Митяй сжал вожжи в руках и с силой хлестанул лошадь. Та еле-еле, медленно стронулась с места.
– Н-но, родимая! Н-но, милая! Да давай быстрее, сука! – он схватил хлыст и что есть мочи саданул по черному боку животного. Лошадь прыгнула, еще, еще. Телегу несколько раз сильно дернуло, Митяй не удержался и завалился в повозку, в сухую картофельную ботву, используемую вместо соломы. Животное понесло, потянув телегу, словно пушинку. Та подпрыгивала на кочках и кустах слишком разросшейся сухой травы. Митяя подкидывало тоже.
Разгоняясь, кобыла удачно вошла в первый поворот. Юноше наконец удалось выбраться из ботвы и кое-как удержаться за борт телеги. Он уже протягивал руку, чтобы ухватить вожжи, примотанные к луке, но тут животное пошло на следующий поворот. Так как лошадь набрала уже приличную скорость, телега затряслась, выпрыгнула на обочину и под действием центробежной силы начала крениться. Затрещали крепления оглобель, натужно взвыла сталь, выстреливая болтами. Первый шест отлетел сразу же, телега завалилась на бок, потянув за собой кобылу, но тут разломалось и второе крепление. Лошадь, оказавшись на свободе, выровнялась и рванула по дороге, а телега закувыркалась и покатилась в траву, скрывавшую неширокую речку. Колеса, доски, щепки полетели во все стороны, а Митяй очнулся, лишь когда холодная вода окатила его.
Левую руку пронзила боль, резкая, нестерпимая, рвущая… Словно не ножом поранился, а чем-то с множеством острых, торчащих в разные стороны иголок. Попытался вдохнуть – наоборот, выпустил остатки воздуха наружу, а рот заполнила вода. Сквозь боль зашевелил руками, чтобы сдвинуться с места, чтобы как можно скорее всплыть к воздуху, но безрезультатно… Только сейчас почувствовал тяжесть на ногах. Открыл глаза. Мутная, едкая жижа, поднятая со дна падением телеги, будто буря перед глазами: сотни, нет, тысячи частичек грязи или чего-то там. Повертел головой, различил: чернеющая глыба справа, наверное, телега, и длинный отросток – оглобля – прижал за ногу ко дну, держит. Митяй согнулся, достал правой рукой до деревяшки, дернул. Ничего. Еще, еще… Сильней. Откуда-то взялась в тщедушном теле сила… Вывернул оглоблю, она с треском отошла от телеги, отпуская. Пара взмахов руками, несмотря на боль и полыхающие огнем легкие – и, наконец, свобода…
Неудачное слово. Не в нынешних условиях. Теперь главное – стены и жизнь за ними.
Отдышался шумно и глубоко, отплевался от противной воды мелкими частичками ила, скрипящими на зубах, дернул за примятую траву, свисающую с берега, и выскочил на землю. Несколько долгих секунд лежал, дрожа и беззвучно матерясь, затем поднялся, бережно поддерживая левую руку. В ней торчал осколок лука. Твердая дубовая древесина растрескалась, расщепилась, врезалась в локоть промеж двух костей. Черная кровь бурлила, выталкивая из себя грязь, затягиваясь…
Чертов мутант. Теперь он тоже чертов мутант! Нельзя никому рассказывать. Но и невозможно будет это сделать, если он не доберется до Юрьева, до спасительных, когда-то белых, четырехметровых стен.
Он поднял автомат, который удачно слетел при падении и оказался под носом у вылезшего на берег юноши, еще порыскал в траве – отыскался выпавший нож. Пика куда-то исчезла, видимо, лежит на дне речки, ну да ладно, автомата с ножом хватит, чтобы преодолеть несколько километров. Огляделся: сзади спрятавшаяся за травой вода, вдоль нее – дорога, дальше – трехэтажное здание.
Митяй сделал пару шагов в ту сторону, куда ускакала кобыла, и застыл. Дорогу преградила черная кошка. Большая, бьющая по асфальту хвостом и наблюдающая за ним. Животные после Трындеца тоже выживали. Сами, одни, как могли, без людей, которые их бросили. Кошки, собаки, всякие грызуны, попугаи. Собаки-то из города ушли: те самые серые падальщики. А вот кошки остались и не изменились почти совсем, только вымахали в два раза выше и стали злее и умнее. Купец всегда предостерегал от этих животных: недаром они выгнали из города собак. И почему-то Митяю казалось, что не привыкли кошки видеть людей на своих улицах.
Юноша зло поднял автомат и, не раздумывая, нажал на спусковой крючок. Тихий щелчок – осечка.
– Да что за! – видимо, заклинил.
Митяй потряс автомат, постучал по нему кулаком – ничего. Что-то где-то заело. Откинул его за спину и выдернул нож. Кошка тем временем медленно пошла на юношу, потом легко побежала. Это было плохо. Старики рассказывали о ловкости и изворотливости этих животных, говорили еще, что шансов никаких без оружия.
– Черт! – не выдержал Митяй. К драке он сейчас не был готов. Юноша метнулся к зданию, прыгнул и рухнул вместе с осколками стекла и обломками рамы уже в помещении. Задел какой-то стол и, не задумываясь, развернулся к окну. Следом одним огромным прыжком метнулась кошка… Шипение, визг, рычание твари оборвал несколько раз впившийся в ее тело нож.
Митяй с трудом отбросил мертвое животное, из которого вываливались внутренности, несколько раз выдохнул и приложил ладонь к щеке. Четыре глубокие царапины пересекали ее. Юноша отдернул руку и посмотрел на испачканную черной субстанцией ладонь. Оказывается, не так просто бродить вне стен города. А он остался почти без оружия, только нож помог ему. Спас жизнь. Левая рука разрывалась от боли – кошка вывернула, разбередила дубовый обломок. Кровь вновь пошла, но, как и раньше, быстро сворачивалась. Хуже было другое – боль и кусок дерева внутри будто парализовали руку до локтя. Надо срочно валить отсюда, иначе с такой скоростью, с которой возникали новые опасности, он до Юрьева не дойдет.
Только когда встал и осмотрелся, понял, где находится. Школа. А это – класс. Грифельная доска, парты… но уж больно жутко тут. В дальнем углу горка скелетов в драных, почти истлевших лохмотьях, за тремя партами тоже, и за учительским столом один. Черепа запрокинуты назад, как будто…
Митяй медленно пошел по классу, рассматривая когда-то живых. У учителя в прижатой к груди руке зажат пистолет. Мурашки пробежали по спине юноши. Что же здесь происходило в те страшные годы? Во что с началом войны превращались люди? Картина прошлого промелькнула пред глазами…
Сваленные в углу в кучу трупы детей – что с ними учитель делал перед этим? За что убил? Потом рассадил оставшихся по партам и что-то требовал, возможно, отвечать домашнее задание… Тому, кто не знал – пулю в голову. Отсюда и откинутые назад черепа. Последнюю пулю – себе…
Да что творилось в то время?! Митяй опрометью бросился из класса. В коридоре чуть не споткнулся о другие скелеты. Потемневшие от времени кровавые пятна на стенах и полу рассказали об ужасах, случившихся здесь. Попытался накинуть ткань на лицо, с запозданием понял, что ее содрала кошка. И, не оглядываясь, не останавливаясь, бросился на улицу. И выскочил как раз на ту, которая, перекинувшись через мост, чуть дальше соединялась с «ул. 1-го мая». Не задумываясь, он припустил по поросшему травой асфальту через мост, срезал через детскую площадку на «Первого мая» и, рассмотрев вдали купола собора и бело-серый забор за земляным валом, метнулся в сторону города.
Только карусель, задетая им, скрипела позади и раскачивалась… Из травы, потревоженная шумом, выглянула настороженная кошачья морда. Зверь повел носом и нырнул в траву в направлении города.
– Точно! Падла! – прорычал Егор Павлов. Яр оттащил его к другому зданию и посадил на траву.
Крылатые мыши бешено пищали, пытаясь вырваться за стены цеха, но, рожденные для жизни в полутьме, они не могли вылететь на улицу при дневном свете. Он слепил их и пугал. Стоило только одной из них пересечь границу света, как она тут же, ослепнув, падала, либо врезалась в стену. Остальные подхватывали писк подранка.
Яр удовлетворенно хмыкнул, подошел ближе и просто закрыл створки, заперев их пикой. Шок от смерти Купца еще не прошел и, надо думать, пройдет нескоро. Но сейчас перед юношей стояла другая, более важная задача, которая не оставляла времени на излишние сантименты. Нужно было отвести Павлова в Юрьев. Он оглядел беснующихся на земле слепых мышей и прикончил ножом. Яр в первый раз видел подобную лысую тварь с тонкими перепончатыми крыльями, узкой мордой и острыми, длиной в палец, клыками, каждый из которых был больше головы самой зверюги и далеко выступал изо рта. Откуда они здесь?
– В жопу этого урода! – психовал Егор. – Серому падальщику в жопу! Не посмотрю на Воеводу, размажу важное лицо его сынка по стене монастыря! Прям руки чешутся!
– Что с ногой?
Яр подошел и присел рядом. Павлов аккуратно задрал штанину. Взору открылась большая рваная рана, сквозь кровавое месиво просвечивала белая кость. Вот вам и зубки… В какие-то мгновения так обожрать ногу! Словно пираньи, о которых он слышал от старших, только летающие. Крови же было много, очень много. Яр быстро оторвал длинный лоскут от куртки и сильно перетянул ногу выше колена, потом подцепил стрелой и, действуя ею, как рычагом, замотал повязку еще туже.
– Идти сможешь?
– Ну, ясен пень! – возмутился Павлов. С помощью Яра он резко вскочил на ноги и, застонав от боли, чуть не рухнул обратно.
– Не надо было так резко. Ты много крови потерял. Постой, приди в себя, я не тороплюсь, да и ты, видно…
– Да к чертям отдыхать! – Павлов был в ярости. Он оттолкнулся здоровой ногой и поскакал, держась за Яра. – К чертям! Запах крови сейчас привлечет их…
– Кого их, Егор? Кого? Мыши заперты и даже если бы заперты не были – дневной свет не для их глаз! Дойдем потихоньку! Не ссы.
– Да что не ссать-то, Яр? Мы без Купца! И даже он погиб здесь, в этих сраных развалинах! Он, Яр! Купец!
– Да тихо ты! Орешь тут, как истеричка! Всех тварей своим криком созовешь… Успокойся. Шанс есть. Главное – двигаться.
– А у тебя оружие есть? У меня только автомат… Остальное уехало, мать твою, в закат… С Митяем, едрит его в печень! Чмо!
– Успокойся, у меня тоже автомат. Еще лук со стрелами есть, нож вот…
– Да какой лук, автомат… Ты видел, что с Женькой было? Разодрали в клочья! Даже «Сайга» не помогла…