– Я те-ть моего Жорку дам, что ли? Урод ты, кровопийца! Да я тебе этот поднос-тоть на уши одену, да еще красивым бантиком заверну! Ишь, чего удумал, моего-тоть милаго и на свет на тоть! У-у-у, ирод мордожженый! Не Гром ты, а мразь последняя, тряпка поломой…
– Лида! А ну, прекратить! – командным голосом прикрикнул Потемкин. Женщина вмиг успокоилась. Невозмутимо слезла с Грома и с видом одержавшего победу авианосца отплыла к Джорджу, сразу принявшись с дотошностью собственника осматривать мужчину со всех сторон, то за ухо дергая, то трепля по щеке, словно его тут несколько дней пытали и сотню раз поранили. А тот и рад был: замурлыкал бы от удовольствия, если б умел.
– А патамушта нефиг! – внесла она свою корректировку, как только Игорь отвернулся. Лекарь лишь вздохнул, пожал плечами и мотнул головой в сторону своей койки, чтобы все подошли ближе.
Грома какое-то время можно было не бояться. Лидия слишком удачно пристукнула его тяжелым подносом, чтобы начальник охраны очнулся быстро. Лекаря больше занимало другое: шум, произведенный женщиной. Хотя запуганные и введенные в заблуждение Воеводой жители Юрьева вряд ли при первом же шуме станут интересоваться, что происходит, тем более, если это не вой серого падальщика, а звон подноса и крик разъяренной женщины, что не такое уж редкое явление в стенах города. Игорь, помнится, не так давно был свидетелем подобной сцены. Но все равно надо действовать быстро, благо наступившая ночь только поспособствует таящимся во тьме путникам в претворении в жизнь их планов.
Оглядывая столь разных людей, собравшихся вокруг него, он гадал лишь об одном: почему Лидия решилась бросить довольно теплое, насиженное местечко и уйти из Юрьева. Он понимал, почему Ольга пойдет за ним, сомнений не вызывало также стремление Яра исчезнуть из этого города, даже мотивы Жоры были ясны – кем бы он ни был, но желания провести всю жизнь со своими старыми мучителями, постоянно помнить детскую травму, нанесенную ими, у бывшего охранника не было. Любая возможность, намек на иное существование, которого он был все это время лишен, лишь будут подгонять. Другое дело Лида, но тут лекарь мог лишь развести руками. Может, действительно, все дело в разгоревшейся на глазах у заключенных любви, которая с приходом Игоря связала этих непохожих друг на друга людей? Все может быть.
Стоит ли им говорить, что главная цель, из-за которой он хочет уйти из города, это вирус, рожденный и внедренный с помощью ученых в человека? Куда бы лекарь сейчас ни ушел, он чувствовал, что дорога приведет его туда же, куда отправилась горстка безумцев, ведомых желанием побороть опасное воздействие радиации на человека, но допустивших в своих расчетах ошибку и, возможно, почти уничтоживших остатки человечества. Но и этих людей, испытывающих к лекарю доверие, он просто так оставить здесь не мог. Особенно после открывшегося безумия Воеводы и его окружения.
– Я иду туда, где, может быть, умру, – тихо заговорил Потемкин, вглядываясь в глаза людей, стоявших напротив. – Я не могу вам не сказать, что это очень опасно, но… Нет! Я не уверен, что доберусь до места и там все будет хорошо. Я не вправе…
– Где? – лаконично спросил Яр, и Игорь почувствовал, что не получится отвертеться от ответа. Этот же вопрос задавали глаза всех четверых, полных надежды, что лекарь укажет им, как жить дальше, куда двигаться, что правильно, а что – нет. Во всяком случае, они были сыты по горло своей жизнью в этом проклятом месте и видели перед собой человека, который двадцать лет путешествовал по выжженной войной земле и не только выжил, но и научился жить заново. Они надеялись на него.
– В Москву, – просто сказал Потемкин и замолчал, давая им время осмыслить сказанное.
– В Москву? – перекрестилась Лидия, вытаращив глаза. – Но там это-ть, как ее… радиация!
– Там и самое громадное бомбоубежище в стране есть, – возразил Игорь.
– Метро-о-о, – протянул, улыбаясь, Джорджик и, увидев, с каким удивлением на него посмотрели остальные, поспешил продолжить. – Я жил там. В Москве. Мне лет десять, наверное, было, когда случился Великий Трындец, и я застрял здесь… Но я помню! Поезда под землей, темные тоннели, по которым они ходили, гигантские залы, способные вместить кучу народа. Да! Он прав! Это все в Москве… под землей.
– И я там жил когда-то, – тихонько заметил Игорь. – отучился и… уехал оттуда. Зря, видимо, как показала жизнь.
– Но… Но откуда-ть такая уверенность-то? Ну это… что там люди выжили?
– Был я в Иваново в начале года, – ответил Потемкин. – Пожил там месяца три в общине одной, так там один радиолюбитель сигналы из Москвы ловил… Редко, но я однажды слышал. «Это Москва. Говорит Москва. Есть ли еще выжившие? Ответьте!» А дальше одни помехи. Но тот радиолюбитель мне сказал, что слышал и продолжение сигнала. Только раньше. Намного. Говорит, что люди в метрополитене заперлись. Гермоворота там есть. Огромные. И не верит, что все умерли. Не для этого метрополитен строили. Для людей строили. Чтобы жили и жили вопреки всему. А сигнал… Сигнал и заглушить можно.
Они стояли и слушали лекаря, раскрыв рты. Словно мессия сошел к ним с небес и изрекал откровение. Ведь весь их мир до этого ограничивался маленьким монастырем, а жизнь протекала внутри, взаперти, за забором. У всех, и только Потемкин появился извне, только он прошел половину мира и двадцать лет своей жизни и выжил, нет… и жил все время до этого, а не прятался, трусливо существуя, молча наблюдая, как убивают детей, как скармливают их животным, как Воевода творит, что ему вздумается.
– Мы с тобой, – твердо произнесла Ольга, а остальные закивали. Игорь на мгновение прикрыл глаза, чувствуя огромную ответственность за этих заблудших людей, вернее, накушавшихся убогой жизнью и ложью.
– Тогда – вперед, – твердо сказал он. – Обратного пути не будет.
– А его и так нет, – ухмыльнулся Яр.
Игорь поднялся и обвел взглядом всех.
– Уходим сейчас. Нужно снаряжение и какое-нибудь средство передвижения, так как чувствуют мои булки, что погони нам не избежать. Еще теплая одежда и еда.
– Есть кони, – предложил Ярос. – Быстрые, свирепые, злые…
– «Тигры», – перебил его Джордж. Все уставились на него непонимающими взглядами. Какие тигры в этих местах? Но он спокойно выдержал их взгляды и продолжил: – Две машины «Тигр» в ангаре у главных ворот. Бронированные. С кучей оружия и снаряжения внутри. А что? Их так… на всякий случай держат… Мало ли – Воеводе смыться понадобится, или мятеж подавить, ну, или вылазку сделать. Да что вы, не знали? Они ж еще со времен войны там стоят, за ними ухаживают и смотрят. Кроме того, ангар не заперт – никто не ждет внутренней угрозы, а стрельцы только внешний периметр караулят.
– Отлично! – сказал Потемкин, поднимаясь. – Я не прочь обменять свой старенький «калаш», который они у меня забрали, на новое оружие Воеводы. Остались одежда и еда…
– Сейчас организуем! – затараторила Лида. – Я ж на кухне работаю, у нас там и прачка рядом. Оль, Яр, пойдемте-ть со мной. А вы ждите в ангаре. – Потом добавила, выходя из камеры с довольным видом: – Мужичищи! Ух!
Потемкин с Жорой быстро связали Грома порванной для этих целей простыней. Закрыли решетку на замок, выключили свет и тихо покинули подземелье. Только дверь несколько раз предательски скрипнула, но на такие вещи никто внимания не обращал – люди, работающие в ночные смены, частенько сновали туда-сюда.
Жарко. Во рту пересохло. Кости выворачивало от испепеляющего зноя. Солнце стояло в зените и жарило, иссушало землю, растения, животных, плавило камни. Митяй несколько раз надолго закрывал глаза, но кошмар не проходил. Куда ни глянь: знойная пустыня, почерневшие, исковерканные высокой температурой деревья, сгоревшая трава и развалины Юрьева. Живых нет. Обугленные кости людей и животных устилали землю, хрустели под ногами, но юноша не испытывал страха: почему-то казалось, что все это не по-настоящему, какой-то розыгрыш, фарс. И кто бы ни вздумал ломать комедию, ему это не удалось. Странный какой-то юмор, черный.
Желание пить было так сильно, что юноша, не обращая внимания на хруст черепов под ногами, шел вперед, измученные мышцы ныли, пытались протестовать, сопротивляться, лишь бы не двигаться. Хотелось лечь на землю и подохнуть, истлеть прахом вместе со всеми умершими и врастающими в песок, заменивший землю, но пить хотелось больше. Поэтому с трудом, но Митяй еще переставлял одеревеневшие ноги. Вперед. Только вперед. В поисках колодца, речки, артезианской скважины с насосом, который он, может быть, сможет запустить, если найдет в себе силы и знания для этого.
Тягучая, слегка пульсирующая боль, растекающаяся по телу, отдающаяся в мышцах так, что их сводит. Откуда она? Откуда этот чужой мир, скелеты, развалины? Что вообще происходит вокруг? Мысли путались, не хотели открывать такую необходимую сейчас информацию. Не хотели отдавать ее человеку, словно эта информация таила в себе некую угрозу, может, даже смерть.
Митяй облизал потрескавшиеся губы и упрямо сделал следующий шаг. Ступня скользнула по черепу, и он тяжело рухнул на кости. Тело пронзила новая боль, сотней осколков вонзившись в плоть. Юноша замер, стараясь, чтобы лишние движения не причиняли новых мучений. Наконец-то дождался отдыха. Всмотрелся в голубое без единого облачка небо, расслабился. Чуть слева висел ярко-белый шар солнца, резал глаза светом, мешая любоваться куполом, свободным от серых туч. Когда еще удастся увидеть такое зрелище? Но солнце… солнце мешало. Митяй никогда не думал, что будет так ненавидеть светило, дающее жизнь всему на земле. Но то было раньше. Когда? Уже неизвестно.
Митяй повернул голову вправо, чтобы глаза отдохнули от ярких лучей. На него уставились пустые глазницы черепа, потрескавшегося и местами осыпающегося неуловимыми пылинками, гонимыми прочь малейшим дуновением ветерка. Нижняя челюсть давно уже отпала, затерялась среди тысяч выбеленных временем и песком костей. Одна глазница пробита, через нее видна дыра в задней части. Будто череп смотрит на юношу, сверлит взглядом.