И вдруг до Аси дошло, что и ей, когда придет в банк, тоже понадобятся свидетели, которые удостоверили бы, что это доподлинно она – Анастасия Васильевна Хворостинина. Ведь ей могут просто не поверить в банке. Мало ли, явилась какая-то самозванка… Чего доброго, полицию вызовут!
А впрочем, чего бояться? Ася может потребовать встречи с друзьями отца, которые и подтвердят, что да, это именно она.
Но с кем? С кем она готова встретиться, если никого не знала, кроме Болотникова и Широкова, но Болотников умер несколько лет назад, а Широков – это такой друг, с которым никакого врага не надо!
Но ведь были же, были у отца и другие товарищи… Они ему даже письма писали, ему и матушке Асиной, уверяли, что арест Василия Петровича – это просто недоразумение, все выяснится, его обязательно отпустят. Правда, никто из них пальцем не шевельнул, чтобы помочь отцу, но, наверное, они не откажутся подтвердить, что Ася – это дочь Василия Петровича… Письма хранятся в Хворостинине, а где письма, там и адреса этих людей.
Но неужели широкопольские будут караулить ее около банка каждый день? С них станется… И совсем необязательно, что это всегда будут Тарас и Лика. Однажды Ася может решить, что путь свободен, подойдет к банку – и угодит в ловушку!
Хотя… Хотя ведь можно поехать в Москву. Вексель выдан на получение денег или в Москве, в самом Государственном банке, или в Нижградском его отделении. В Москве Асю уж точно никто не будет караулить. Только надо будет запастись свидетельскими письмами бывших друзей отца. Чтобы в Москве никаких недоразумений не возникло.
Ого, легко сказать: поехать в Москву! А на какие деньги, Анастасия Васильевна, вы намерены предпринять это путешествие? Конечно, можно отправиться в дилижансе, подумаешь, пять суток пути, но у вас и на дилижанс денег нет. Леха мог бы помочь, отвез бы, но ведь нанять лошадь и пролетку – за это тоже надо платить, да и в дороге где-то останавливаться переночевать, чем-то питаться, в Москве определиться с жильем – вряд ли там удастся за один день все устроить…
Деньги, деньги! Где взять деньги? Одолжить у актеров? Да они живут от жалованья к жалованью, еле перебиваются. Конечно, если этим вечером будет хороший сбор за «Лизины чулочки», Кукушечкин, наверное, приплатит всем, но у театральной братии столько дыр, которые надо латать! С чего они будут давать взаймы нищей переписчице, которая неведомо, вернет ли долг, не вернет ли, воротится ли из своего путешествия, нет ли…
Деньги! Вот сейчас найти бы на Ярмарке кошель, который обронил какой-нибудь толстопузый купчина. Или забыл где-нибудь на лавке.
Забыл, забыл… забыл…
И вдруг Асю осенило! Да ведь она сама забыла деньги в Хворостинине. Те, которые ей оставлял Федор Иванович, царство ему небесное. А она забыла – еще когда собиралась в Нижград. Наверняка они там лежат по-прежнему! Дом-то Ася заперла накрепко. Как будто клад зарыла!
Может быть, конечно, кто-нибудь ухитрился залезть туда и прибрал ее клад к рукам?
Может быть. Тогда не судьба ей будет попасть в Москву. Но если не поедешь, не узнаешь, судьба или не судьба.
И не отправиться ли в Хворостинино прямо сейчас?
Хотя нет, не получится. Дилижанс на Москву, идущий мимо Хворостинина, отправляется в восемь утра. А сейчас уже десятый час. В театре скоро начнутся репетиции, вдобавок сегодня премьера «Лизиных чулочков». Ася не сорвет премьеру. Вечером выпросит у Кукушечкина хоть немножко денег, чтобы хватило на дилижанс. А завтра с утра сбежит. Доедет до поворота на Хворостинино, добежит до дома, найдет свой клад. И переночует в родном доме, отдохнет…
Слезы подступили к глазам. Побывать дома! В тех комнатах, которые помнят матушку и отца, которые помнят Асю до того, как она попала в эту ужасную беду!
В родном доме она наберется сил. Ей так нужны силы!
– Ася, ты чего примолкла? – настороженно спросил Леха, и она только сейчас заметила, что пролетка уже и мост преодолела, и по Рождественке проехала, и в гору поднялась, и уже около кремля разворачивается. – Чего притихла? Чует мое сердце, надумала ты чего-то… Чего надумала-то? Доброго ли? Хорошего ли?
Сказать? Не сказать?
Надо подумать, стоит ли посвящать во все это Леху. Наверное, не стоит. Нет, конечно, Ася ему, безусловно, доверяет, но она-то может сбежать из театра без всяких объяснений, а крепостного Леху Хромонога и в самом деле могут отправить потом на порку в полицейский участок!
– Ничего я не надумала, – небрежно сказала Ася. – Чего ж тут надумать можно?
– Ну, не знаю… – Леха оглянулся, посмотрел подозрительно: – Какой-то голос у тебя… не такой…
– Не выдумывай! Поехали, а то на репетицию опоздаем.
Но Леха не унимался:
– Ася, я вот еще хочу что сказать… Может, все-таки отвести тебя к той гадалке?
– Да не хочу я ни к какой гадалке идти! – рассердилась Ася. – Федор Иванович убит. Убит, понимаешь? Ты бы лучше на дорогу смотрел, а то сейчас столкнешься с кем-нибудь.
Леха резко повернул пролетку к обочине, остановил, повернулся к Асе:
– Лучше бы на дорогу смотрел, говоришь? А ты бы лучше головой подумала! Цыганка эта не за просто так деньги берет. А может быть, ты не хочешь к ней ехать, потому что не хочешь, чтобы твой муж оказался жив?
Ну вот. Сорвался-таки с языка тот самый вопрос, который Леха побоялся задать Асе вчера!
Он ожидал слез, упреков, крика, но Ася ответила холодно:
– Я не верю в оживление мертвых.
Опустила голову, прижала к лицу ладони, и Леха подумал, что без слез тут все-таки не обойдется, однако, когда Ася опустила руки, глаза оказались сухими:
– Но ты прав. К цыганке поехать нужно. Может быть, она сможет проникнуть в замыслы Марфы, Никиты… Может быть, она подскажет, где меня ждет опасность. С ней надо заранее о встрече сговариваться или можно просто так прийти?
От неожиданности Леха растерялся:
– Не знаю пока. – Ах, как бы заманить ее туда, к этой «цыганке»! Если бы только знала Ася!.. – Я спрошу… Я к ней схожу и спрошу. Завтра же схожу!
– Ну вот тогда и решим, – пожала плечами Ася.
Конечно, никуда она не пойдет, что бы ни говорила Лехе, потому что не верила ни в какие гадания. Еще с детства помнила, как то один табор, то другой год за годом останавливались в окрестностях Хворостинина. С коней в те дни глаз не спускали ни днем, ни ночью, детям запрещали даже близко подходить к становищу, ну а девок было не удержать: одна за другой бежали к кибиткам или раскинутым на полянах убогим шалашам, крытым линялым тряпьем. Цыгане пышно называли их шатрами. В этих «шатрах» непременно восседали морщинистые смуглые старухи, в серьгах кольцами, в цветных, давно не стиранных шалях. Они раскидывали засаленные карты и гадали на «королей», причем были короли сплошь мярьяжными и предсказывали скорую свадьбу. Поскольку Ася всегда дружила с деревенскими и с удовольствием слушала болтовню дворовых девок, она совершенно точно знала, что ни одно из этих гаданий не сбылось.
А та история, о которой рассказал Леха… Что-то в ней было странное. Наверняка этот Федька приврал, описывая свои приключения, поход жены к гадалке и такой эффектный результат этого гадания. А Леха – он легковерный человек. Вот этому Федьке поверил – поверил и Асе. А между тем она намерена его обмануть!
И ни к какой гадалке не пойдет.
Они приехали к самому началу репетиции – Ася едва успела забежать к себе и спрятать сверток с бумагами в тайник, а новую одежду, которую сняла опять же в пролетке, аккуратно уложить в сундучок, который недавно раздобыл для нее Леха. В зал прибежала впритык, огляделась – и откровенно обрадовалась, не увидев Поля. Не хотелось встречаться с ним после вчерашнего разговора.
Уселась в уголке под окном и занялась привычным делом – принялась переписывать роли для нового водевиля, пока труппа репетировала старый, который намеревались поставить перед «Лизиными чулочками» – для затравки. Назывался он «Ах, кабы дочерей было две!» и рассказывал о том, как родители девушки на выданье пытаются пристроить ее за двух выгодных женихов одновременно. Понятно, что дело кончилось ничем – отчасти потому, что хорошенькая служанка успешно морочила женихам головы, выдавая себя за свою молодую госпожу, когда та бегала встречаться с тем, кого истинно любила и за кого в конце концов вышла замуж.
Поль в этой постановке не участвовал, так что о нем и не вспоминали, однако, когда дело дошло до последней репетиции «Лизиных чулочков», а он так и не появился, началось возмущение, которое вскоре перешло в тревогу. Бурбон приказал Фильке Ефимову, который был весьма скор на ногу, почему его всегда и отправляли на поиски запоздавших актеров, сбегать на Мистровскую улицу, где квартировал Поль, и гнать его в тычки на репетицию.
Пока Филька бегал, шли бурные обсуждения, заспался «первый любовник», загулял или просто-напросто забыл о репетиции. У всех в головах вертелась мысль, что, если Поль запил, он определенно не сможет участвовать в премьерном спектакле, а значит, придется искать другого исполнителя роли Весельчакова. Против обыкновения заранее дублер Полю на этот спектакль почему-то не был назначен, и теперь мужская часть труппы ревниво косилась друг на друга. Каждый видел только себя в этой эффектной роли!
Филька вбежал со счастливым выражением лица – все приготовились облегченно вздохнуть, однако тут же выяснилось, что готовились напрасно: по словам квартирной хозяйки Поля, Натальи Фоминичны, ее постоялец со вчерашнего дня не появлялся. Вроде бы она видела в окошко, как шел он по улице, однако в дом так и не зашел. Наверное, она видела кого-то другого, в поздних сумерках ошиблась.
– Небось за какой-то юбкой увязался! – буркнул Бурбон.
Маркизова и Боярская ревниво поджали губы, а Кукушечкин заявил, что больше ждать нельзя: в спектакль нужно срочно вводить другого актера! Взглянув на Леху, антрепренер спросил, знает ли он роль капитана Весельчакова.
– Разумеется, – кивнул Хромоног. – Было время выучить. И мизансцены знаю.