— Быстрее! — заорал Яр. Стрелять было нельзя: зацепишь своих. Юноша сощурился, стараясь разглядеть мельтешащих тварей. Они кого-то ему напоминали. Воздух наполнился их писком. Точно! Мыши. Летучие мыши! Но какие здоровые! Не меньше кролика, прикинул Ярос.
Женя отстрелял последний патрон и отбросил «Сайгу»: заряжать времени не было, как и доставать из рюкзака боезапас. Он выдернул из-за пояса пистолет и принялся убивать тварей из него.
В это время бегущий Егор как будто споткнулся. Потом, несколько раз выстрелив, поднялся, но теперь сильно хромал. Видимо, напавший зверь повредил ногу. Но оставалось чуть-чуть до выхода, какие-то десять метров. Яр бросился навстречу. Подставил плечо, обхватил за спину и потянул Павлова за собой. Уже на выходе, обернувшись, увидел, как крылатая стая смяла Купца, набросившись со всех сторон, и теперь нельзя было различить в этой копошащейся куче Евгения. Только жуткий крик боли наполнил помещение, и Яр, не задумываясь, выволок Павлова на улицу.
Сердце ухнуло, колени подогнулись. Вот же Митяй — тварь! Хуже! Гнида последняя! Телеги вместе с сынком Воеводы нигде не было…
Глава 7«Суд»
Всё накрылось маленьким северным зверьком в мягкой, тёплой шубке. А Гром ведь обещал, что всё должно случиться без сучка и задоринки. Просто доехали, забрали две бобины с тканью — и обратно. Не испытание, а лёгкая конная прогулка с последующим променадом. Может это и есть тот самый «променад»? Слово-то какое чудно́е… иностранное… но о монстрах разговора не было!
Какие к чертям твари? Откуда? Застучала «Сайга», присоединился и «калаш», безумец Яр пошёл внутрь… а жить-то хотелось. Словами не описать как!
Митяй до боли в костяшках сжал вожжи в руках и с силой хлестнул лошадь. Та еле-еле, медленно стронулась с места.
— Н-но, родимая! Н-но, милая! Да давай быстрее, сука! Шевели копытами, мать твою за ногу! Иначе отец тебе их живо выдерет, скотина упрямая! — испуганный до полусмерти юноша схватил хлыст и, что есть мочи, саданул по чёрному боку животного. Лошадь прыгнула, ещё, ещё. Телегу несколько раз сильно дёрнуло, Митяй не удержался и завалился в повозку, в сухую картофельную ботву, используемую вместо соломы. Животное понесло, потянув телегу, словно пушинку. Та подпрыгивала на кочках и кустах слишком разросшейся сухой травы. Митяя подкидывало тоже, и он еле-еле мог удержать равновесие, а о возврате на козлы и речи не шло — едва пытался, юношу вновь бросало назад.
Разогнавшись, кобыла, наконец, успешно вошла в первый поворот. И юноше всё же удалось выбраться из ботвы и кое-как удержаться за борт телеги. Он уже протягивал руку, чтобы ухватить вожжи, примотанные к луке, но тут животное пошло на следующий поворот. Так как лошадь набрала приличную скорость, телега затряслась, выпрыгнула на обочину и под действием центробежной силы накренилась. Заскрипели крепления оглобель, натужно взвыла сталь, выстреливая болтами. Первый шест с громким треском отлетел сразу же, телега завалилась набок, потянув за собой кобылу, но в этот миг разломалось и второе крепление. Лошадь, оказавшись на свободе, выровнялась и рванула по дороге прочь, а телега закувыркалась и покатилась в траву, скрывавшую неширокую речку. Колёса, доски, щепки полетели во все стороны, а Митяй очнулся, лишь когда полностью погрузился в холодную воду.
Левую руку пронзила боль, резкая, нестерпимая, рвущая… Словно не ножом поранился, а чем-то с множеством острых, торчащих в разные стороны иголок. Попытался вдохнуть — наоборот, выпустил остатки воздуха наружу, а рот заполнила вода. Холодная и противная на вкус. Сквозь боль зашевелил руками, чтобы сдвинуться с места, чтобы как можно скорее всплыть к воздуху, но никак… Не получалось! Только сейчас почувствовал тяжесть на ногах. Открыл глаза. Мутная, едкая жижа, поднятая со дна падением телеги, будто буря перед глазами: сотни, нет, тысячи частичек грязи или чего-то там. Повертел головой, различил: чернеющая глыба справа, наверное, телега, и длинный отросток — оглобля — прижал за ногу ко дну, держит. Митяй согнулся, достал правой рукой до деревяшки, дёрнул. Ничего. Ещё, ещё… Сильней. Откуда-то взялась в тщедушном теле сила… Вывернул оглоблю, она с треском отошла от телеги, отпуская. Пара взмахов руками, несмотря на боль и полыхающие огнём лёгкие — и, наконец, свобода…
Неудачное слово. Не в нынешних условиях. Теперь главное — стены города и жизнь за ними.
Отдышался шумно и глубоко, с хрипом, отплевался от противной воды с мелкими частичками ила, скрипящими на зубах, дёрнул за примятую траву, свисающую с берега, и выскочил на землю. Несколько долгих секунд лежал, дрожа и беззвучно матерясь, затем поднялся, бережно поддерживая левую руку. В ней торчал осколок лука. Твёрдая дубовая древесина растрескалась, расщепилась, врезалась в локоть промеж двух костей. Чёрная кровь бурлила, выталкивая из себя грязь, а рана быстро затягивалась…
Чёртов мутант. Теперь он тоже грёбаный мутант! Нельзя никому рассказывать. Но и невозможно будет это скрыть, если он не доберётся до Юрьева, до спасительных, когда-то белых, четырёхметровых стен. Как же быть? Дилемма…
Митяй сжал зубы, чувствуя скрип песка. Мысль подсказала: отец поможет, а главное — добраться до него. Он поднял автомат, который удачно слетел при падении и оказался под носом у вылезшего на берег юноши, ещё порыскал в траве — нашёлся выпавший нож. Пика куда-то исчезла, видимо, лежит на дне речки, ну да ладно, автомата с ножом хватит, чтобы преодолеть несколько километров. Огляделся: сзади спрятавшаяся за травой вода, вдоль неё — дорога, дальше — трёхэтажное здание.
Митяй сделал пару шагов в ту сторону, куда ускакала кобыла, и застыл. Дорогу преградила чёрная кошка. Большая, бьющая по асфальту хвостом и наблюдающая за ним. Животные после Трындеца тоже выживали. Сами, одни, как могли, без людей, которые их предательски бросили. Кошки, собаки, всякие грызуны, попугаи. Собаки-то из города ушли: те самые серые падальщики. А вот кошки остались и не изменились почти совсем, только вымахали в три раза выше и стали злее и умнее. Купец всегда предостерегал от этих животных: недаром они выгнали из города собак. И почему-то Митяю казалось, что не привыкли кошки видеть людей на своих улицах. Не простили обиду за предательство.
Юноша зло поднял автомат и, не раздумывая, нажал на спусковой крючок. Тихий щелчок — осечка.
— Да что за трындец-то сегодня! — видимо, заклинил.
Митяй потряс автомат, постучал по нему кулаком — ничего. Что-то где-то заело. Откинул его за спину и выдернул нож. Острый железный коготь блеснул, предостерегая животное. Но кошка и ухом не повела, она медленно пошла на юношу, потом легко побежала. Это было плохо. Старики рассказывали о ловкости и изворотливости этих животных, говорили ещё, что шансов никаких без оружия.
— Чёрт! — не выдержал Митяй. К драке он сейчас не был готов. Страх, который они должны были преодолеть в честном испытании, заставил думать его, как думают жертвы. А добыча бежит и прячется. Юноша метнулся к зданию, прыгнул в окно и рухнул вместе с осколками стекла и обломками рамы уже в помещении. Задел какой-то стол и, не задумываясь, развернулся к проёму с торчащими осколками рамы. Следом одним огромным прыжком метнулась кошка… Шипение, визг и злобное рычание твари оборвал несколько раз впившийся в её тело нож.
Митяй с трудом отбросил мёртвое животное, из которого вываливались внутренности, несколько раз выдохнул и приложил ладонь к щеке. Четыре глубокие царапины пересекали её. Юноша отдёрнул руку и посмотрел на испачканную чёрной субстанцией ладонь. Оказывается, не так просто бродить вне стен города. А он остался почти без оружия, только нож помог ему. Спас жизнь. Левая рука разрывалась от боли — кошка вывернула, разбередила дубовый обломок, тот поломал кости, вывернул плоть почти наизнанку. Кровь вновь пошла, но, как и раньше, быстро сворачивалась. Хуже было другое — боль и кусок дерева внутри будто парализовали руку до локтя. Надо срочно валить отсюда, иначе с такой скоростью, с которой появлялись новые опасные твари, Митяй до Юрьева не дойдёт.
Только когда встал и осмотрелся, понял, где находится. Школа. А это — класс. Грифельная доска, парты… но уж больно жутко тут. В дальнем углу горка скелетов в драных, почти истлевших лохмотьях, за тремя партами тоже, и за учительским столом один. Черепа запрокинуты назад, как будто…
Митяй медленно пошёл по классу, рассматривая когда-то живых. У учителя в прижатой к груди руке зажат пистолет. Мурашки пробежали по спине юноши. Что же здесь происходило в те страшные годы? Во что с началом войны превращались люди? Картина прошлого промелькнула пред глазами…
Сваленные в углу в кучу трупы детей — что с ними учитель делал перед этим? За что убил? Педагог ли? Только сейчас в голове Митяя щёлкнуло: на скелете «учителя» разгрузка и бронежилет. Да и откуда у простого преподавателя оружие? Но тогда кто этот странный мужчина за столом учителя? Военный? Но что он делал в школе? Крыша потекла? Очевидно, потом псих рассадил оставшихся по партам и что-то требовал, возможно, отвечать домашнее задание… Тому, кто не знал — пулю в голову. Отсюда и откинутые назад черепа. Последнюю пулю — себе…
Да что творилось в то время⁈ Митяй опрометью бросился из класса. В коридоре чуть не споткнулся о другие скелеты. Потемневшие от времени кровавые пятна на стенах и полу рассказали об ужасах, случившихся здесь. Ещё несколько скелетов в военной форме… Сын Воеводы попытался накинуть ткань на лицо, с запозданием понял, что её содрала кошка. И, не оглядываясь, не останавливаясь, бросился на улицу. И выскочил как раз на ту, которая, перекинувшись через мост, чуть дальше соединялась с «ул. 1-го мая». Не задумываясь, он припустил по поросшему травой асфальту через мост, срезал через детскую площадку на «Первого мая» и, рассмотрев вдали купола собора и бело-серый забор за земляным валом, метнулся в сторону города.
Только карусель, задетая им, скрипела позади и раскачивалась… Из травы, потревоженная шумом, выглянула настороженная кошачья морда. Зверь повёл носом и нырнул в траву в том же направлении, что и Митяй.