«Вот именно, поэтому я к тебе и пришел».
Витек встал, подошел к высокой стойке, порылся в коробке, стоявшей на ней, и извлек две ручки. Протянул мне:
«Держи. А что там был в твоей квартире за мужик, черноволосый, волосы как кепка? Вроде мудак или с… Баба-то у тебя нормальная, а этот мне отхамил. Но я до него доберусь, гад буду! Доберусь и порежу на хрен!»
«Это сын нашего соседа, Эрнеста Яковлевича. Только учти: за ним крутые могут быть. Он племянник двух известных налетчиков, их убили менты во время войны».
«Ладно, мое дело. Их уже нет. А дядька, мой хозяин, выручит, если что. Ну, ты иди, не мешай, я тут с ребятами, как видишь».
В этот момент кто-то вошел в подсобку и тронул меня за плечо:
«Вован! Ты еще здесь? Меня твоя Кларина послала. А то она тебя потеряла: ушел минут на пятнадцать, а уже час не приходишь. И еще без плаща».
Я давно замечал, что в компании алкоголиков или вообще выпивающих мужиков время закатывается в никуда, часы проходят незаметно. Но кто за мной зашел? Я обернулся: за плечо меня держал мой дворовый знакомец Адик, в хорошем сером демисезонном дорогом пальто, расстегнутом на все пуговицы, под ним был серый дорогой костюм. Пахло от него каким-то заморским питьем. Я сделал вид, что пытаюсь по запаху определить, что они пили.
«Кубинский ром, ничего другого приличного в нашей гребаной столице не найдешь. А то Эрик пьет такое!.. Я с ним раньше тоже это пил, теперь – нет».
Он полуобнял меня за плечи и повел к выходу. Мы вышли на улицу, и неожиданно от странной смеси, висевшей в воздухе – снежной поземки, мелких луж с запахом мокрого асфальта, выхлопных газов, кубинского рома из нутра Адика, остатков мебельного лака, которым только что дышали, – меня замутило так, что я остановился. Адик понял, что мне не очень, взял под руку, повел к подъезду, заговаривая зубы, отвлекая глупостями от дурноты:
«А ты прежних наших девочек не навещаешь? Помнишь Таньку из домика рядом с нашим? Ты еще с ней дружил, а я трахал. Она уже замужем побывала, но разошлась. Танька тебя вспоминает, я ведь ее иногда по-прежнему потрахиваю. Эти лягушки-простушки очень привязчивы. Ведь лягушки давно уже не царевны».
«А ведь были царевнами», – сказал я тихо.
Адик потряс своим толстым жабьим задом и хихикнул:
«Помнишь анекдот? “Сиди и не квакай!” – так иногда Иван-царевич напоминал жене о ее прошлом. Народ тоже не видит в лягушках царевен».
«Слушай, – вдруг остановился я, – лягушки лягушками, а куда ты тогда Сима отнес? Человек все же был. Его похоронили?»
«А пес его знает! Я трупешник к ментовке подложил и ушел. И никто потом не возникал. Закопали где-нибудь!»
Он недовольно нахмурился.
Мы подошли к моему подъезду. Там уже опять стояла аварийка. Канализационный люк был открыт, из машины в люк спускался брезентовый толстый рукав, слышалось чавканье отсасываемого дерма. Погода была промозглая. Меня снова замутило. А Адик неожиданно сказал:
«Не пойду я к Эрику, что-то устал от него. Танюшку вспомнил, заговорил о ней, и потянуло к ее мягким сисечкам. Хочешь, к тебе ее отправлю, ну не домой, понимаю, жена там, а у меня можете поваляться, она-то с охотой к тебе присосется. Пойдешь? Не сейчас, конечно. Через пару дней или когда решишься».
«Созвонимся», – неопределенным тоном сказал я.
Площадку перед домом, где стояли качели, покрыл снежок. В большой голубятне в углу двора сидели нахохлившиеся голуби. Голубятню в свое время, еще школьником, построил сосед с седьмого этажа, как раз под нашей квартирой. Он был двухметровый, тощий и всегда пьяный. Жил с маленькой женой, достававшей ему до подмышки, и толстой дочкой, ходили к нему алкаши. Один раз он заработал неясно как, но заработал деньги и купил легковушку, «Жигули». Даже остепенился на месяц. С гордой физиономией возил на машине жену и дочку. Потом он разбил машину и запил снова. Время от времени он таскался по квартирам, занимая деньги на опохмел. Вид был страшенный, лицо преступника. А потом исчез, мы не знали куда, пока не приехал похоронный автобус. Как выяснилось, его убили монтировкой по пьяному делу. Все это произошло в течение нескольких месяцев с того момента, как мы туда переехали. Жизнь на краю могилы.
В подъезде запах дерьма стал насыщенно густым. Я вошел в лифт. В лифте тоже пахло, довольно противно. Я вошел в квартиру, в прихожую. Из двери Эрнеста Яковлевича доносилось ворчание Эрика. Услышав хлопок входной двери, он вышел и, глядя на меня исподлобья немигающими глазами, как дракон из сказки, протянул мне руку. Я пожал руку и пробормотал, что Адик ушел домой. Эрик отмахнулся и приблизил свое лицо к моему:
«Да срать я хотел на Адика. Срок-то проходит. Что с документами? Собрал?»
«А ты что делал? Я-то собирал и собрал, а ты хоть пальцем пошевелил?» – вдруг выкрикнул я зло.
Мы прошли в мою комнату (я не хотел тревожить Кларину). На улице пару раз громыхнул канализационный люк. Я продолжил:
«Все документы я отдал, в конце января будет ордер, так что в начале февраля сможешь въехать и начать обмен. Трехкомнатная тебе гарантирована: две однокомнатные стоят как раз трехкомнатной».
Он икнул. И потянулся обнять меня. Я похлопал его по спине.
«Сколько тебе это стоило?» – вдруг сообразил он.
«Это мое дело. Я это взял на себя, я это выполнил. А ты позови электрика и сними счетчики с каждой двери и поставь общий на всю квартиру».
«После ордера, – мрачно ответил Эрик. – Я не сумасшедший, чтобы что-то делать вперед. А после ордера и счетчики уберу, и в коридоре линолеум сниму, и пол отциклюю».
Он вышел, а я позвонил Инге и рассказал о своем визите к Лидии Андреевне.
«Хорошо, – сказала она, – все будет в порядке. Не сомневайся».
В январе, в конце двадцатых чисел, я, как мне и было сказано, набрал номер хозяйки мраморной лестницы. «Приходи завтра к трем», – почему-то тихо произнесла она. Но голос был приветливый. Хотя деньги я приготовил, но все время боялся облома. Русский человек настолько чувствует себя беспомощным перед начальством, что старается избегать по возможности общения с ним (если не приперло). Ну а те, кто лезут во власть, – о них говорить не буду. Эти уверены в своем праве делать с другими то, что они захотят, или то, что нужно. А мы как бы нежить. Вот ведь – не могу понять, как правильно употреблять это слово!
Короче, я поехал к нужному дому и к нужному часу. Я надел костюм, под пиджак свитер, куртка моя была не очень теплой, а снег уже всюду лежал как следует. Да и мело, видно было, как летал за окнами снег. Была странная погода, ветер, снег, но снег мокрый. Конверт с деньгами я положил во внутренний карман пиджака. Никогда еще в жизни я не держал в руках сразу такой суммы. Поэтому старательно делал вид, что просто фланирую по городу. Если честно, то я побаивался. Было начало девяностых, теперь эти годы называют «лихими». Но поскольку денег у нас не было, мы ничего не боялись. Только в этот раз я чувствовал себя как горе-бизнесмен, которого в любой момент могут прибить, а деньги отобрать. Да еще «контрольный поцелуй в лобик», как мы шутили по-дурацки. А вдруг хозяйка московских жилищ договорилась с какими-либо бандюками, чтобы получить деньги просто так, не давая товар. Но тут же подумал, что вряд ли. А то клиентов лишится.
Я перебежал шоссе в момент маленького просвета в движении. И как и прошлый раз, остался цел. Пробормотал: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом», вошел в дом и поднялся быстро на второй этаж. Она меня уже ждала. Окно все так же было плотно зашторено. А глаза ее все так же светились каким-то красноватым светом, непонятно откуда идущим.
«Принес?»
Я кивнул. Она открыла ящик письменного стола. Мне показалось, что трехголовый змей с любопытством смотрит в ее ящик. А потом уставился на меня. Лидия Андреевна достала прозрачную папку, в которой лежал ордер.
«Посмотри сначала. Посмотрел? Покажи теперь, в чем принес, – я показал толстый конверт. – А теперь подойди к шкафу, открой дверцу верхней полки и положи туда».
«Пересчитывать не будете?»
Она приложила палец к губам:
«Тсс!.. Бери ордер и шагай. Только учти, что в квартире самозахват. Кто-то из РЭУ узнал про пустую квартиру и въехал. Но пусть твой сосед предъявит ордер, тот гад тут же испарится. Кажется, армянин из приезжих. Действуй».
Она скосила глаза на шкаф, в который я положил конверт. Но никакого движения в ту сторону не сделала. Мол, абсолютно доверяю.
Пораженный такой широтой души, я улыбнулся в ответ, как мог благодарнее, и вдруг заметил за ее спиной на стене картину, изображающую какую-то фольклорную женщину – не то русалку, не то духа дерева.
Правда, вспомнил тут же Пушкина:
Там чудеса, там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит.
Но это все же была не русалка, но кто-то из древесных волшебниц. Волшебниц, которым подвластен весь низший мир.
«Это Навка», – пояснила хозяйка.
Чем-то неуловимо эта Навка напоминала хозяйку кабинета. Только в молодости. Хотя девушка из дерева, скорее всего, хапугой не была. Я растерянно вышел, спустился по мраморной лестнице мимо цапель, сел в трамвай и поехал домой, где молча, но с торжеством показал жене ордер.
Она тихо поцеловала меня в щеку. Кажется, мечты об отдельной квартире обретали вполне реальные черты.
«Эрик дома?» – спросил я Кларину.
Я не мог стереть с лица самодовольную улыбку. Все же мама зря за меня боялась. Когда я женился на Кларине и оставил семейную квартиру первой жене и сыну (родители уже давно переехали в кооператив, оставив мне квартиру, полученную еще дедом-профессором), тревожная мама говорила многажды, что я совершаю непростительную ошибку, что у нас в стране человек без своего жилья очень быстро становится никем, почти нежитью. А я выбрался из коммуналки! Сегодняшний ордер – это событие, подтверждающее мою правоту, что не побоялся уйти в никуда ради любимой женщины. Это вроде золотого ключика, который черепаха Тортилла дала Буратино.