А недавно состоялся презабавный разговор: посетил меня дома турецкий посланник, а им стал недавно вновь присланный из Стамбула Илхами Кылыч. В это время я вместе с Феофилой ковырялся в очередной модификации светоскопа, определяя лучшее положение линз.
— Рад тебя снова приветствовать на Руси — встретил я его в своём кабинете.
— И я рад тебя снова видеть князь Александр. Но я же просил называть меня просто Илхами-бей.
— Тут ты и прав, и неправ, мой дорогой друг. Прав в том, что не желаешь демонстрировать своё величие, являя миру скромность, которая, как известно, украшает человека. Но ты неправ потому что называя тебя более пышным титулом, и совершенно заслуженным, замечу я, титулом, особо обращаю на это внимание, люди ощущают и свою причастность к величию, и сами поднимаются, в том числе и в собственных глазах. Ведь недостойного великий человек не станет посещать, правда? Значит и маленький Сашка, которого ты удостоил своим визитом, не так уж и мал? Что скажешь о такой точке зрения, Илхами-каймакам?
— Скажу, что ты мудр и великодушен. Мне тем более приятно находиться в твоём обществе, что ты и сам возвеличиваешь меня своим примером.
— Чего изволишь испить, многоуважаемый Илхами-каймакам? Кофе, его теперь в моём доме научились варить. Чай, настоящий китайский, его стали доставлять на Русь по великому сибирскому пути, открытому недавно, и теперь осваиваемому. Помнится ты любил сбитень, может подать его или ты предпочтёшь квас?
— Если можно, то чай. Иногда я люблю испить этот напиток. Однако, князь Александр, представь меня величественной и прекрасной даме, украсившей твой кабинет своим благоуханным присутствием.
— С гордостью представляю тебе, Илхами-каймакам руководителя уже восьми заводов, боярскую дочь Феофилу Богдановну Собакину. Сейчас мы с ней обсуждали как улучшить наш светоскоп.
Илхами-каймакам совершил изящный поклон, опаляя даму огнём своих синих глаз. Феофила величественно кивнула.
— Феофила Богдановна, разреши представить тебе благородного посла великого султана Османской империи при дворе великого государя Московского, царя Русского, достойнейшего Илхами-каймакам.
Поклоны последовали в обратном порядке.
— А теперь расскажите мне о светоскопе. Я несколько раз видел это чудо в Москве и одна из причин моего к тебе, князь Александр, визита это приобретение светоскопа для великого султана.
— Прости мне Илхами-каймакам мою дерзость, но для великого султана я ничего продавать не буду.
Брови турецкого посла грозно нахмурились, но я продолжил:
— Только подарок от всего сердца возможен столь могучему и благородному монарху, которого и мой великий государь почитает как брата.
— Пусть будет так. Только я хотел бы заказать несколько сказок в нашем духе. Это возможно?
— Пусть Феофила Богдановна ответит на твой вопрос, Илхами-каймакам. Это в её заведовании находится фабрика, производящая сказки. Что ты скажешь, Феофила Богдановна?
— Скажу, что эту просьбу легко исполнить. Александр Евгеньевич рассказывал мне сказки про Синбада-Морехода из «Тысячи и одной ночи». Будет ли хорошо, если эти сказки положить на стекло?
— Это будет прекрасно, несравненная Феофила Богдановна. А сумеешь ли ты положить на стекло всю «Тысяча и одну ночь»?
— Это потребует немало сил и времени, многоуважаемый Илхами-каймакам.
— Всё будет оплачено золотом, драгоценная Феофила Богдановна!
— Не в золоте дело, Илхами-каймакам, когда речь идёт о подарке от всего сердца. Дело в том, что я знаю только несколько сказок из этой великой книги, а сказок там совсем немало. Это первая трудность, и заключается она в том, что нужно перевести остальные сказки. Вторая трудность заключена в том, что надписи на стёклах мои мастера умеют наносить только по русски. Нужен грамотный человек, владеющий турецким письмом, который будет наносить нужные надписи по турецки.
— Первая трудность преодолима. У меня имеется свод «Тысячи и одной ночи» на арабском языке, и я сам лично буду их переводить и приносить тебе, несравненная Феофила Богдановна.
— Тогда и вторую трудность мы решим с твоей помощью, Илхами-каймакам. Мы ведь как работаем со стеклом: художники рисуют сказочные эпизоды на бумаге, а работники уже накладывают стекло на бумагу и просто обводят. Так и с надписями: ты будешь делать надписи, а мастера будут их обводить, а если вдруг случатся ошибки, то исправим.
— И вот ещё о чём попрошу, благородный Илхами-каймакам, — уловив ещё одну мысль сказал я — запиши ещё несколько сказок и повествований о доблестных воителях древности твоего народа, мы их тоже запечатлеем на стекле.
— Это прекрасная идея, великодушный князь Александр! Тогда пусть прекрасная Феофила Богдановна создаст на стекле и былины вашего народа, я слушал их и был восхищён. Пусть и великий султан увидит красоту и мужество вашего народа. А я оплачу все работы связанные с этим начинанием, и щедро добавлю сверху!
— Никакие деньги не оплатят такого труда. — рассмеялась Феофила Богдановна — Знаешь ли ты, Илхами-каймакам, что на моей фабрике добровольно и безвозмездно трудятся дети из самых знатных семей Москвы? Однажды даже была сама царица Анастасия, и лично нарисовал сказку «Колобок» от первого и до последнего кадра.
— Воистину сегодня день чудес. Впрочем, как всегда, когда я встречаюсь с тобой, князь Александр. Твоя чугунная беседка, установленная в саду, на холме, обращённом к Босфору, теперь любимое место отдыха великого султана. Сказки, нарисованные столь знатными художниками станут, я уверен в этом, его любимым зрелищем.
— Девочки и мальчики — дополнила Феофила — будут в восторге, узнав для кого заказана эта работа!
— Но только не все сказки из «Тысячи и одной ночи» можно поручать детям. — осторожно высказался я.
— Твоя правда, князь Александр, там есть много сцен, которые не подобает видеть благороднорожденному юношеству.
— Это не беда. — утешила Феофила — Есть много других сцен, которые смогут рисовать дети, а нескромные могут нарисовать взрослые. Это даже доставит им немалое удовольствие.
— А для взрослых можно будет выпустить Кама-Сутру, которая впоследствии будет потом храниться в тщательно запираемых коробках. — не утерпев, ехидно сказал я.
— А что такое Кама-Сутра? — сразу заинтересовалась Феофила.
Мы с Илхами переглянулись, густо покраснели, и ничего не ответили бедной женщине, оставив её мучиться новой загадкой.
— Я слышал, несравненная Феофила Богдановна, — ловко перевёл на другое опытный дипломат — что дети знатных родителей ещё и учатся в твоей школе, в частности девочки одного из моих заместителей. Я могу попросить, чтобы ты приняла в свою школу и двух моих племянников?
— Разумеется я приму мальчиков, и они будут обучаться самым лучшим образом.
— И сказки он будет рисовать?
— Только если захотят. У меня в школе есть девочка, которой не понравилось рисовать, но она с удовольствием вяжет из льняных нитей красивые салфетки. Её изделия настолько изысканы, что их с удовольствием берут, с разрешения девочки, разумеется, родительницы других детей.
Вскоре мы с Илхами встретились, но уже на протокольном мероприятии: царь решил продемонстрировать новейшие пушки своего регулярного войска.
Для этой эпохи, да и даже для начала XIX века, эти пушки являли собой невероятный шедевр прорывных для этого времени технологий. Во-первых пушки были стальные. Во-вторых они были составные. Я только приложил язык, а всё остальное сделали мастера-золотые руки Орлика Ильича. Цельнотянутую толстостенную трубу, калибром в сто двадцать миллиметров, обточенную на конус для облегчения, «на горячую» вставляли в казённую часть, на которую была одета муфта с «ушами» для подъёма при монтаже и демонтаже, и цапфами. Ствол и казённая часть изнутри растачивались и дорнировались, а до нарезной артиллерии мы ещё не доросли. Незачем педалировать процесс, когда конкуренты далеко отстают. Лафеты были изготовлены двух видов: с одной станиной и с раздвижной, чтобы артиллеристы сами определили какой им удобнее. Я предлагал установить щит на орудие, но артиллеристы дружно воспротивились, пришлось отказаться. Но ничего, созреют ещё. В планах имеется создание противооткатного устройства, мне доводилось возиться и с пневматическими, и с гидравлическими, и с гидропневматическими, да и чистая механика попадалась… Но обсудил этот вопрос с Орликом и Колычовым, и мы дружно решили, что рановато. Разработать-то надо, но отложим в дальний закуток, пусть сок даст.
Показ организовали н том же поле, где показывали паромобили. Трибуны были забиты под завязку, на склоне тоже было не протолкнуться, ждали только царя. Я с поля наблюдал за зрителями, удивляясь переменам, наблюдаемым в одежде. Во-первых, практически у всех, и у мужчин и у женщин теперь имелись карманы. Форму карманы имели самую различную, иногда очень причудливую. Чего слоят карманы в виде птичек и рыбок. Во-вторых, стали набирать популярность картузы и кепки, непринуждённо внедрённые мной при показе паромобилей. В третьих, я заметил людей в ботинках со шнурками, тоже внедрённых мной в качестве элементов спецовки для рабочих на заводе. Ботинки теперь были и на женщинах, и фасоны уже начали разнообразиться, в том числе появились и на каблучках. Очень миленькие, надо сказать. Ну и в четвёртых, я заметил в сторонке детей, играющих в бадминтон. Тот самый, который я здесь назвал летающим воланом.
Наконец царь приехал на паромобиле, в сопровождении пяти бояр. Как только он занял своё место, распорядитель дал отмашку красным флагом. По этой команде сначала из-за леса выдвинулась батарея из шести орудий среднего калибра старого образца. Со всей возможной торопливостью батарея прибыла на подготовленное место и стала готовиться к стрельбе. Пушкари продемонстрировали потрясающую выучку, и через полчаса батарея была готова к бою. Стрельбы начались. Стреляли по двум целям: деревоземляное укрепление и фанерные мишени выставленные в виде строя наступающей пехоты. Отстрелялись очень прилично, вызвав одобрительные возгласы на трибунах и на склоне. Царь тоже одобрительно покивал, чем вызвал неимоверный восторг уловивших это пушкарей.