— Слушай мою волю: сейчас все силы направишь на строительство заводов о которых ты говорил, чтобы обеспечить большой наряд тягачами. Одновременно ты заводишь два госхоза в местах по твоему выбору, и обеспечиваешь их машинами, которые обещал. Нужное количество людей я дам, как дам и серебра. Его твоими стараниями в казне становится малость побольше.
— Если позволишь, великий государь, я тебе сейчас укажу ещё на одно достоинство планирования в твоей державе.
— Какое?
— Ты должно быть обратил внимание на то, что Горнозаводской приказ основывая новые заводы просит денег только в первое время, и только на жалованье и провизию?
— Верно. — улыбнулся царь — Я уже собирался послать в Горнозаводской приказ дьяка из приказа Большой казны, чтобы он разобрался в этой загадке, а тут ты сам хочешь открыть секрет.
— А секрет прост, великий государь. Мы в горнозаводском приказе основываемся на том рассуждении, что все кто служит тебе, служит за жалованье. Следовательно, результаты службы, в частности военные победы, хитроумие посольских или результаты труда мастеровых принадлежат тебе, а точнее державе, которую ты собой олицетворяешь. А коль скоро результаты производства всех твоих заводов принадлежат тебе, то мы и обмениваемся этими результатами как внутри одного единственного большого хозяйства.
— Приведи пример.
— Рудник поставляет руду на металлургический завод, получая взамен необходимые инструменты и материалы не только с металлургического, но и, например, со станкостроительного завода. Металлургический завод поставляет сталь, чугун, железо в виде проката и отливок на станкостроительный завод получает станки и оснастку. Продавая на строну свою продукцию, мы получаем деньги для выплат в казну и для оплаты жалованья сотрудникам. А в войско мы поставляем оружие и боеприпасы безденежно, отмечая лишь количество и качество переданного.
— И впрямь, незаметно для меня возникает новый уклад. Полагаю, что есть нужда оформить всё что ты сказал в виде закона, так что напишешь докладную записку и через князя Гундорова передашь мне. Кстати о нём. Как князь Давыд Васильевич относится к государственному планированию?
— Он является горячим сторонником этой идеи. Насколько я знаю, он сейчас пишет трактат по сему поводу.
— Это кстати. Князь отлично себя показал в должности наместника, создал и прекрасно наладил работу Горнозаводского приказа… Не пришла ли пора поручить ему создание Планового приказа?
— Если позволишь, великий государь, то приказа Государственного планирования.
— Да, пожалуй так звучит значительнее.
— Однако и ты докладную записку не забудь.
— Будет исполнено, великий государь.
— И ещё есть разговор. Жалуются на Горнозаводской приказ.
— Чем мы убогие кому-то не угодили?
— На заводах Горнозаводского приказа самый длинный рабочий день всего десять часов, а в литейке, кузне и вовсе шесть. И жалованье платится не в пример купеческим заводам больше, так что бегут от них люди.
— А что мешает купчишкам не морить народ на работе от зари до зари и платить по божески?
— Не поверишь князь, но я спросил теми же словами. И видишь ли как мне интересно ответили: дескать ты применяешь разные хитрые приспособления и станки, словом ведёшь себя совершенно бесчестно по отношению к честному купечеству. А на мой вопрос кто же запрещает купить у тебя те станки, они такие глаза вытаращили — царь рассмеялся и изобразил недоумённый вопрос какого-то жадного болвана — Дык, царь-батюшка, они же денег стоят! Серебро за станки требуют!
— Это называется конкуренция экономических систем, великий государь. Тот кто умён, тот приспособится, а дурак пусть идёт по миру.
— И англичане на Горнозаводской приказ жалуются. Вы там построили парусные и канатные фабрики, и теперь покупаете пеньку дороже их цен.
— Прости, великий государь, за мой вопрос: ты обязался продавать англичанам пеньку в ущерб русской казне?
— Разумеется нет.
— Тогда чего они хотят? Твоя парусина даже лучше английской, равно как и канаты. Казне нужны деньги, так пусть наглы платят полную стоимость.
— Наглы? — опять засмеялся царь.
— Наглы, великий государь. Как смеют безродные подданные бесчестной наследницы бастарда чего-то требовать от самого родовитого самодержца мира? Вровень тебе, великий государь, разве только султан Турецкий, шах Персидский, император Китайский, да император Японский, правда японский власти не имеет вовсе.
— Прелюбопытное рассуждение, хотя в следующий раз поберегись так прямо отзываться о царственной особе. И всё же, если они откажутся покупать канаты и парусину у нас?
— Тогда они в полном праве грести вёслами. Мы легко можем продать эти товары в Испанию, Португалию или франкам. Турецкий посол, помнится говорил, что им золото тоже нужно, а с испанцами они не враждуют, а с франками у них вообще мир и согласие.
— Да, наверное ты прав. Надо кое-что уточнить, но в целом, похоже, всё так и складывается.
— Если бы ещё совершенно случайно, сами собой, сгорели бы склады с пенькой в Польше и Литве…
Царь остро глянул на меня, но вопрос задал о другом:
— Доложили мне о твоём светоскопе, любопытно было бы взглянуть.
Шустро работают подчинённые Выродкова! Только вчера была первая демонстрация, а царь уже всё знает.
— Как только прикажешь, великий государь. У меня имеется светоскоп и три коробки стёкол со сказками. Так что в любой удобный тебе час я всё оставлю и покажу.
Слава богу, а точнее умнице Феофиле. Это она настояла на том, чтобы я сразу делал всё в четырёх экземплярах. Один светоскоп и один комплект стёкол я подарил Гундорову, оставшиеся две сказки я подарю позднее, при случае, а вот великому государю надо дарить сразу и всё.
— А вот завтра и приводи, полюбопытствую. И последнее, князь. Дошли до меня нехорошие слухи, что ты дочь покойного сотника, боярского сына Богдана Собакина, держишь в своём доме в чёрном теле. В голосе Ивана Васильевича прозвучали нехорошие нотки.
— Это и правда и ложь, великий государь.
— Объяснись.
— Феофила Богдановна Собакина действительно живёт в моём доме. Это правда. Я заключил с ней ряд, и теперь она домоправительница в моём подворье, и во многом мне помогает. Скажем к примеру, что картинки на стекле — её рук дело.
— А не высоко ли ты вознёсся, заключая ряд с девицей из старого рода?
— Люди, которые составили на меня донос, дурачки вроде давешнего слуги Васьки. Суть в том, что Феофилу Богдановну я подобрал в канаве у своего дома, куда она упала умирая от голода. Её по смерти родителей, едва ли не силой взял себе в жёны Архипка Собакин, а когда он издох, то наследники выгнали Феофилу Богдановну на улицу, а потом ещё и ограбили её. Во всяком случае, Феофила Богдановна свято верит, что шишей натравили именно они. Всё это легко проверить.
Лицо Ивана Васильевича налилось гневной кровью, но голос прозвучал почти спокойно:
— Ну, хорьки душножопые, ответите вы мне за свою ложь.
Помолчал глядя в окно, и приказал:
— Завтра прибудешь вместе с Собакиной, я разберусь в этом деле. Ступай, князь.
Я поклонился и отправился домой.
Дома меня встретил пир горой. За стол, правда, ещё никто не садился, но лёгкие закуски слуги разносили на подносах. Во дворе музыканты наяривали «Камаринскую», а мастера вместе с жёнами отплясывали что есть мочи. Орлик Ильич уморившись сидел в кресле и прихлопывал руками в такт пляске, а раскрасневшаяся Людмила Борисовна сидела рядом, поглаживая супруга по плечу.
— Ну что там у царя-батюшки?
— Велел он строить заводы по выделке тягачей и паромобилей, ещё раз очень хвалил мастеров. А ещё велел доставить к нему Феофилу Богдановну, поскольку донос на меня поступил, что якобы я её унижаю.
— Ха-ха-ха! — расхохотался Орлик — Вот тут доносчики оплошали. Царь-батюшка такой человек, что всё сразу поймёт, распознает любую ложь и солоно доносчикам выйдет, ох солоно!
— И я на это надеюсь и уповаю.
— Не волнуйся, Саша — вступила в разговор Людмила Борисовна — царь-батюшка молод годами, но умудрён разумом и душой проницателен.
Подошел важный, преисполненный значимости и благодушия Осип Иванович. Свою медаль он отполировал до блеска, и она ослепительно сверкала на его груди. Я оглянулся: все мастера были с медалями, и только я не надел свой орден. Нехорошо что забыл, надо исправить.
— Денис, помоги-ка закрепить награду!
— Позволь мне, Александр Евгеньевич. — раздался рядом голос, это конечно же, была Феофила. — Докладываю: праздник приготовлен, ожидали только тебя. Давай свою награду, я закреплю.
Одно мгновение, и орден закреплён, и Феофила отступила на шаг:
— Какая красота! Поздравляю, Александр Евгеньевич с орденом, и желаю тебе заслужить все награды от царя-батюшки.
— Феофила Богдановна, великий государь ждёт тебя завтра вместе со мной в Кремле, в своих палатах.
— Зачем? — испуганным голоском спросила Феофила.
— Видишь ли, Феофила Богдановна, поступил донос на меня, что я тебя здесь держу против твоей воли, в чёрном теле.
— Но это же неправда!
— Вот об этом завтра и скажешь великому государю. Он привлечёт на суд наследников Архипки Собакина и спросит за твои обиды.
— Я их видеть не желаю, но за ради правды готова пойти на царский суд.
— А ещё великий государь прослышал про светоскоп и рисованные тобой сказки на стекле, и пожелал лично посмотреть на новую забаву. Ты готова продемонстрировать своё искусство?
— Скажешь тоже, искусство — засмущалась Феофила.
— А о чём речь, что за светоскоп? — заинтересовался Орлик.
— Эту новую игрушку Александр Евгеньевич придумал: в коробке горит лампа, а когда в неё вставляют стеколышко с рисунком, то на стене появляется это самое изображение. Так мы нарисовали сказки, Александр Евгеньевич подарил одну сказку вместе со светоскопом князю Гундорову. Орлик Ильич, это такая красота, просто не передать словами! Сегодня с утра примчался гонец от Радмилы Егоровны, слёзно она просила прислать ей те сказки, что имеются. Я отослала, ты не против, Александр Евгеньевич?