Высокий мужчина. В его позе не просто ожидание – нетерпеливое ожидание, он даже с ноги на ногу переминается. Что-то в нем есть знакомое, в этой его суетливости… На полу у ног этого мужчины валялось что-то синее. Данилов пригляделся и узнал свой сюртук. Криво улыбнулся: в швы сюртука было зашито немалое количество золотого песка. Это был тайник. Но ни этот тайник, ни зашитый в него золотой песок, ни сам сюртук Федору Ивановичу Данилову больше не пригодятся…
А в руках у мужчины оказалась светло-коричневая дорожная сумка (тот самый портэфёй!) со всеми бумагами Данилова, в том числе и о размещении золота в банках Москвы и Санкт-Петербурга, и векселя на получение денег!
Заметив, что Федор Иванович повернул голову и смотрит на сумку, мужчина мгновенно убрал ее за спину.
Ну вот и подтверждение догадки Данилова. Все затеяно, чтобы завладеть его деньгами.
Просто кража бумаг ничего бы не дала. В банке и слушать не станут какого-то чужого человека, даже с этими бумагами в руках! А вот если их привезет молодая вдова и покажет запись из церковной книги, подтверждающую брак…
Если их привезет молодая вдова!
– Обручается раб Божий Феодор рабе Божией Анастасии во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, – провозгласил в это мгновение попик, и Данилов содрогнулся всем существом своим.
Ася? Это все затеяла Ася?! Неужели… неужели ей мало отцова наследства и она решила удвоить свое состояние за счет смерти опекуна?! Но как, когда она успела устроить нападение на карету? Где нашла сообщников?
Нашла вот… Эх, да что вообще Данилов знает о своей подопечной, о ее натуре, о том, на что она способна, кроме того, что видно лишь на первый взгляд?
Нет. Ася не может быть в этом замешана! Душа ее чиста, к этой душе и тянулся Федор Иванович, этой душе и верил. Сейчас в глазах ее неподдельный, смертельный ужас. И Василий Хворостинин, привидевшийся нынче Данилову, не умолял бы спасти дочь, будь она виновна!
– Обручается раба Божия Анастасия рабу Божию Феодору, – провозгласил в это мгновение попик, и Ася дернулась в сторону с воплем такого отчаяния, что все подозрения на ее счет сразу показались Данилову чудовищными.
«Она невиновна!»
Померещился ему голос Василия Хворостинина или и впрямь прозвучал? Нет, никто его не слышал, кроме Данилова.
Коренастый разбойник подскочил к Асе и приткнул к ее виску один из пистолетов.
Девушка замерла.
«А ведь ее тоже убьют, – вдруг понял Данилов. – Заставят получить все деньги в банках, отнимут их – и сразу убьют».
– Колечками не обзавелись? – суетливо спросил попик, словно только сейчас об этом вспомнил. – Надо бы жениху с невестой обменяться! Оно, конечно, и без колец обручаются да венчаются, особливо ежели тайно, а все ж для солидности хотелось бы…
– Кузя, сними колечко с его мизинца, – прохрипел коренастый.
Федор Иванович чуть не ахнул.
Конечно, может быть, этот разбойник столь глазаст, что сам заметил кольцо на руке пленника. Но почему-то Данилову вдруг вспомнился вопросец, заданный еще в дороге любопытной Ликой: «А колечко у вас на мизинце – не память ли о невесте, не ее ли подарок?»
Ох как завертелись, закрутились в голове догадки! Тот человек с документами в руках – он Юрия напоминает, вот почему показался знакомым Данилову. А этот коренастый невысокий разбойник… Может быть, Асю держит под прицелом до неузнаваемости переодетая Лика, на которую надели сразу несколько одежек, чтобы она казалась плотнее и крепче?! То-то говорит коренастый таким неестественным голосом! То-то из слишком длинных рукавов не видно ладоней и пальцев, чтобы не угадали пленники: да это ведь женские руки!
Зачем она притворяется? Наверное, чтобы продолжать морочить Асе голову своей мнимой дружбой, чтобы Ася верила Лике по-прежнему, чтобы безропотно отправилась в банк за деньгами и передала их своей лживой подруге. А потом участь бедняжки будет очевидна. И тогда Лика и Юрий заживут в свое удовольствие.
Лика и Юрий! Юрий и Лика!
Значит, правильно Данилов тогда угадал у Брагиной: именно эти двое к ней приходили со своим злодейским замыслом насчет мадам Сюзанны. А потом сообразили, что есть другой способ заполучить деньги – много денег сразу! В два раза больше, чем можно было бы получить от Аси раньше.
Но как они поступят с Никитой?
Ему тоже предписан путь на тот свет. Может быть, его уже нет в живых… Иначе как Юрию получить деньги? Нет ему никакого дела до того, что Никита – его двоюродный брат. Точно так же ему и Лике нет дела до Аси и Данилова. Кто они для этих двух разбойников? Да просто кошельки, из которых надо достать золотые монеты. И если кошельки при этом будут уничтожены, что за беда?! Наоборот, так и было задумано, оказывается!
Данилов стиснул зубы – Кузя, чуть ли не выламывая его мизинец, пытался стащить кольцо, но никак не удавалось.
– Сволочь такая, не снимается, – пропыхтел Кузя.
– Руби ему палец, всяко больше не пригодится, – спокойно приказал коренастый.
Ася вскрикнула от ужаса. Кузя резанул ножом по пальцу Данилова, но тот успел отшатнуться и лезвие только чиркнуло по коже. Кровь, впрочем, хлынула, и теперь Кузя стащил кольцо почти без усилий.
Больно было, конечно, однако Данилов сдержался: не застонал, даже не поморщился, чтобы Асю не пугать.
Держа окровавленное золотое кольцо толстыми короткими пальцами, Кузя подступил к Асе. Она пыталась сжать кулак, но коренастый разбойник, продолжая целиться ей в голову, с силой ткнул вторым пистолетом под ребро:
– А ну, разожми руку!
Девушка повиновалась, и Кузя с прежней грубостью надел ей на безымянный палец правой руки кольцо.
– Эка незадача, поспешили мы, теперь венчать нечем будет, больше-то колец у нас нет! – с досадой попенял сам себе попик, но главарь буркнул:
– Велика беда! Делай свое дело, не тяни время!
– Имеешь ли, Феодор, желание доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в жены сию Анастасию, которую перед собою видишь? – приняв важный вид, вопросил попик.
Данилов не мог заставить себя открыть рот, однако Ася получила два новых удара – в висок и в бок, и Федор процедил сквозь стиснутые зубы:
– Да.
Попик довольно кивнул и продолжил:
– А ты, Анастасия, имеешь ли желание доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в жены сего мужчину именем Феодор, которого перед собою видишь?
Ася молчала.
Данилов посмотрел на нее.
Бледность ее вдруг пропала – напротив, даже в рваном свете факелов был виден яркий румянец, глаза блестели. Федор понял, что это не от страха, не от боли – Ася разозлилась, да как! На кого? На него – за то, что поддался жалости к ней и сказал «да», не сопротивляясь? На этих негодяев, которые ломают их волю и принуждают к тому, чего оба отчаянно не хотят? Или на судьбу, которая сложилась так нелепо, которая отняла счастье, о котором годами мечтала Ася?
Неважно! Данилов понял, что Ася сейчас скажет «нет»! Вот она гордо вскинула голову, вот приоткрыла губы…
Но коренастый (Лика, с ненавистью подумал Данилов!) опередил ее и хрипло рявкнул:
– Забью до смерти!
Теперь на Данилова вместе с Кузей навалился еще и главарь – иначе было не сдержать его, рванувшегося на помощь Асе, которую повалили на пол и осыпали пинками. Коренастый старался вовсю, яростно хрипя:
– Скажи «да»! Скажи, не то убью!
Ася стонала, болезненно вскрикивала, пыталась увернуться, сворачивалась в клубок, но молчала.
– Эй, угомонись, морду ей не кровавь да по щекам не хлещи, иначе не поверят, что по доброй воле венчались! – прохрипел стоявший в углу человек.
«Как же точно я угадал! – с тоской подумал Данилов. – Юрий, будь ты проклят!»
Коренастый отшатнулся от Аси, наставил один пистолет на нее, другой на Данилова, прорычал, едва унимая ярость:
– Скажи «да»! Убью обоих!
«А ведь убьет! – мелькнуло в голове Федора Ивановича. – Что она так ярится, эта гадина, эта предательница? А, понятно! Ей нужно сломать Асю! Она ошибалась в ней так же, как я ошибался, она считала свою подругу слабой, безвольной… да и я так же думал! Эх, поздно прозрел, поздно все понял! Будь я один, крикнул бы сейчас: «Стреляй!» Но нельзя. Да, мне все равно умирать, меня все равно убьют, но Ася… она будет себя винить в моей смерти. Пусть недолго поживет, но поживет, и нельзя, чтобы ее душу этот грех отягощал. И Василий Петрович просил спасти ее… Я должен ее спасти! Может быть, они ее и не тронут?»
– Скажи им, чего они хотят, – крикнул Данилов. – Скажи «да», милая, милая моя!
И правда – в эти минуты Ася вдруг сделалась ему мила несказанно! Избитая, окровавленная, она казалась Данилову прекрасной – никакие там белые да румяные сибирячки не могли сравниться с ней по красоте! – а уж такой смелости ему и среди сибирячек видеть никогда не приходилось. И мелькнула вдруг мысль: а не будь в ее жизни любви к Никите, а возьми тогда Хворостинин со своего молодого друга клятву сразу жениться на дочери, а дай Федор такую клятву, а реши исполнить ее – она-то, Ася-то, согласилась бы? Сказала бы ему «да» перед святым престолом?
Теперь уж не узнать…
Данилов горько вздохнул: Ася с трудом подняла голову и замерла, уставившись на него мерцающими от слез глазами.
– Да… – слетело с ее губ едва слышное, и Данилов вздохнул – не то с облегчением, не то с разочарованием, не то с тоской о несбывшемся и о том, чему никогда не сбыться: «Эх, пустынная моя молодость! И не вернуть уж ничего, не вернуть!»
– Довольно нам с этими возиться! – прохрипел коренастый разбойник, и в голосе его отозвалась злая насмешка. – Сказала она «да», не сказала – ну какая разница? Кончай свое дело, попишка, да поскорей. Чего там еще осталось?
Главарь продолжал держать Данилова, Кузя поднял Асю и поставил рядом с ним. Она оттолкнула разбойника – хоть и покачивалась от боли, но держалась на ногах сама.
– Благоденственное и мирное житие, здравие же и спасение и во всем благое поспешение, изобилие плодов, взаимную любовь и согласие подаждь, Господи, рабам твоим, ныне браковенчанным Феодору и Анастасии, и сохрани их на многая лета! – протараторил, пропустив немалую часть обряда, попик.