– Ну хватит уже! – одернула его Ася. – Не думаешь же ты, что Марго вернется в театр? Смешно даже говорить об этом. У нее сейчас все хорошо в Широкополье.
– Чего ж хорошего, если ты сбежала и бумаги денежные с собой унесла?! Да она небось землю рыть будет. Кто знает, вдруг и сюда ее занесет сила нечистая? Надо тебя в другом месте спрятать.
– Например? – начала сердиться Ася. – Ну где меня можно спрятать? В том заброшенном шкафу, где Маркизова платья Маргошкины нашла?
– Не знаю. Надо подумать и решить!
– Я уже подумала, – кивнула Ася. – Ты прав. Отсюда придется уходить. Завтра премьера, а вот после нее придется. Но с пустыми руками скрыться мне невозможно. Надо пытаться все-таки в банк попасть. Уже август к исходу идет, а деньги получить можно только до 20 сентября. Завтра найму извозчика, доберусь до Ярмарки. Если увижу кого-то из широкопольских поблизости, значит, туда ходу пока нет. Придется что-то другое придумывать… к ростовщикам, что ли, идти.
– Извозчика она наймет! – всплеснул руками Хромоног. – Да я сам тебя свезу. С утра сбегаю в конюшню к Мишутке Хомякову, попрошу пролетку пообшарпанней, чтобы ненужного внимания не привлекать.
– Спасибо тебе, Леха!
– Да пока не за что, – вздохнул Хромоног. – Ну как же я сплоховал, а?! И думать не думал, что это окажется та самая Марго!..
Поняв, что Леха сызнова побрел все по тому же кругу, Ася резко встала – и вовремя: Бурбон уже устремил на нее свирепый взор налитых кровью глаз (на генеральных репетициях он почему-то весь наливался кровью и как-то особенно, ну просто ужасно свирепел!) и заорал:
– Наболтались?! На сцену все! Последний прогон! А ты, переписчица, учись за занавеску проходить, чтоб тебя ни одна живая душа из зала не заметила. Иначе все представление там стоять будешь. Поняла? С начала до конца! Поняла?!
Кивнув, Ася неохотно направилась к плотной занавеси, закрывавшей оконную пристановку.
Поль, стоявший рядом и недобро косившийся на них с Лехой, сладким голоском осведомился:
– Чулочки красненькие надели уже, мадемуазель Аннета? – и, резко нагнувшись, попытался схватить ее за подол.
Ася отшатнулась и молча проскользнула за занавеску, ничего не ответив.
– Руки придержи, Пашка! – хищно выдохнул Хромоног.
– Замолчали все!!! – взревел Бурбон.
– Петр Петрович, – жалобно воскликнула Маркизова, – прошу принять к сведению, что у меня красных чулок больше нет! И если переписчица их порвет, я даже не знаю… даже не знаю…
– Я не порву ничего, – отозвалась Ася из-за занавески. – А порву – так зачиню, что никто ничего и не заметит.
– Ну хорошо, – мигом успокоилась госпожа Маркизова, которая добивалась только одного: чтобы на нее обратили внимание. Все-таки именно она играла главную роль в водевиле «Лизины чулочки», а не какая-то переписчица, у которой не было ни осьмушки драматического таланта, зато оказались невероятно красивые ножки.
Вот из-за этих-то своих ножек Асе и придется выходить на сцену завтра, на премьере, и принимать участие во всех постановках, пока «Лизины чулочки» не сойдут со сцены.
А дело было так…
Нет, прежде чем рассказать об этом, следует изложить содержание водевиля.
Сапожных дел мастер Гвоздиков в подвале доходного дома шьет нарядные башмачки для богатых барынек. В этот же дом поселяется красивый капитан Весельчаков. Он очарован хорошенькой Лизой, женой башмачника, и решает заманить ее в любовные сети. Однажды ей назначает встречу некий адвокат, который уверяет, что Лиза должна получить большое наследство, однако это известие следует держать в тайне от мужа, чтобы сделать ему приятный сюрприз. Лиза не знает, что адвоката изображает плутоватый Андрюха, денщик не менее плутоватого капитана.
Итак, Лиза приходит в квартиру Весельчакова, однако она так простодушна, что даже не замечает ухищрений капитана. А тем временем подмастерье башмачника Петька, который в свое время пытался ухаживать за хорошенькой хозяйкой и теперь жаждет отомстить ей за пренебрежение, вынуждает Гвоздикова подняться в квартиру капитана, уверяя, что там его ждет богатая заказчица.
Весельчаков признается Лизе в любви, однако она откровенно рассказывает, как любит своего мужа и какой станет несчастной, если тот покинет ее. Лизе только жаль, что Гвоздиков жалеет покупать ей красивую одежду, потому что отчаянно ревнует жену ко всем подряд. Вот как раз сегодня на деньги, которые Лиза сэкономила на хозяйстве, она купила себе прелестные красные чулочки, но не появится в них перед мужем, потому что не хочет его огорчать.
Ее простодушие и невинность заставляют капитана устыдиться своих нечистых замыслов, а денщик раскаивается, что помогал в этом гнусном деле.
В эту минуту в дверь стучит Гвоздиков. Весельчаков и Андрюха прячут испуганную Лизу за оконную штору.
Входит Гвоздиков и очень удивляется, что заказчицы в комнате нет. Петька, заметив движение за шторой, подсказывает, что она прячется именно там, и даже пытается незаметно поднять шторы, за которыми мелькает женский силуэт.
Кажется, Лиза погибла… Однако капитан вместе с денщиком теперь намерены во что бы то ни стало спасти прелестную женщину, которая попала в беду по их вине. Андрюха обманом вынуждает Петьку выйти и затевает с ним драку. Тем временем Весельчаков уверяет Гвоздикова: заказчица, дескать, стыдится выйти при посторонних, но готова показать ножку, с которой он снимет мерку.
Гвоздиков разглядывает ножку в кокетливом красном чулочке, восхищается ее красотой и стройностью и жалеет, что у его жены не столь красивые ноги. А ведь ноги – это самая прелестная (с точки зрения башмачника!) часть женской фигуры. Весельчаков наливает ему вина и рассказывает историю своего выдуманного приятеля, который содержал жену в такой строгости, что не покупал ей новых нарядов и даже новых чулок, беспричинно ревновал бедняжку, так что она в конце концов сбежала от него с адвокатом!
Гвоздиков впечатлен. Он уходит, сообщив, что заказ будет готов к примерке через два дня.
В своей мастерской он тачает башмаки из самого красивого и дорогого сафьяна и хвастается перед женой своим искусством. Потом просит ее примерить башмачки, однако Лиза горько плачет и жалуется, что ее чулки слишком грубы и все штопаны-перештопаны. В них ее ноги кажутся толстыми и некрасивыми. В доказательство она поднимает юбку, и Гвоздиков сам в этом убеждается. Он раскаивается и дает жене денег на покупку самых красивых чулок – только обязательно красных.
Появляется Андрюха в образе торговца галантереей, и Лиза в присутствии Гвоздикова выбирает себе черные и белые чулки, потому что боится, как бы зрелище ее ног в красных чулках не пробудило в муже подозрений. Спрятавшись за ширмой, она надевает разные чулки, показывает ножки, потом по настоянию мужа надевает новые башмачки, и Гвоздиков приходит в такой восторг, что, подарив жене эти башмаки, покупает у разносчика еще ленты и кружево и велит Лизе сшить себе прекрасное платье: его она наденет на городской бал, который устраивают для себя ремесленники.
Лиза выходит проводить «разносчика». Андрюха сообщает, что полк отправляется на войну, капитан передает ей привет и просит прощения. Однако Лиза отвечает, что ни в чем его не винит, а потом просит передать ему на память те самые красные чулочки, которых она теперь никогда не сможет надеть, но будет рада, если капитан подарит их какой-нибудь красивой девушке.
Когда началась наконец генеральная репетиция, госпожа Маркизова больше не спорила, замечательно справлялась со всеми сценами, пела своим милым голоском, даже вполне прилично танцевала, однако стоило дойти до эпизода, в котором ей надо было выставить ножку из-за шторы, как грянул гомерический хохот. Раньше этой сцене должного внимания не уделялось, потому что актриса уверяла, что стесняется своих простых нитяных дешевых чулок, а нарядные и дорогие ажурные намеревалась надевать лишь на генеральную репетицию и на представления. То есть сцена репетировалась, так сказать, платонически, без предъявления собственно ножки, а теперь вдруг выяснилось: ноги Маркизовой оказались настолько толсты и громоздки, с такими мощными икрами и широкими щиколотками, что никакие красные чулочки не могли сделать их стройными и очаровательными. Наоборот, обтянутые ими ноги отчаянно напоминали только что освежеванные, еще окровавленные окорока. А ведь сапожнику Гвоздикову предстояло этими ножками восторгаться!
И зрителям тоже, вот что самое главное!
Привлеченный хохотом, на сцене появился Кукушечкин и вынес приговор: нога госпожи Маркизовой погубит весь спектакль. На премьеру намеревались явиться гусары из расквартированного в городе полка, а уж эти знатоки женских прелестей мигом освищут всех, лишь взглянув на такое, прошу прощения, difformité[88]. Да они весь театр разнесут от обиды! И потребуют назад деньги за билеты!
– Что же делать?! – в отчаянии воскликнул Бурбон. – Неужели придется заменить актрису?!
Маркизова зарыдала.
Боярская снова выступила вперед, и снова глаза ее алчно блеснули…
– Зачем такие радикальные меры? – пожал плечами Кукушечкин. – Мы заменим ноги.
– Рубить? – деловито осведомился Поль. – Топор принести прикажете? Или, может статься, вострым ножичком лишнее срежем?
Все так и покатились со смеху, кроме госпожи Маркизовой, которая залилась слезами.
– Вам бы только паясничать, мсье Леруа, – отмахнулся Кукушечкин. – Дамы! Извольте пройти вот за эту занавеску и поочередно выставьте оттуда ваши ножки. Только до колена, выше не надо!
– Вряд найдете вы в России целые три пары стройных женских ног, – съехидничал Поль. – Впрочем, нам бы одной хватило!
Первой бросилась демонстрировать себя госпожа Боярская, однако ноги ее оказались необычайно худы, да еще и кривоваты. Тем же недостатком страдали нижние конечности комической старухи, а обе травести обладали ногами прямыми, как палки: что щиколотки, что икры. У субретки ножки оказались довольно милы, и, хоть не имели даже намека на интригующий подъем – по причине явного плоскостопия, – смотрелись в красных чулочках очень даже недурственно.