– Да, – радостно засмеялась Ася, приникая к груди Федора Ивановича, приоткрывая губы навстречу его губам, как вдруг увидела, где они стоят…
– Что это?! – шепнула ошеломленно, не веря глазам и даже не заметив, что кто-то принял из ее рук поводья Севера.
Перед Асей был ее родной дом – дом, в котором она выросла, из которого уехала и в который теперь вернулась, пережив так много горя. Ее душа пела: рядом был любимый! – и наверное, счастливые глаза ее видели все в новом, счастливом свете, наверное, это ее блаженное настроение придало обветшавшему, серому от дождей дому Хворостининых обновленный, сияющий вид, заставило заблестеть потускневшие окна; ее счастье бросило на крыльцо ковры, по которым они поднялись под руку с Даниловым в комнаты, сияющие чистотой и украшенные букетами цветов; ее счастье накрыло стол шелковой скатертью и уставило роскошной посудой.
Но нет, это происходило наяву! Спиря встретил их, наслаждаясь изумлением, с которым Ася смотрела вокруг, и одобрением в глазах Федора Ивановича.
– Прикажете ужин подавать? – спросил Спиря, приняв самый серьезный вид. – А за Севера не извольте беспокоиться, им конюшонок займется, почистит, напоит и накормит.
– Какая красота кругом… – дрожащим голосом выговорила Ася. – Какая красота! Ах, если бы мне было во что переодеться, чтобы быть такой же нарядной, как все вокруг!
– Пожалуйте сюда, барыня, – важно изрек Спиря, распахивая дверь, которая, как помнила Ася, раньше вела в спальню ее родителей.
Кровать, которая после смерти отца, а потом и матери, стояла пустой, незастеленной, теперь сияла белизной тончайших простыней, наволочек и расшитым шелком покрывал. В удивительных вазах раскинулись благоуханные букеты. Большущий шкаф, который в последние годы удручал своей пустотой, теперь сиял разноцветьем нарядов.
– Что это, что это, на что это… – бессвязно залепетала было Ася, но Федор Иванович прервал ее:
– Посмотри сюда. Знаю, ты голову ломаешь над тем, откуда это все взялось. Вот отсюда!
Ася только сейчас заметила, что на кровати, на шелковом покрывале, лежат какие-то бумаги. Всмотрелась – и лишь головой покачала: догадки засверкали, словно эспиньоль выстрелил всеми своими зарядами! Вспомнилось: вот они с Лехой едут по широкому проезду к Главному ярмарочному дому, вот поворачиваются к левому торцу и видят, что у подъезда банка стоят десятка два пролеток. Ася, опасаясь, что за ней будут следить широкопольские, прижимает к груди заветный сверток с бумагами, однако Леха велит положить его в повозку, внутрь, чтобы никто не вырвал, а через минуту предлагает: «Давай я лучше сам спрячу твое добро в пролетке, а ты вожжи подержи».
Потом, когда, так и не попав в банк, они уехали, Леха вернул ей сверток. Потом его отнял Тарас. Но Марфа сегодня в ярости кричала, что документов там не было, а просто лежали какие-то бумаги, никому не нужные! И Никита твердил то же…
– Боже мой! – пролепетала Ася. – Так это вы с Лехой все подстроили!
Данилов со вздохом кивнул:
– Увидев в городе кучера Марфы, я понял, что ты очень рискуешь. И уговорил Леху мне помочь. Когда вы поехали в Ярмарочный банк, он неплотно затянул нижние ремни на пологе пролетки. Вы остановились, я был уже наготове, стоял за пролеткой. Леха сунул сверток мне в руки, я мгновенно достал документы и завернул вместо них заранее приготовленную обычную бумагу. Ты ничего не заметила. В тот же день я получил часть своих денег у ростовщика: в банк тоже не рискнул соваться. Времени у меня, конечно, было совсем мало, но кое-что я успел здесь сделать. Нарядов, наверное, недостаточно, но мы потом еще купим. И ты не беспокойся, твое наследство я не тронул. Ты можешь сама распорядиться им, как пожелаешь.
– Я распоряжусь! – воскликнула Ася. – Я выкуплю Леху у Шикаморы и подпишу ему вольную. И можно прямо сейчас дать немного денег Спире, чтобы отвез в город? Поля не на что похоронить, я обещала помочь Водевильному театру и с этим, и вообще помочь им всем…
Данилов кивнул:
– Спирю немедленно отправим в Нижград. Говорю же: ты можешь делать все что хочешь! Но знаешь… через несколько дней я уеду в Санкт-Петербург, в Институт Корпуса горных инженеров[102], чтобы как следует выучиться и на больших приисках работать. Ты, ежели будет на то твоя воля, со мной отправишься. Или останешься усадьбу нашу обустраивать. Что тебе угодно, словом, то и будешь делать.
Ася слушала его, с трудом сдерживая смех. Да неужели Федор Иванович всерьез думает, что у его жены отныне может быть что-то, «угодное» только ей, а не им двоим?!
Волнение поднималось в душе – радостное и в то же время пугающее, Ася не знала, с чем сравнить это ощущение, а потом вспомнила: именно это она чувствовала прошлой ночью, когда видела тот странный и грешный сон.
– Федор, – сказала она, развязывая у ворота вздержки рубахи и сбрасывая нога об ногу свои стоптанные башмачки. – Ты знаешь, мне этой ночью такой странный сон приснился! Мне снилось, будто мы с тобой целовались как сумасшедшие. И вообще, там такое было – что-то необыкновенное. Необыкновенное! Вот я и… – Она перевела дыхание, положила руки на грудь Федора Ивановича: – Вот я и хочу узнать, этот сон был вещий или…
Данилов не дал ей договорить.
Дверь запереть они забыли – об этом пришлось позаботиться Спире.
Отошел на цыпочках, схватил с нарядной тарелки кусочек осетрового балыка, быстренько прожевал и ухмыльнулся:
– Будет что Хромоногу рассказать! А то он небось там извелся, в киятре своем!