Оставалась последняя проверка. Самая важная… Мойра вовсе не отказалась от своей первоначальной идеи. И она снова уселась за компьютеры. Когда поднесла руки к клавиатуре, они дрожали. Зашла в Отдел электронного здоровья доктора Капур и набрала имя.
Ах, вот как? А Мин уверял ее, что она имеет доступ ко всей информации…
50
Мойра посмотрела на часы. Два часа ночи. Где-то она прочла – наверное, в тех документах, что внимательно изучила еще в Париже, – что он спал не больше четырех часов. Но может ли она вторгаться в чужое жилище, как в свое собственное?
Мойра решила, что может.
Потянув на себя дверь, она заглянула внутрь. За дверью была темная комната, в которой тускло поблескивал лишь маятник часов, отбивавших часы и получасья. Дальше шел коридор, заставленный по стенам буфетами и шкафами. Первый этаж был погружен в темноту, но вдали виднелся свет. Мойра пошла в темноте на этот свет и вошла в ротонду, освещенную единственной лампой под абажуром, которая, должно быть, горела всю ночь на золоченом столике. Нигде не слышалось ни звука, ни шороха. Она огляделась. Стены, выкрашенные под мрамор, стулья с золочеными ножками, обитые красным бархатом, чтобы посетители могли дожидаться с комфортом. И повсюду позолота. Комната походила на чемодан, набитый золотыми слитками.
Направо уходила анфилада темных комнат. Но вдали мерцал свет: кто-то смотрел телевизор. Затаив дыхание, Мойра двинулась туда, откуда лился свет.
Когда она вошла в просторную гостиную, Мин сидел к ней спиной на диване, обитом тем же красным бархатом, что и стулья в ротонде, и были видны только его черные волосы, поредевшие на макушке, и большие наушники, закрывавшие уши. Зато огромный телеэкран на стене был виден прекрасно. Он был вправлен в золоченую раму и вмонтирован в библиотеку, где стояло не меньше нескольких тысяч книг. Остальная часть гостиной выглядела соответствующе и представляла собой точную копию дворца эпохи Ренессанса. С потолка с кессонами свешивались венецианские люстры; на стенах, точно так же расписанных под мрамор, висели картины мастеров пятнадцатого и шестнадцатого веков. Мойра узнала полотна Мантеньи, Карпаччо, Боттичелли. Неужели подлинники? Она вспомнила, как Джулиус однажды сказал ей: все больше и больше шедевров западного искусства перекочевывают в Китай. Перед Мином стоял низкий стол, огромный, как бассейн, а по бокам еще два дивана, и выходило, что вместе с тем, на котором сидел Мин, они образовывали букву U.
Роскошью эта комната превосходила все, куда ей случалось здесь заходить. Мойра внимательно вгляделась в огромный экран и удивилась рекламе такого же гигантского телевизора австралийской компании, претендующей производить самые большие в мире экраны, C Seed 262. Должно быть, Мин смотрел документальный фильм. На кадрах появлялись бюсты, картины, статуи, гравюры… Она узнала «Медею» Делакруа, Ромула и Рема под волчицей, сюжет «Избиение младенцев». Потом пошли ужасные лица Аттилы, Калигулы, Тамерлана, какого-то древнего китайца, имени которого Мойра не знала, но на нем была каска с плюмажем, и смотрелся он очень свирепо. Там были Торквемада, Фернандо Кортес, маркиз де Сад и Леопольд Второй, бельгийский король-работорговец. Размер экрана делал эту мрачную галерею еще более впечатляющей. За галереей показались афиши «Носферату» Мурнау[57] и фильмов Фрица Ланга[58], а потом кадры об «Энола Гэй»[59]…
Мойра кашлянула, и Мин слегка вздрогнул. Он повернулся к ней, и брови его поползли вверх. На нем были просторные черные брюки, бордовая туника, вышитая по подолу, и шелковый шейный платок. При взгляде на Мойру глаза его сузились.
– Ева, выключи телевизор, – сказал он, вставая. Потом еле заметно улыбнулся. – Не спится?
– Вам тоже.
Его улыбка стала шире.
– Я сплю не более трех часов. В мире слишком много всего, что надо сделать, увидеть, узнать и изобрести. Я оставляю сон тем, кто ничего не изобретает, не создает и не открывает… Что вам угодно?
Мойра нашла последнюю ремарку несколько надменной, но от комментариев воздержалась.
– Вы сказали мне, что я получу доступ ко всей информации, – начала она.
– Совершенно верно.
– Это не так.
– В каком смысле?
– У меня нет доступа к вашим данным.
Он бросил на нее недобрый взгляд, потом улыбка снова заиграла на его лице.
– К моим данным?
– Да, к вашим данным.
– Вы полагаете, что я хочу навредить собственному изобретению? Ведь DEUS’а создал я. – На миг он замолчал, затем бросил вызывающе: – А может быть, вы считаете меня убийцей?
– Нет, я нашла убийцу, – парировала Мойра, пристально глядя на Мина.
У того расширились зрачки, в них сверкнула искра.
– Что?
– Я знаю, кто убил тех девушек…
Он ошеломленно застыл.
– Вы в этом уверены? – Голос его был уже совсем не тот, что раньше. Он явно не верил своим ушам.
– Да… эта информация была там… в данных… вы были правы. Достаточно было… порыться как следует.
Мин буквально ввинтился взглядом в глаза Мойры, и она с удивлением прочла в его взгляде восхищение. Но и удивление, и сомнение. И недоверие. Открывая ей доступ ко всем файлам, он, конечно, надеялся, что у нее что-то получится, но в то же время по-настоящему в это не верил.
– И кто это?
– Ван Юнь.
Мин сощурил глаза, и Мойра увидела в них искорку скепсиса. Со стены на них смотрел Святой Себастьян, с мускулистым телом, пронзенным стрелами.
– Да Ван Юнь мухи не обидит, – сказал он.
Она рассказала обо всем, что нашла. Мин молча слушал и, казалось, был ошарашен.
– Может быть, он удалил эти данные по совсем другой причине…
– Не вижу, по какой.
– Я тоже, – согласился он. – Но это же просто чертовщина какая-то… – Покачал головой и тихо произнес: – Ван Юнь… Невероятно.
Мойра не ответила.
– Он же образцовый сотрудник, – продолжил Мин. – Истинный китаец. Уважает все наши обычаи… Нет, поищите еще что-нибудь, что могло бы доказать его виновность. Я должен быть уверен, что здесь нет ошибки.
– Это он, – твердо сказала Мойра. – Нет никакой другой причины, по которой он уничтожил бы все свои данные именно в день и час преступлений.
Мин метался по гостиной между столом и диваном, уперев подбородок в грудь и заложив руки за спину.
– Мне остается только выяснить, кто вредил DEUS’у, – заметила Мойра. – Это может оказаться один и тот же человек, а может, был еще и другой. Я хочу иметь доступ ко всем данным. Если я его не получу, вы, возможно, поспособствуете тому, что информация уйдет по электронной почте или другим способом к тем, кого используют, чтобы вредить.
Мин явно встревожился.
– Вы должны отдавать себе отчет, что в этой информации могут содержаться данные чрезвычайной… секретности, – пробормотал он. – Переговоры, которые, дойди они до публики, могут весьма нежелательно, даже разрушительно повлиять на имидж нашего предприятия… Особенно с точки зрения Запада, который помешан на прозрачности и справедливости… Мы всё больше и больше экспортируем в Европу и Соединенные Штаты. А, следовательно, за нами все пристальнее наблюдают и ваша общественность, и ваши масс-медиа.
Шагая взад и вперед по комнате, он не сводил с нее глаз.
– Оптимисты считают, что, благодаря технологиям, грядущий мир будет лучше нашего. Без войн, убийств и насилия, без голода и бедности, без эксплуатации и несправедливости. В этом мире решения будут принимать не люди, с их мозгами рептилий, животными инстинктами и инфантильным эго, а приложения и изобретения, гораздо мудрее людей. Но то, что отображает Интернет вот уже много лет подряд, – это зависть, злоба, узость ума, насилие, хаос и сектантство. Вокруг нескольких островков здравого смысла и мудрости бушует океан ненависти и нетерпимости. Это треклятое изобретение, Интернет, одну за другой уничтожает все основы нашей цивилизации. Вот почему мы, китайцы, в отличие от вас, снова закрыли крышку ящика Пандоры и ограничили наших любителей погулять по Интернету. А вас, людей Запада, с вашей одержимостью равенством и свободой слова, сметет и утащит эта вольница, которая не приведет ни к чему, кроме хаоса…
Он смерил ее взглядом, словно она разом воплощала в себе всю глупость и все грехи Запада.
– Вы, европейцы, с вашими идеалами социального прогресса, с вашими смехотворными утопиями, с безрассудной верой в лучший мир, разрушаете все, что сами же построили, во имя того, что никогда не настанет. Вам вечно нужно больше, чем вы имеете, даже если вы имеете больше, чем кто-либо в этом мире: больше свободы, больше комфорта, больше возможностей… А добьетесь вы только одного: окажетесь на свалке Истории.
Мойра слушала его и думала, что сказали бы об этой речи все те, кто в ее стране живет на девятьсот евро в месяц, тысячи отцов и матерей-одиночек, которые каждый день сражаются за то, чтобы накормить детей и дать им достойное воспитание. И что сказали бы вдовы, у которых ничего нет, кроме пенсии по утрате кормильца.
– Однако со временем я рассчитываю продавать DEUS’а по всему миру – так сказать, вам, а не только китайцам. Поэтому все, что вы прочтете и увидите здесь, Мойра, должно остаться строго конфиденциальным. Я ясно выразился?
Она промолчала, только кивнула.
– Дайте мне пять минут, и вы получите доступ ко всей информации, – сказал Мин, выходя из комнаты.
Мойра пристально вглядывалась в экран, застыв на месте. На этот раз ответ получен. Она не поверила сама себе, и глаза ее наполнились слезами. «Ох, мама, вот видишь, у меня все-таки получилось…» Стекла задрожали от раската грома. Неистовый ветер раскачивал пальмы и мангровые деревья возле балкона. Да, погода разгулялась не на шутку. Мойра подумала о Мине – и в мгновение ока выскочила назад из комнаты.