Я отправился к ювелиру Бобрышеву, что занимался музыкальными шкатулками и застал его за работой: глядя в здоровенное увеличительное стекло, закреплённое в суставчатом держателе, он прилаживал какой-то, миллиметровых размеров штырёк в сложный механизм.
— Здравствовать тебе, Александр Евгеньевич. — не поднимая головы и не оборачиваясь буркнул он.
— Доброго тебе дня, Денис Маркович. Скажи пожалуйста, имеется ли у тебя готовая музыкальная шкатулка?
— Как не быть? Ты, барин, заказывал «Боже царя храни»? Получи, и не жалуйся, что задерживаю.
— Прекрасно. Где она?
— Там на полке, в синей бархатной коробке.
Я вынул шкатулку. Чудесная работа, впрочем, как и любая другая из рук Дениса Марковича. Крышку украшает миниатюра: красное знамя с золотым двуглавым орлом в правом верхнем углу, развевающееся над Кремлём и затейливый орнамент по бокам, в который вписаны всадники, воины, крестьяне, горожане и прочее настолько тщательно прописанное, что казалось, что каждое изображение имеет реальный прототип. Впрочем, может оно и так.
Внутри шкатулки стояли два фарфоровых рынды, с топориками в руках, охраняющие малюсенький царский трон, сделанный очень похожим на настоящий. Завёл шкатулку и оценил исполнение гимна. Ну что, на твёрдую четвёрку. Пять была бы, исполняйся эта вещь военным оркестром.
— Великолепно, Денис Маркович. Шкатулку я забираю, если всё сложится удачно, то вручу её царю-батюшке.
В Кремль я въехал на своём кабриолете. Сразу у ворот мне сильно не понравился вид караульных: какие-то они развязные, наглые и в то же время страшно напряжённые. Видимо они в курсе того, что творится, но решили рискнуть. Начальник внутреннего караула, с погонами есаула, встретивший меня в ста шагах от царского дворца, не понравился ещё сильнее.
— А, сам Белов пожаловал! Ну выходи, князенька, есть к тебе вопросы у значительных людей.
— Я привёз новейшее изобретение для великого государя, мне назначена аудиенция. — не выходя из кабриолета сказал я.
— К царю тебя пускать не велено. — отрезал есаул. — Вылезай, скотина!
— Значит правду люди говорят, что скоро вороны получат много поживы. — вздохнул я и потянулся к верёвочкам, закреплённым в откинутом тенте.
Рывок, и в небо ушли две ракеты, красиво так рассыпавшие красные огни над Кремлём.
— Ах ты сволочь! — заорал есаул — Хватайте его ребята, и в подвал!
Два здоровенных стрельца как морковку выдернули меня из кабриолета, ловко скрутили руки, натянули шапку на глаза, и потащили куда-то. Я не сопротивлялся. Бесполезно.
В помещении, куда меня доставили, не было окон, зато имелись многоярусные нары, на которые я и уселся. Вскоре ко мне втолкнули Петю-певуна. Выглядит Петя очень нехорошо: одежда порвана, без пуговиц и карманов, лицо покрыто кровью, на шее характерные полосы: явно Петю душили. Я помог мужику улечься на нарах, оторвал полосу от подола нижней рубашки и стал ею обтирать лицо Пете.
— Кто тебя так, Петя, и за что?
— Люди Шуйского, кто ещё.
— А за что?
— Ясное дело за что: за близость к царю-батюшке. Извини, барин, тяжело мне говорить, болит очень.
— Потерпи, родной. Мне очень важно знать: Иван Васильевич жив?
— Жив. Эти гады пытаются его заставить бармы снять и принять постриг.
— Давно это началось?
— Вчера вечером.
— Боярские сотни на Москву пришли?
— Ждут с часу на час.
— Ну слава всевышнему и всем его ангелам: успели! — вырвался у меня вздох облегчения — Петя, кто во главе заговорщиков?
— Иван Андреевич Шуйский, Александр Иванович Воротынский, Андрей Михайлович Курбский̆ и Алексей Фёдорович Адашев.
— Адашева не казнили за его преступления?
— Простил его великий государь, мягкосердечен он, к сожалению. В поместье своём он жировал, а Курбский в соседнем. Так вместе и приползли, вместе с Шуйским.
— А военные силы заговорщиков каковы?
— Стрелецкий полк под командой Назарки Развалихина. Прежнего полковника, отказавшегося поддержать заговорщиков удавили подручные есаула Каличенки.
— Ну слава богу! Из этого полка верну заговорщикам от силы две сотни, а у наших силы поболе. А кто склоняет великого государя к постригу, неужели митрополит Макарий?
— Макарий и сам в узилище. Сильвестр-протопоп и какой-то иеромонах Рёдигёр, не знаю, как дразнят, паскуду.
— Ну ладно, отдыхай, а мне надо подумать.
Петя вырубился. Всё-таки сильно досталось человеку, уж каким чудом он жив остался, неясно. Я накинул на него свой кафтан, всё-таки в помещении прохладно, и стал оглядываться.
И тут до меня дошла неправильность этого помещения: это не тюремный застенок, и не какая-нибудь казарма, а склад! Нормальный такой крепостной склад, скорее всего для продовольствия, поскольку здесь чисто, сухо и имеется хорошая вентиляция. А нары, на поверку оказались стеллажами. И двери довольно просторные, хотя почему-то открываются вовнутрь. Должно быть коридоры узкие, вот и сделали внутрь.
Маму их пятнадцать раз!!! Да у меня шикарная возможность не встречаться с заговорщиками. Это они Петю побили да забыли, а со мной, за все мои художества, отнимающие у этой сволочи возможность хрустеть французской булкой, непременно сделают что-нибудь эдакое… противоестественное, но очень запоминающееся. А оно мне надо?
Я бросился к дверям. Задвижки изнутри нет, но зато, есть щели между кирпичной кладкой и косяком двери. Отлично!
Что же, будем обороняться. Я бросился к стеллажу и подручными средствами, то есть руками и ногами, отломал одну доску. Работать головой как-то не хотелось. Не тот запал. Хорошо, что гвозди в эту эпоху дорогие, вместо них используются деревянные нагели, а то было бы труднее. Оторванную доску я положил одним концом на стеллаж, другой на пол, и принялся прыгать на доске, пока не сломал её.
— Ты чего скачешь? — удивился Петя, проснувшись от произведённого мною шума.
— Думаю дверь заблокировать, не хочется общаться с заговорщиками.
— А, ну тогда я тебе помогу.
Вдвоём мы, при помощи найденной Петей деревянной колотушки заколотили крупные щепки по периметру двери. Затем ещё два колышка забили в мощёный камнем пол, выворотив два камня, а затем, упирая в них доски, подпёрли ими дверь.
Вовремя! В коридоре раздался шум, и кто-то попытался открыть дверь. Дверь, естественно, не шелохнулась. В дверь стали стучать разными предметами, кто-то впав в раж, колотился всем организмом, но бесполезно.
— А зачем мы заперлись? — задал резонный вопрос Петя — Всё равно дверь сломают, ещё хуже будет.
Петя не трусит, просто ему требуется объяснение.
— Я ведь, Петя, в Кремль неспроста приехал. Поступили сведения, что тут происходит что-то нехорошее, вот мы и заподозрили измену и бунт. Другие мои товарищи подняли войска, а я поехал на разведку, с тем, чтобы если подозрения верны, то верные царю-батюшке стрельцы задавили бы заговор и бунт.
— Что-то тут не складывается: Кремль обнесён высокой стеной, ворота заперты. Возьмут тебя здесь, а тем, кто спросят, скажут, что мол великий государь задержал, или боярин какой.
— Мы так и подумали, и на всякий случай я взял две шутихи, чтобы запустить их если подозрения верны.
— Две-то зачем?
— А ну как одна не сработает. Словом, когда меня встретил какой-то идиот в есаульских погонах, я шутихи и запустил.
— Сильно побили?
— Совсем не били. Выдернули меня из кабриолета, глаза закрыли, да и притащили сюда, а вскоре и тебя ко мне втолкнули.
— Это хорошо. Вдвоём не в пример легче. Я знаешь, всё боялся, что все к самозванцу переметнулись, а видишь, как на самом деле-то.
— На самом деле, большинство и не в курсе происходящего. А те кто догадался, те двинулись выручать царя-батюшку.
В дверь ломились уже всерьёз: с криками, бранью, с ударами топором… Кричали чтобы мы открывали чтобы они нам головы открутили, кишки выпустили…
— Что-то неправильно они нас уговаривают. Вот пообещали бы поцеловать в сахарные уста, то мы бы ещё подумали, правда, Александр Евгеньевич?
— Несомненно. Лично я, буквально с детства только об этом и мечтал.
В это время топор проломил дверь. Ещё один удар, и он проник к нам. Петя метнулся к двери, и палкой ловко прижал топор, не давая его вынуть. Я бросился следом, и схватившись за железо, дёрнул топор изо всех сил на себя. Дуракам везёт: отличный боевой топор оказался в моих руках.
— Петя, не маячь перед дырой, неровен час, стрелу пустят или из ружья выпалят.
И точно: в дыру сунулось ружьё, грянул выстрел и пуля впилась в стеллаж.
— Ну держись! Они там кажется озверели! — порадовал меня Петя.
За дверями раздавались команды, мат, просто крики, перемежаемые ударами в дверь…
— Не скучает там народ, развлекается!
— Этим дурачкам, похоже по рублю за нас пообещали, или по десять горячих, если срочно не доставят нас. — высказал предположение Петя.
— Правильное стимулирование ускоряет трудовой процесс. — подтвердил я со всей серьёзностью.
Раздался треск, и сквозь дверь проник следующий топор, уже плотницкий. Петя снова исхитрился прижать его палкой, а я, ударив со всей дури, перерубил топорище. В дыру снова сунулось ружьё, и я рубанул по стволу своим боевым топором. Прозвучал выстрел, и пуля расплющилась о противоположную стену.
— Жаль, что ружьё не разорвало! — пожалел Петя — Эх, недолго нам осталось геройствовать!
Петя как в воду глядел, только не угадал с причиной прекращения боя. В коридоре внезапно стихло, крики и стук в дверь как ножом обрезало. Было слышно, как супостаты уходят, неразборчиво о чём-то переговариваясь.
— Что там такое?
— Шут его знает. Может взрывать будут? Ты, Петя, там в уголке спрячься, может тебя осколками и не посечёт. Только уши заткни и рот открой, чтобы барабанные перепонки не лопнули.
— А ты как, Александр Евгеньевич?
— Да мне, понимаешь, как то нежелательно на кол садиться. Колики, говорят, от этого случаются, и в попе зудит. Да и петля не слишком порадует, так что лучше уж пусть взрывом пришибёт.