И Ася увидела, как Анисья, отнеся Сёмушку чуть поодаль, рысью вернулась к яме и проворно надвинула на нее плашки.
– Ты с ума сошла?! – в ужасе закричала Ася, прикрывая голову широким воротником платья, чтобы уберечься от посыпавшейся сверху земли. – Помогите! Кто-нибудь, помогите!
– Да хоть изорись вся, – донесся до нее исполненный ненависти голос Анисьи. – Народ в церкви сейчас, да и, воротясь, сюда не придет. Искать тебя никто не будет! Чтоб ты сдохла, мерзкая приблуда! Ишь, принесла тебя сила нечистая, заявилась, откуда ни взялась, чтоб добрым людям судьбу ломать! Дитя без отца оставить возжелала? Да не бывать тому! Сгниешь здесь, а коли станут тебя искать, я людям глаза отведу: скажу, что ты в лес потащилась, ну и пускай там тебя ищут до морковкина заговенья!
Зашумела трава, затрещали ветки, донесся удаляющийся лепет Сёмушки, потом все стихло – и стало ясно, что Анисья ушла из сада, бросив Асю на произвол судьбы.
Первым чувством было недоумение. Ну кому она могла судьбу изломать? Что, Анисья так переживает из-за лишившейся обоих женихов Лики? Нет, прачка говорила, что дитя останется без отца… Неужели Анисьей владеет бредовая идея, будто Никита женится на ней из-за сына? Но способен ли он отказаться от Аси и от ее приданого из-за любви к этому ребенку и его матери?
Но тут же девушка спохватилась, что думает не о том. Если она в самом деле погибнет в этой яме, Никите не придется выбирать: выбор за него сделает тесная и душная нора!
Ася в панике заметалась, ощупывая стены ямы, недоумевая, зачем она вообще была вырыта, почему не засыпана, а только прикрыта, да и то слегка – и вдруг руки, которые обшаривали стены сверху донизу, провалились в пустоту. Глаза уже слегка привыкли к темноте, и удалось различить отверстие в стене.
Что это? Что это могло значить? Куда ведет этот ход?
Что-то она такое слышала… да, слышала давным-давно, еще в детстве, еще при жизни отца… Ну да, во время одного из гостеваний в Широкополье заговорили о пугачевском нашествии, и Гаврила Семенович рассказал, что, когда прошел слух, пугачевцы, дескать, будут наступать на Широкополье, тогдашний хозяин имения, Широков Семен Алексеевич, выкопал подземный ход, ведущий из одной из комнат наружу, в сад, на грань леса. И не зря старался, как вскоре выяснилось! Благодаря этому ходу семья спаслась от душегубов, которые шли по имениям помещичьим, словно злая чума. Когда угроза исчезла, хозяин велел заложить проход в саду плашками, на них насыпать землю и посадить там ягодные кусты – чтобы место напрасно не пропадало.
Ася сделала несколько шагов по проходу. Идти пришлось согнувшись в три погибели, однако земля на спину ей не осыпалась. Эта история, о которой рассказывал Гаврила Семенович, произошла больше полувека тому назад, однако удивительно, что плашки, прикрывавшие яму, с этого времени не сгнили, а сам проход не завалило. Но, наверное, его сохранили для какой-то надобности, потому и плашки меняли… Для какой надобности? Какая разница – сейчас главное выбраться отсюда!
Гаврила Семенович говорил, этот ход вел в какую-то комнату. Но в нее еще надо ухитриться войти! Дверь, конечно, окажется забита… Но если Ася станет кричать и стучать, в доме ее кто-нибудь да услышит верней, чем в заброшенном саду.
О господи, а вдруг Анисье известно про этот ход? И вдруг она будет караулить у той заветной двери, к которой Ася стремится?!
Нет, лучше не думать ни о чем плохом. Лучше верить, что удастся спастись, что она выберется, выберется, выберется!
Путь казался бесконечным… Спину ломило, ноги подкашивались, и Ася даже не поверила себе, когда ее протянутые вперед руки наткнулись на дверь.
Торопливо ощупала ее, нашла скобу, потянула на себя… и чуть не упала, когда скоба послушно поддалась и дверь отворилась, причем легко, без скрипа, как будто ею часто пользовались и петли были смазаны!
Ну да, если подземелье содержится в порядке, значит, и выход из него должен содержаться в таком же порядке.
Ася оказалась в каком-то чулане. С невыразимым облегчением распрямляя спину и колени, она огляделась уже вполне привыкшими к темноте глазами – и увидела напротив еще одну дверь, которая, наверное, вела внутрь дома. В углу чулана стоял прислоненный к стене шест, а рядом на полу лежал толстый моток веревки с прикрепленным к нему крюком. Присмотревшись повнимательней, Ася обнаружила, что к веревке привязано несколько деревяшек – не слишком толстых, но прочных. Похоже, это веревочная лестница, с помощью которой можно вылезти из ямы.
У Аси немного полегчало на душе. Если она не сможет открыть дверь, которая ведет в дом, то вернется в яму, волоча за собой веревки с крюком, и обязательно выберется наружу!
Но как сдвинуть плашки? Шестом? Наверное.
Впрочем, представив себе эту картину, Ася постаралась выкинуть ее из головы и, решительно бросившись к двери, рванула ее. К превеликому изумлению девушки, дверь охотно распахнулась – и Ася, отбросив с пути пахнущую пылью занавесь, оказалась… в кабинете Гаврилы Семеновича!
Комната была обита деревянными панелями до середины стен, с зелеными обоями выше панелей. Когда-то все они, Никита, Юрий, Лика и Ася, очень любили прятаться за этой тяжелой занавесью, прикрывавшей часть стены, но им и в голову не приходило, что здесь скрыта потайная дверь. Если бы Ася только что сама не вошла в кабинет через эту дверь, она бы и не подозревала о ее существовании, так тщательно были подогнаны панели и приклеены обои.
Зачем это сделано? Зачем в чулане лежит веревочная лестница и стоит шест? Зачем содержится в порядке старый подземный ход, в котором даже земля не осыпалась со стен: ведь на одежде Аси нет грязи, разве что легкие башмачки запачканы немножко…
Ася вернулась в каморку, опустила с головы воротник и тщательно стряхнула с него землю, которая насыпалась, когда Анисья сдвигала грязные плашки; потом очистила малейшие следы грязи с башмаков. Она сама не знала, зачем хочет уничтожить признаки того, что побывала в подземелье, но чувствовала, что это обязательно нужно сделать.
Опять вошла в комнату и огляделась, словно надеясь найти ответы на вопросы, которых возникло так много…
Раньше эта комната Асе нравилась больше всех других, не считая портретной. Все здесь осталось таким же, как раньше. Зеленые гардины на окнах не были сдвинуты, и непрямые солнечные лучи мягко освещали все вокруг. В них прозрачными тучами роились пылинки, словно некие странные насельники кабинета, которые в отсутствие солнца прятались в мебели, шторах, книгах, обивке кресла, в потертом ковровом архалуке, который Гаврила Семенович иногда накидывал на плечи в студеные дни, когда даже жарко натопленная печь не спасала от мороза.
Здесь стояли тяжелый темный книжный шкаф, массивный письменный стол и стулья ему под стать. Эта мебель была сработана крепостными мастерами – но сработана крепко и с большим вкусом еще во времена того самого Широкова, который вырыл подземный ход и спасся от Пугачева. Возможно, и архалук принадлежал ему же!
Ася взяла архалук и прижалась к нему лицом. Так хотелось успокоиться, так хотелось вернуться в детство! Когда-то от этой ткани исходил едва уловимый запах сандала и еще каких-то восточных пряностей. Сейчас все старые ароматы из кабинета выветрились, вот разве что по-прежнему сладко пахло воском от заботливо натертого паркета, но этот запах тоже помогал вернуться к блаженным детским воспоминаниям и утешал.
Со слабой улыбкой Ася свернула архалук, чтобы положить его на место, как вдруг заметила, что сиденье слегка сдвинулось.
Вообще-то в кабинете Широковых стояло не простое кресло, а кресло-сундук, тоже сработанное крепостными столярами. Спинка и подлокотники были приделаны к ящику, а сиденьем служила его крышка. Все сооружение было обито трипом[63], и, если не знать, ни за что не догадаться, что это вместилище для каких-то вещей. Что именно там лежало, Асю никогда не интересовало. Ключи от кабинета имелись только у хозяина дома; убирал в кабинете особо доверенный слуга. Из поколения в поколение служили здесь мужчины из семьи Шундуковых, но случайна ли эта схожесть фамилии со служебными обязанностями или семья получила фамилию из-за рода службы, Ася, конечно, не знала. Она только помнила, что в пору ее детства доверенным слугой был Фома Евсеич Шундуков, тогда уже немолодой и болезненный. Он готовил на свое место сына Гриню.
Жив ли еще Фома Евсеич? Или теперь доверенным слугой стал Григорий Фомич Шундуков, который и думать забыл, что его когда-то называли Гриней?..
Гриня!.. Так вот где слышала Ася это имя!
Нет, не только здесь, не только в Широкополье. Где-то еще!
И послушно всплыло в памяти: там, в той ужасной церкви, Данилов наконец-то очнулся, но не смог открыть залитые кровью глаза. Ася хотела вытереть ему кровь и перевязать рану. Высокий разбойник – он держался властно, как главарь, – грубо воспретил, но другой, гораздо ниже ростом, коренастый, который потом избил Асю и выстрелил в Данилова (и, как тогда показалось Асе, тоже обладал немалой властью, может быть, даже большей, чем у высокого!), что-то прошептал – и главарь послушно окликнул другого своего сообщника:
– Гриня, слышь…
Потом, когда коренастый сердито ткнул его в бок, он поправился и назвал этого человека Кузей. Ася тогда подумала: странно, что главарь разбойничьей ватаги забыл имя своего же ватажника! Подумала – но сразу забыла: в ту минуту самым важным было перевязать голову Федору Ивановичу, промыть ему глаза.
Кузя, конечно, оказался столь же груб и жестокосерд, как прочие. Как он рявкнул на Данилова своим хриплым, словно бы сорванным голосом: «Эй ты, смирно сиди, не дергайся, а то еще шибче в морду получишь!»
Другие разбойники говорили такими же неестественными басами. Наверное, они так старались хрипеть потому, что боялись: вдруг пленники потом смогут опознать их по голосам?
Но как и где эти тати нощные смогли бы встретиться с Даниловым или Асей? Кого из них двоих боялись?