<…> Это – Дизраэли, которого так и не допустили бы пойти дальше “романиста”, или Бисмарк, которого за дуэли со студентами обрекли бы на всю жизнь “драться на рапирах” и “запретили куда-нибудь принимать на службу”. Черт знает что: рок, судьба, и не столько его, сколько России. <…> Поразительно: ведь это – прямой путь до Цусимы.
Еще поразительнее, что с выходом его в практику мы не имели бы и теоретического нигилизма. В одной этой действительно замечательной биографии мы подошли к Древу Жизни: но – взяли да и срубили его. Срубили, “чтобы ободрать на лапти” Обломову…»[50]
А уж от цусимского поражения лишь один шаг до первой русской революции и далее. Иными словами, Розанов считал, что губительное преступление самодержавия, – испугавшись существования в стране личности такого масштаба, уничтожить его и как деятеля, и как соперника (вины не было!), убрав подальше от способной к самодвижению России. Он бы Россию благоустроил, но его согнали с причитавшегося ему кресла законодателя, а когда свято место стало пусто, место это заняли бесы.
И у бесов возникла сатанинская идея увековечить труп главного беса. Когда рыли котлован для постановки египетского сооружения (мавзолея), прорвало канализационную трубу. И патриарх Тихон произнес классическую фразу: «По мощам и елей».
Мумия В.И. Ленина
А вот фото человека, на мой взгляд, почти святого. Это фото Чернышевского на смертном одре с Библией в руках. Он, как книжный человек, все время думал о России как о книге, которую надо прочитать и понять. И, как передают родственники, последние его слова были: «Почему в этой книге нет ни слова о Боге?»
Чернышевский на смертном одре с Библией, фотограф И. Егерев
Был выбор. Выбор Чернышевского, отстаивавшего свое человеческое достоинство. И выбор самодержавия – не желавшего реформирования, а потому шедшего к гибели, amor fati по словам Ницше. И, конечно, страшный выбор Ленина, задавившего мысль и свободу в огромной стране.
Но все же еще Шиллер говорил (потом повторил эту мысль Гегель), что суд истории – это всемирный (или Страшный) Суд. И, думается, на этом Суде будет ясно, кто искал истину и добро, а кто внешнего успеха и политической власти.
Гефтер
Вступление в эпоху ужаса(русские революции 1917 года)Эссе
Агрессия как фактор человеческой цивилизации
Конец XIX и ХХ век называют (и справедливо) эпохой войн и революций. В 1900 году в «Трех разговорах» это предсказал Владимир Соловьев. Предсказание исполнилось сполна. Две огромных войны, не считая мелких, но кровавых, а также три русских революции – 1905 года, две в 1917 году, революция в Италии (1922 – Муссолини), революция в Германии (1933 – нацисты и Гитлер). Но гораздо точнее назвать это время эпохой ужаса. Прошли революции, анархизм, коммунизм, большевизм, бывшие псевдонимами разных частей наступившего на миру ужаса, растворились во времени, от них остались воспоминания. Но какой-то закон агрессии по отношению к ближнему под разными названиями пылает как незатухающий подземный костер.
Как отмечал выдающийся австрийский этолог Конрад Лоренц, «более чем вероятно, что пагубная избыточная агрессивность, которая еще и сейчас сидит у нас, людей, в крови, как дурное наследство, является результатом внутривидового развития, действовавшего на наших предков десятки тысяч лет на протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что смогли благодаря оружию, одежде и социальной организации в какой-то степени избавиться от угрожавших им внешних опасностей, – голода, холода и нападений крупных хищников, так что эти опасности утратили роль существенных факторов отбора, – тотчас же, по-видимому, в игру вступил пагубный внутривидовой отбор. Отныне движущим фактором отбора стала война»[51].
Агрессивность прошлых времен, пришедшая в сегодняшний день из дикости, как ни странно, временами не уменьшалась, но усиливалась. Вопрос – почему, что заставляло людей нарушать не только инстинкт. И тут мы должны ввести понятие безумия, о котором писали разные мыслители, из последних – Мишель Фуко. В культуре и философии существуют диалектические пары: Добро и Зло, Свет и Тьма, Мир и Война, Бог и Сатана, Христос и Антихрист. И т. д. Думаю, что для интеллектуального прояснения некоторых исторических ситуаций имеет смысл обратить внимание на пару Разум и Безумие. Обычно безумие рассматривается в контексте бытования человеческой особи. Все знают о безумцах, сидящих в сумасшедших домах. Но история показывает и социальные движения, влекомые безумием. Речь, разумеется, идет о движении масс, ибо разум – это достояние личности.
В конце XVIII века гениальный испанец Гойя создал серию офортов «Капричос», где центральной была картина, изображавшая спящего человека, которого окружают монстры и чудища, с знаменитой подписью «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ». Разум не раз засыпал в истории, а чудовища выходили наружу и творили бесконечные злодеяния. Гойя оказался провидцем, точнее сказать, мыслителем, видевшим ущербность бытия.
Франциско Гойя. Сон разума рождает чудовищ
Регуляторы цивилизации ломались под натиском безумия. Этого Лоренц не увидел, хотя войну видел изнутри. Накопление избыточных злых энергий в человеке, не сдерживаемых уж социальными регуляторами, я бы назвал безумием. Он, правда, фиксирует, что существует особый тип социальной организации, это не сбившаяся вместе «анонимная стая», влекомая поиском спасения, в этой организации идет коллективная борьба одного сообщества против другого. Эта модель может претендовать на роль «зла» как такового. Лоренц имеет в виду крыс, способных соединяться в партии, когда внутри одного вида возникает смертельная вражда. И великий этолог резюмирует: «Такая социальная организация представляет собой модель, позволяющую наглядно увидеть опасности, угрожающие нам самим»[52]. Безумный зверь тот, кого перестает держать в узде даже сила инстинкта.
Через эпоху варварства и дикости прошли все культуры. Архетипы дикости и варварства, несмотря на попытки религиозных героев вернуть людей в состояние разума, не умирают, они засыпают. Но бывает какой-то внешний толчок, который их пробуждает.
Датчанин Сёрен Кьеркегор писал, что в мире существует ничто, не знающее разницы между добром и злом, и оно «порождает страх»[53]. Angest у Кьеркегора и Angst у Хайдеггера можно перевести, как страх, но у Хайдеггера сегодня это слово переводят, как ужас, и в смысловом плане эти понятия близки, хотя у датского мыслителя Angest – более психологическое понятие[54], но поскольку это слово связано с библейскими темами, то его можно сблизить и с хайдеггеровским онтологическим понятием. Бердяев, несмотря на свой перевод хайдеггеровского Angst как страха, почувствовал здесь и нечто другое: «Страх лежит в основе жизни этого мира. <…> Если говорить глубже, по-русски нужно сказать – ужас»[55].
Хайдеггер задавал вопрос: «Бывает ли в нашем бытии такая настроенность, которая способна приблизить к самому Ничто?» И сам отвечал на него: «Это может происходить и действительно происходит – хотя достаточно редко, только на мгновения, – в фундаментальном настроении ужаса»[56]. Это чувство стало определяющим в ХХ столетии. Не случайно Хайдеггер делает это понятие одним из основных в своей философской системе: «Ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Хотя ужас – это всегда ужас перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. Ужас перед чем-то есть всегда ужас от чего-то, но не от этой вот определенной угрозы. И неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть не просто недостаток определенности, а принципиальная невозможность что бы то ни было определить. <…> Ужасом приоткрывается Ничто»[57].
Бытие исчезло, вместо него явилось Ничто, с которым невозможно, немыслимо вести тяжбу, невозможно противостоять тому, чего нет, это бессмысленно. Однако Ничто вело смертельную борьбу с людьми, вырезались целые сословия, уничтожались города, деревни, промышленность, нации, прежде всего евреи, родившие Спасителя, апостол Павел которого сказал, что в христианстве несть ни эллина, ни иудея, а Иоанн утвердил: «Сын Божий пришел и дал нам свет и разум» (1 Ин.5,20). Ибо, как было сказано еще древними, кого Господь хочет погубить, того он лишает разума. И лишенные разума изничтожали носителей разума под разными предлогами. Чтобы в мире угас свет и воцарился древний ужас.
То, что безумие несет людям несчастье, замечено было давно. Когда божество готовит человеку несчастье, то прежде всего отнимает у него ум. Из античности пришла формула: «Кого боги хотят погубить, того они сначала лишают разума».
Противопоставление людей на разумных и на лишенных разума, характерное для античности, вроде бы в какой-то степени было преодолено в христианстве. Преодолено, но противостояние осталось. Богооткровенная новозаветная религия мерилом всего ставит не просто разум, а христианский разум, святость, которая доступна всем: больным и здоровым, разумным и немудрым. Священное Писание ясно и определенно различает состояние отсутствия (или ослабления) разума как болезнь и безумие как слепое и безрассудное отрицание Бога. Более того, Слово Божие безумие отождествляет с безбожием: «Сказал безумец в сердце своем: “нет Бога”. Развратились они и совершили гнусные преступления; нет делающего добро. Бог с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного. Неужели не вразумятся делающие беззаконие, съедающие народ мой, как едят хлеб, и не призывающие Бога?» (Псал. 52: 2–5).