– Ульян! – прошептала Ася сквозь сон, еще крепче сжимая под подушкой окровавленный шаманский браслет. – Ты жив? А Федор Иванович?..
Ответа она не получила, но, как ни тих, как ни робок был ее зов, кто-то на него отозвался.
Ася увидела какое-то существо с белым неразличимым лицом и бесформенным телом. Оно было облачено в розовый балахон с красной кружевной оборкой. Если Смерть могла надевать на себя такие наряды, то это была она!
Ася села, зажав рот руками, чтобы сдержать крик ужаса, потом начала торопливо креститься, прогоняя жуткий сон.
Огляделась, осознавая, что находится в своей спаленке в Широкополье. Ну да, как легла отдохнуть после страшных открытий, сделанных в кабинете Гаврилы Семеновича, так и проснулась только что, уже среди ночи.
Крепко спала – Антонида заходила, унесла нетронутую еду, Ася ничего не слышала.
Сунула руку под подушку – похищенные бумаги здесь, браслет Ульяна на месте.
Она пыталась забыть сон, однако красная, словно окровавленная, кайма платья неведомого существа маячила перед глазами. Причем Ася знала, что уже видела эти кружева, видела совсем недавно – не далее как нынче днем!
Вспомнила: они с Никитой выходили из комнат Лики, а та словно с ума сошла, кричала невесть что, бранилась, обвиняла и Никиту, и Асю в гибели Юрия. Оскорбленный Никита поволок Асю к выходу, но та обернулась на пороге и заметила, как Марфа поправляет занавеску, за которой, очевидно, висели Ликины платья. Из-под занавески виднелось красное кружево. И Ася подумала, что вроде бы такое платье было среди тех, которые она подарила Лике еще в Нижграде.
Ну конечно! Именно в этом платье Лика отправилась в дальний путь в карете, в нем сбежала от разбойников, в нем пробиралась через лес в Широкополье. Марфа говорила, барышня-де оборвалась вся, от платья одни лоскуты остались. Но то кружево, которое виднелось из-под занавески, выглядело вполне целым…
Нет, конечно, это другое платье. Просто очень похожее!
Ася прилегла было, глубоко дыша и пытаясь снова уснуть, но беспокойство так и грызло, оно заставило вскочить и кинуться вон. Однако девушка тотчас вернулась: оставить бумаги Данилова рискованно, придется нести с собой. Но не в сорочке же бегать по дому, хотя уже темно, прислуга, конечно, залегла спать, да и баре разошлись по опочивальням.
А может, и не идти никуда?
На миг Асю охватила нерешительность – забытая было, но такая уютная, такая привычная, такая ласковая: да пусть творится все, что должно сотвориться, да пусть происходит все, что должно произойти, а она вернется в постель и станет…
Что делать станет? Спокойно ждать решения своей участи? А кто ее решит? И как?
Всплыло перед глазами залитое кровью лицо Данилова.
Нет, будь что будет, Ася должна наконец узнать, что здесь происходит!
Надела на запястье браслет Ульяна, коснулась губами обручального кольца, взмолилась: «Господи, помоги, спаси и сохрани! Батюшка, матушка родимые, помогите! И вы, кто бы вы ни были… Мудан дэ Буга Санарин… дайте сил!»
Подбежала к развешанным Антонидой нарядам и при свете лампадки торопливо отыскала синее бархатное платье. Застежки у него располагались не на спине, а спереди. Его легко было надеть самостоятельно, без посторонней помощи.
Оглядевшись, увидела на подоконнике выпуск «Вестника Европы» аж за двадцатый год, весь мухами засиженный и запыленный. Без зазрения совести отодрала картонную обложку от сброшюрованных страниц, пинком отправила их под кровать, листки из даниловского портэфёя вложила в обложку, обернула ее косынкой. Драгоценный сверток Ася подвязала под широкой юбкой. Разглядела стоящие в углу козловые башмачки, в которых ехала из Нижграда, – надела их.
Оглянулась на пороге. Как будто ветром повеяло, вещим ветром – что-то подсказало Асе: в эту комнату она уже не вернется.
Выскользнула в коридор, пролетела пустынной анфиладою, радуясь, что покои старших Широковых находятся в противоположном крыле здания. Миновала темную, мрачную, словно бы насторожившуюся портретную – и замерла около приотворенной двери Ликиной комнаты.
Заглянула – пусто, свеча горит на столике около несмятой постели…
Ася проскользнула в дверь, схватила свечу, подскочила к занавеси, прикрывавшей платья, отдернула ее, осветила красное кружево.
То самое платье! То самое! А вот и жирное пятно на подоле – сюда Лика уронила кусок жареного мяса, когда остановились пообедать в дороге. Ну, помято оно, ну, кружево немного испачкано, но не порвано тем паче в лоскуты!
Ложь. Вся эта история с Ликиным бегством от разбойников – ложь.
Да почему здесь, в Широкополье, столько лжи?!
Вдруг легкие шаги прошелестели за дверью и в комнату вбежала Лика.
Свечка задрожала в руке Аси.
Тени исказили измученное, заплаканное лицо Лики.
– Заметила, значит, платье, – проговорила она дрожащим, охрипшим голосом. – Я знала, что ты не так проста, что ты глаза рано ли, поздно откроешь… Но на свою беду ты их открыла, Аська! Беги отсюда – беги, пока не поздно. А то они и тебя сбросят в Дубовый овраг, как того сбросили, кто минувшей ночью под окошками шастал.
– Кого сбросили? – выдохнула Ася, чувствуя, как немеют губы. – Кто шастал?
Лика взглянула на ее запястье. Рукав платья завернулся, открыв браслет Ульяна. Лика указала на него пальцем:
– Нашла? И неужели до сих пор ничего не понимаешь?!
– Не понимаю…
Лика усмехнулась невесело, подошла, вынула свечку из Асиных задрожавших пальцев, вернула на столик и угрюмо буркнула:
– Как была дурищей, так и осталась. Ладно. Уйди. Видеть тебя не могу!
Схватила Асю за плечи, подтолкнула к двери, но вдруг повернула к себе, стиснула ее руки, зашептала, давясь слезами:
– Прости! Прости меня, Асенька! Умоляю: беги из Широкополья, Христом-богом прошу: беги!
– Лика, ты что? – изумленно пролепетала Ася. – О чем ты говоришь? Ну объясни хоть что-нибудь, миленькая!
– Уйди, говорю, – грубо бросила Лика, отдергивая от нее руки и отскакивая с выражением отчаяния на лице. – Ничего я тебе объяснять не буду! Лучше спроси… вон хоть у Марфы спроси! Она тебе все объяснит! Она много знает. Ох как много!
И, с силой вытолкнув Асю вон, захлопнула дверь.
Ася постояла, схватившись за виски – вдруг заломило голову до невыносимой боли.
Что все это значит? При чем тут Марфа?! Впрочем, Марфе и впрямь многое может быть известно. Она из тех, что в яйце иглу видят! Только где сейчас найти можно Марфу? В девичьей, наверное?
Ася медленно побрела к боковой лестнице, ведущей вниз, к людским. На миг замедлила шаги около Никитиной опочивальни. Он не спит – слабый свет просачивается из-под неплотно прикрытой двери.
А не зайти ли к нему? Не спросить ли о том, что происходит, что значат все эти тайны, которые обрушились на Асю сегодня?
Нет, нельзя, неловко! Невесте зайти ночью к жениху – да мыслимо ли такое?! Девице – к мужчине?!
Ася уже шагнула было мимо, как вдруг услышала задыхающийся разнеженный голос:
– Надобно со свадьбой твоей поспешить, Никитушка, как мне ни горько.
Словно кипятком в лицо плеснули – это был голос Марфы!
И в ответ прозвучал обиженный шепоток Никиты:
– Как это… как это ты можешь… немедля? Я ж тебя только что так драл, что едва кровать не развалилась, так тебе вдул, что из меня самого дух вон, а ты сразу про мою свадьбу с этой рыбой малокровной?! Мне ведь с ней тоже придется пихаться по ночам! Неужто ты этого хочешь?
Асю шатнуло к стене. Ноги подогнулись; она сползла на пол. Надо было бежать отсюда, бежать… но не было сил даже шевельнуться.
– А что делать, Никитушка, родненький? – шумно вздохнула Марфа. – Она хоть и дура набитая, Аська твоя, но, сдается мне, подозревать кое-что начала. Поумнела никак? Смотрит иначе… Настороженно смотрит! Как бы не начала вопросы ненужные задавать. А того хуже, если сама искать станет. Хорошо, что мы все следы замели, и Аксинью с мальчишкой заставили молчать, и прочих тоже, и церковь сожгли.
– Конечно, – зевая проговорил Никита. – Ничего от церкви не осталось, словно и не было ее. Бурелома поверх пожарища навалили. А тех наших людей, кто мне помогал, я так застращал, что не решатся даже пикнуть!
– Хорошо… – промурлыкала Марфа. – А теперь слушай, Никитушка. Придется Аське рассказать про Данилова. Рассказать, что он сдох! Нельзя дольше медлить со свадьбой! Тревожно мне… Завтра и начинай с ней все эти тары-бары-растабары. Все помнишь, о чем договорились?
– Помню, – тяжело вздохнул Никита.
– Повтори! – приказала Марфа.
– Так, мол, и так, – покорно начал Никита, – вошел я в церковь, вижу: там все мертвы лежат, и Юрий мертв, и Данилов…
– Нет! – раздраженно перебила Марфа. – Ты Данилова в глаза не видел – как мог знать, кто это? Просто какой-то незнакомец. Но ты должен его подробно описать, чтобы Аська не сомневалась: это точно он!
– Да, да, лапушка, ну не злись ты, у меня мороз по коже, когда ты так визжишь! – заискивающе хохотнул Никита. – Ну нет у меня таланта лицедейского, вот и сбиваюсь!
– Да тут никакого таланта не нужно, – пренебрежительно бросила Марфа. – Просто не перепутай ничего. Все, значит, лежат мертвые, а вдруг ты Аську, невесту свою поганую… то есть богоданную, увидел. Валяется бесчувственная, кровью залитая! Само собой, ты едва разума от ужаса и горя не лишился, схватил ее на руки и кинулся спасать-выручать. А потом, когда воротился назад уже с помощью, того незнакомца в церкви уже не было, он пропал.
– Так, а откуда же я узнал, что Данилов точно погиб? – задумчиво спросил Никита.
– Миленок ты мой! – жалобно простонала Марфа. – Ну что ж ты такой беспамятный?! Я же тебе объяснила, что надо говорить! Ты, мол, направился по кровавому следу. Дошел до Дубового оврага и увидел какого-то тунгуса, который сбрасывал вниз тело того самого человека, который лежал окровавленным в церкви! Ну, который Данилов. Значит, тунгус его из церкви унес. Ты выстрелил в тунгуса, он тоже упал – и повис на краю оврага.