокой, однако, как сказал ей Мин Цзяньфен, фирма брала на себя половину квартплаты и обеспечивала скидку в 10 процентов.
Квартира в пятьдесят квадратных метров располагалась на шестом этаже и выходила на По-Шин-стрит. До ипподрома было рукой подать. Мойра вернулась в кухню, просторную, как гостиная, однако снабженную всего одним окном размером с иллюминатор. А вот спальня и ванная были, наоборот, крошечные. В конце концов, учитывая ситуацию с жильем в Гонконге, это, несомненно, лучшее, на что она могла рассчитывать. К тому же сам квартал был очень приятный, и селились здесь в основном приезжие.
– Ну, как вам? – спросила сотрудница агентства, пытаясь понять ее реакцию.
В углу гостиной Мойра заметила смарт-телевизор марки «Мин». Меблировка отличалась простотой и функциональностью. Конечно, квартира слегка смахивала на гостиничный номер, но здесь, в оживленном и почти «европейском» квартале, она чувствовала себя гораздо лучше, чем в четырех стенах дворца на сто третьем этаже в Коулуне.
– Когда я могу сюда въехать?
– Но это только первый вариант, – заметила ее спутница. – Я могу показать вам еще два. И все выбраны в соответствии с критериями, которые выдвигает господин Мин.
На какую-то долю секунды Мойра задумалась, что же это за критерии, учитывая, что здесь она чувствовала себя как дома.
– Не стоит, – сказала она. – Этот вариант мне подходит. А вы не знаете, еще кто-нибудь из сотрудников господина Мина живет в этом доме?
– По меньшей мере половина жильцов работает в «Мин инкорпорейтед», – ответила Александра, направляясь к двери.
Она захлопнула бронированную дверь квартиры, и они очутились в коридоре, ведущем к лифту. И тут Мойра заметила на одной из дверей сине-белую оградительную ленту, на которую не обратила внимания, выходя из лифта. На белых участках ленты было написано по-английски и по-китайски: ПОЛИЦЕЙСКОЕ ОЦЕПЛЕНИЕ. ЗА ОГРАЖДЕНИЕ НЕ ЗАХОДИТЬ.
Мойра пристально вгляделась в надпись.
– А что здесь произошло? – спросила она.
Александра осторожно взглянула на нее.
– Грустная история, – помедлив, ответила она. – Один из жильцов… м-м-м… покончил с собой.
– Покончил с собой?
Мойре вдруг показалось, что эти слова эхом прокатились где-то в глубине ее мозга, будто отскакивали от стенок туннеля.
– Да… он поднялся на лифте… выбрался на крышу и… и бросился вниз.
Мойру принизала дрожь.
– На каком этаже он жил?
– На двадцать седьмом.
– А разве выход на крышу не запирается? – удивилась она.
Женщина немного поколебалась, а потом покачала головой.
– Запирается, но он как-то ухитрился туда попасть.
– И привратник на входе не видел, как он проник на крышу, при всех-то камерах?
– Я ничего об этом не знаю, – призналась Александра. – Наверное, полиция допрашивала его по этому поводу.
Ей явно не хотелось продолжать этот разговор.
Выйдя из кабины лифта, они прошли мимо привратника, массивного человека лет пятидесяти, в маленькой каскетке, словно привинченной к большой голове. Он проводил их глазами, сидя за стойкой в форме буквы L; за спиной у него мерцала целая батарея расставленных в кружок телеэкранов.
– Ну что, все-таки хотите снять эту квартиру? – спросила Александра.
– Да, конечно.
– Тогда нам надо вернуться в агентство, чтобы оформить документы и составить договор.
Мойра обернулась к директрисе агентства недвижимости.
– А тот жилец… вы знаете, где он работал?
Та помедлила и нехотя, искоса взглянула на нее.
– У Мина.
Соевое молоко. Виноград кёхо. Китайский ямс. Мексиканская тыква. Сыр фета. Цукини. Голландские помидоры черри. Дыня юбари с острова Хоккайдо. Китайская капуста. Сыр тофу. Бублики с кунжутом. Яблочный уксус, соевый соус и васаби, яблочно-морковный сок… Чань купил все, что нужно, в галерее магазинов Финансового центра. Здесь все продукты были импортные и очень дорогие. Слишком дорогие для такого, как он, молодого полицейского. Но у Чаня был пунктик: есть только здоровую пищу, сколько бы это ни стоило. Он вышел из супермаркета «Сити Супер» и в соседнем «Фьюжн Дели» купил салат из копченого лосося с авокадо, салат из португальского осьминога, куриные крылышки под соусом терияки и мексиканский суп с перцем чили… Единственное исключение он сделал для картофельных чипсов в шоколаде «Чуао». Это была его маленькая слабость.
Покончив с покупками, Чань прошел по крытому переходу, перекинутому через Люн-Во-роуд, затем по небольшой галерее над Коннаут-роуд-сентрал и пешком пересек финансовый округ до самых эскалаторов Среднего уровня. Спустя тринадцать минут он уже отпирал дверь своей квартиры на Стенли-стрит. Сложив покупки на маленький кухонный столик, аккуратно распределил их по холодильнику, откупорил бутылку сока «Питайи», «драгон-фрута», отпил глоток из горлышка и вернулся в гостиную.
Там к главной стене было приколото целое созвездие фотографий и разномастных стикеров с надписями и какими-то значками. На снимках – настоящая галактика разных лиц, и среди них – лица четырех жертв «Черного князя боли»; рядом Ронни Мок, Джулиус Мин, Лестер Тиммерман, Игнасио Эскуэр, Туве Йохансен, Мин Цзяньфен…
И еще несколько фотографий.
Чань подошел к стене и пришпилил к ней новое фото: Мойры Шевалье.
В нем были перемешаны амбициозный полицейский, непокорный сын и круглый сирота. В детстве, в эпоху, когда этот карман истории еще не открыли аппетитам промоутеров и пробивных вездесущих «бульдозеров», Чань считал террасы и улицы Среднего уровня своей территорией игр. На этих улицах он вырос, здесь получил от судьбы первые раны, те, что оставляют шрамы на всю жизнь, и сгладить их потом не может никакая любовь, никакой успех. И в этих улицах нынче прячется «Черный князь боли», силуэт без лица, без души… Кто он? Сколько ему лет? Чем он занят?
Чань воспринимал его как фигуру, стоящую против света, на которую надо направить яркий луч. Может, он такой же круглый сирота? Или молодой человек, которого жизнь обрекла на безбрачие? Или один из тех, кто не может избавиться от романтических бредней: одинокий красавец, независимый, загадочный, ему никто не нужен, он самодостаточен… Короче, не этот ли миф так блестяще воплотил Ален Делон в «Самурае»? Загадка разгадана, мошенничество – налицо: такого благородного и высокомерного одиночества не существует, а в этом бурлящем, перенаселенном городе – и тем более. Здесь одиночество – это недостаток, симптом болезни, таящейся гораздо глубже.
Чань спрашивал себя, что подумает его отец – человек, любивший окружать себя друзьями и любовницами – о жизни собственного сына… Иногда по ночам одиночество душило его до такой степени, что он был вынужден одеваться, удирать в ночной массажный салон и отдавать себя на волю чужих рук. И там, лежа на засаленном матрасе, ощущал, как смягчающая, успокаивающая энергия этих рук перетекает в его тело, – и по его щекам в темноте струились слезы.
Молодой полицейский внимательно вглядывался в скопление разных лиц на стене и угадывал глубинный порядок, тайное взаимоотношение между этими переменными. Потому что у него перед глазами находилось уравнение. Ответить на вопрос «Кто убил Присциллу Чжэн, Сэнди Чэн, Элейн Ло и косвенно Керри Лоу?» равносильно тому, чтобы определить единственную ценность, которую мог похитить неизвестный.
Внизу под схемой Чань нарисовал на стене большую букву «икс».
Настанет день, и он приколет поверх нее фотографию. И решит уравнение.
25
Без пяти десять вечера следующего воскресенья такси развернулось на 180 градусов и припарковалось под навесом отеля «Ритц Карлтон». Лакей распахнул дверцу, Мойра быстро вышла из машины и устремилась в холл. Облегающее, чуть выше колен платье из струящейся черной материи придавало ей хотя бы видимость светской дамы. Другого платья у нее здесь, в Гонконге, не было.
Она буквально влетела в залитый синим светом холл, и на нее сразу обрушился мощный поток децибелов. Два здоровенных принаряженных охранника не отходили от девушек-подавальщиц за стойкой, у одного из них в ухе торчал наушник.
Когда Мойра шагнула под ослепительный свет, льющийся с потолка, праздник был в самом разгаре. Между столиками танцевали девушки в парчовых платьях, другие приглашенные вальяжно развалились в креслах, на белых диванчиках и пуфах. Официанты сновали между гостями, которые громко переговаривались, пытаясь перекричать музыку. Народу было полно. Мойра заметила Джулиуса в окружении Туве Йохансен в черном платье, ничуть не более улыбчивой, чем в Центре, и какой-то брюнетки, похожей на топ-модель, видимо, родом из тех краев, где девушки уже в самом юном возрасте прибегают к средствам эстетической хирургии. Джулиус держал обеих под локоток и что-то оживленно рассказывал группе приглашенных.