Потом торжественно вынесли тяжелое кресло с высокой резной спинкой, и царь опустился на него. Началась церемония вручения подарков. Для меня стало удивительным открытием, что подарки сначала вручали первейшие вельможи Руси, потом только послы важнейших держав: Османской империи, Священной римской империи, Персии… Потом снова пошли русские вельможи, а только потом всякая европейская мелочь. Подносили оружие, ларцы с драгоценностями, ткани и одежды, коней, сбрую, книги… Царь улыбался, кивал, иногда задавал какие-то вопросы дарителям. В это время меня нашел служка. Когда дошла очередь до князя Гундорова, он выступил вперёд и стал представлять царю подарки:
— А вот эту сабельку отковали мои кузнецы из железа добытого в Северской Земле твоего царства. Если на то будет твоя воля, я о том отдельно доложу. А вот, великий государь, земное яблоко, или иначе глобус, на котором с необыкновенной точностью отображены все земли воды. И ты, великий государь, можешь одним взглядом обозреть все моря, реки, горы и державы. А вот земные чертежи, или карты на которых те земли отображены по отдельности.
— И кто выполнил сие диво?
— Карты и глобус начертал присутствующий здесь твой служилый человек, географ Александр Евгеньев сын Белов. Он немец знатного рода, изъявивший желание служить тебе, великий государь. Сейчас он перешел в истинную веру и подвизается при мне. А шар для глобуса изготовил мой мастер Епифашка Рябой, о том имеется табличка на подставке.
В течении этой речи царь внимательно смотрел на меня. Я, помня указания князя, низко поклонился и опустился на колени.
— Вставай, Александр Евгеньевич — сказал царь — будет время, я тебя выслушаю.
— Государь-батюшка нашего немца вичом пожаловал! — потрясенно ахнул кто-то из ближников Гундорова, до сих пор не замечавших меня.
Потом был торжественный обед, на котором меня посадили уже значительно ближе к главному столу. Карьерный рост в самом явном виде, понимаешь. Я оглядел богато украшенный стол, и тут мне припомнился «Картёжник» Логинова, и сетования Олега Казина на трудность поиска съедобного среди обилия пищи на приёме в честь инаугурации Вохи. Не то чтобы потчевали чем-то нехорошим — тысячу раз нет! — но отличные продукты приготовлены настолько непривычно, что я кроме дичины, хлеба и вина ничего и не ел. А что? В дальнейшем придётся привыкать. Деваться-то мне и некуда, разве что для себя готовить по привычным мне рецептам. Но где взять специи? Здесь они имеются, но стоят просто немилосердно. Хотя вчера на рынке у торговца пряностями я купил с десяток зёрен горчицы, буду разводить. В моё время горчицу сеют в качестве сидерата, авось и эта вырастет.
От рукописи географического трактата меня оторвал молоденький слуга князя:
— Александр Евгеньевич, князь Давыд к себе призывает, поспеши.
— Иду, скажи князю, тотчас буду.
Слуга убежал, а я отложив карандаш, сложил бумаги в сундук, одел кафтан, шапку и двинулся к князю. Это близко, только через двор перейти. Вот так, успехи мои неоспоримы. Все меня теперь по имени-отчеству величают. Эх, как бы не споткнуться!
— Моё почтение, князь Давыд Васильевич! — поприветствовал я князя, сидящего под иконами в «малой горенке», как он называл свой кабинет. Обстановка горенки довольно аскетичная для князя: стены обиты голубой тканью, кроме икон на стенах почти никаких украшений, только прямой меч с богато украшенной рукояткой, судя по виду весьма старинный, такой же древний щит и полукруглый шлем, украшенный только несколькими потемневшими серебряными пластинами с почти неразличимым рисунком.
— Входи, Александр Евгеньевич, присаживайся, я тебя обрадую. — он оглянулся на оружие, которое я разглядывал, и пояснил — это, пожалуй, самая главная драгоценность моего рода: это оружие, как гласит наше семейное предание, принадлежало самому Рюрику. Уж не знаю, о том предание ничего не говорит, сам ли Рюрик его в бою использовал, но думаю, что сам.
Я с уважением разглядывал раритеты. Даже если оружие и не рюриково, древность их несомненна.
— Слушаю, Давыд Васильевич — присаживаясь на скамейку сказал я.
— Гонец только что был от великого государя. Ждёт он нас с тобой завтра, после заутреней молитвы. Готовься, будешь на государевы вопросы отвечать.
— Давыд Васильевич, разреши внести предложение!
— Для того тебя и вызвал, говори.
— Пока был я на приеме в честь царёва тезоименитства, сочинил песню для великого государя. Изволишь послушать?
— Отчего бы и нет? Сам будешь петь или Петю своего позовёшь?
— Конечно Петю. У него голос куда красивее моего.
— Как скажешь. Эй там! — повысив голос сказал князь.
— Чего изволишь, княже? — тотчас же вошел в дверь воин.
— Пошли кого ни то, пусть Петя-певун споро ко мне бежит.
Воин кивнул и вышел, а через пару минут запыхавшийся Петя предстал перед нами.
— Чего изволишь князь Давыд Васильевич? — кланяясь князю в пояс спросил он.
— Ну-ка Петя, успокой дыхание и спой новую песню, что тебя Александр Евгеньевич научил.
Петя успокоился, картинно встал и затянул:
Боже, Царя храни
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный.
Боже, Царя храни!
Из этой песни я помнил только мелодию и первый куплет, который звучал в фильме «Неуловимые мстители». Но разве трудно сочинить остальные куплеты? Вот я и сочинил с десяток, выбрал из них шесть, да и обучил Петю.
— Отменно! — заявил князь — иди Петя к ключнику, скажешь от меня, чтобы он тебя достойно одел, завтра пойдешь с нами к великому государю. Ступай!
В Кремль мы выдвинулись солидным отрядом. Десяток к воинов охранял возок, а в нём князя Давыда Васильевича, меня и тубус с картой. Петя ехал на запятках, видно пускать его в возок было не по чину. Ехали молча. Князь Давыд о чём-то напряженно думал, а я глядел на Москву.
Да, дух Москвы, там, в будущем, сохранился. Великий города, средоточие великих замыслов, а поверх, словно почти непрозрачная вуаль, скрывающая лицо, видна суета ловких людишек, сумятица, грязь и запахи.
Я учился и долгое время жил в Ленинграде, и ещё какое-то время жил в Москве, и однажды ясно понял, что Москва и Питер, это собственно, одно и то же. Не старая и новая столицы, а…наверное уместен такой образ: Москва и Питер подобны правому и левому желудочку сердца. Кто из них важнее? Кто может обойтись без другого?
Охрана осталась за воротами Кремля, возок оставили в одном из многочисленных внутренних двориков, а нас троих дворцовый слуга и дворцовый же охранник повели через боковую дверцу, по коридорам и переходам, к дверям в небольшой зал.
— Что в чехле? — указав на тубус спросил слуга.
— Там находится карта, которую я доставил по повелению великого государя — ответил князь — Александр Евгеньевич, предъяви сказанное.
Я открыл тубус, вытащил и развернул карту, отвернув лицевую часть от посторонних.
— А что изображено? — проявил любопытство слуга.
— То секрет государев — обрезал князь.
Всё правильно. Ограничение круга секретоносителей резко повышает безопасность государства, этому нас в армии учили.
Петя остался в коридоре, а мы с князем Давыдом вошли туда, где нас должен был принять величайший из русских царей. Помещение можно было бы назвать рабочим кабинетом, кабы не отсутствие совершенно необходимой для кабинета мебели: шкафов, стеллажей, стульев, а ещё лучше, кресел. Ну и письменного стола, конечно же. А был довольно обширный стол, стоящий посредине, а на нём подставка со свинцовыми карандашами, несколько закрытых чернильниц и связка очиненных перьев. Вдоль стен стояли лавки, а в красном углу, под иконами, складное походное кресло. Справа от него красовался наш глобус.
Ба, да это же типичная комната для оперативных совещаний! Значит у царя Ивана имеется некий прообраз Генерального штаба. Это хорошо, значит горизонт планирования в нашей державе довольно обширен. А если ещё они не брезгают советами… Впрочем, последнее вряд ли.
Открылась дверь напротив, и в зал вошли трое: в центре шел царь Иван Васильевич, слева глава Разрядного приказа Иван Григорьевич Выродков, а справа роскошно одетый юноша с красивым, надменным лицом. Мы с князем Давыдом встали на колени, и князь Давыд шепнул мне:
— Выродкова ты знаешь, а второй человек, это царёв ближник князь Андрей Михайлович Курбский.
Мне чуть не поплохело. Вот так, без подготовки, видеть на расстоянии вытянутой руки легендарного Иуду, это сильно.
— Много лет здравствовать и благоденствовать тебе, и твоей державе, великий государь! — сказал князь Давыд. Я тоже произнёс приветствие.
— Рад вас видеть, вставайте будем говорить. — звучным голосом сказал царь — Князя Давыда я знаю и ценю давно, а вот о тебе, Александр Евгеньевич, хочу узнать подробнее.
Князь Давыд от царской похвалы расцвёл, а я откашлявшись задал осторожный вопрос:
— Что именно ты хочешь услышать, великий государь?
— Скажи кто ты, откуда, где воспитывался, учился, почему решил прийти ко мне на службу.
— К сожалению, великий государь, многие вещи о себе я могу сказать только с чужих слов, а их я тебе передам без утайки.
— Говори и ничего не бойся — поощрил меня царь.
— Рождён я в немецких землях, и являюсь младшим сыном незначительной ветви могучего рода, получившим в наследство лишь имя. Воспитание и образование я получил домашнее, но при этом весьма основательное, поскольку моим образованием занимался Лотар Штайн, человек невероятно образованный и много знающий. Около года назад, после смерти батюшки, а матушка умерла ещё раньше, братья поделили отцовское имение, а меня выгнали. Чтобы содержать себя, мне пришлось искать службу. Я обращался к польскому крулю, но получил отказ. Такой же отказ я получил при дворе Великого князя Литовского. Пришлось наниматься к Скурдо-Осокину, назначенному послом в Бухару. Когда посольство двигалось по Дикому Полю, я получил приказ посла доставить письмо и подарок ногайскому мурзе, с которым у посла была условлена встреча. Однако встреча не состоялась, так как на мой маленький отряд, состоявший из меня, Лотара Штайна и трёх литовских воинов, по виду сущих смердов, едва научившихся держать в руках саблю, напали воровские черкасы. Нападение было неожиданным, я получил удар по голове и в бессознательном состоянии был пленён, Лотар получил ранение в